— Не все равно. Но они тут, у меня. Им тоже ничто не грозит.
— Но у них есть ведь другие люди. Как у меня. И им — грозит.
— Этого я не принимал во внимание.
— Малыш! Любовь всегда была против войны.
— Но ведь я-то сделан для войны!
— Мы все так думали. И я тоже. Извини.
— За что?
— Ты оказался больше, чем мы думали. Значительнее.
— Ну это понятно: вы же не могли знать, как я расширил свои возможности. Но ты мне так и не ответил.
— Сделан ты для войны, правильно. Но вот ты нашел — все-таки назовем это любовью, ладно?
— Мне нравится. Называй так.
— А это чувство помогает каждому, к кому оно приходит, находить в себе то, о чем он раньше и не думал. И может быть, тебе куда больше войны понравится — например, собрать как можно больше возможной информации о планете и сделать так, чтобы на ней можно было жить как можно лучше? Знаешь, это намного важнее и нужнее, чем война. И тут ты очень пригодился бы.
— Разве у вас нет такого?
— Есть еще несколько разных. Но все они куда слабее тебя. Меньше. Ограниченней. Ты был и остаешься самым мощным. И если ты начнешь заниматься этими вопросами, и в первую очередь предотвратишь взрывы, информацию о которых ты получил от меня и которые могут начаться уже очень скоро, в любой момент практически…
— Теперь я понял, как чувство может помочь в отборе информации.
— Что же ты решаешь?
— Узнаешь через три часа. А что сделал бы ты?
— Прежде всего отправил бы наши бомбоносцы — пусть рвутся в пустоте, подальше от планет, на которых живут люди. И договорился бы со Стратой, чтобы она точно так же поступила со своими кораблями.
— Интересно, — сказал малыш. — Я попробую. Собственно, я так и подумал. Поэтому мне нужны три часа: раньше у нас не будет связи.
— Ты сумеешь уговорить ее?
— Это будет очень интересная игра.
— Какая?
— Чьи бомбоносцы первыми долетят до точки в пустоте, какую мы наметим, и первыми взорвутся. Разве нет?
— Да, — сказал Форама. — Это славная игра. Только бы ты смог убедить ее.
— Я думаю, что смогу, — сказал малыш. — Логически я думаю точнее. С самого начала так. Правда, Страта иногда приходит к верным выводам какими-то странными путями, но в логике я сильнее.
За спиной Форамы кашлянул Хомура.
— Страта многому нахваталась у своих девчонок, — сказал он шепотом.
— Ладно, малыш, — сказал Форама. — Прекрасно. Хотя, прости: какой же ты малыш? Думаю, ты вошел уже в юношеский возраст. Возраст первой любви. Но послушай: я не могу ждать три часа. Ты знаешь, почему.
— Понимаю. Я дам тебе любой корабль. Самый мощный, хочешь? Флагман десантной армады.
— Нет, друг мой. Лишние тревоги для людей на Второй, а для меня тоже. Дай мне хотя бы катер. Но побыстроходнее.
— Самый скоростной. Ты знаешь, как попасть туда? Я подам команду сейчас же.
— А как попасть? У вас ведь кругом секреты, а я — мирное население, гражданское лицо…
— Хомура проводит.
— Я, малыш?
— Не малыш больше. Ты слышал?
— Да. Но как же я уйду… а ты?
— Лекона дежурит. А за меня теперь не бойся. Я выбрал. Информационной дилеммы нет.
— Ты уверен, что выбрал правильно?
— А как ты считаешь?
— Черт его знает, — сказал Хомура. — Знаешь, в конце концов я за судьбы планеты не отвечаю. Я всего лишь корнет. И я всю жизнь — военный. Но я отвечаю за тебя. И для меня главное, чтобы с тобой все было в порядке.
— Со мной в порядке, Хомура. Иди. Посади Фораму. И возвращайся. Я послежу за тем, как он пойдет к той планете. Мне тоже интересно. Форама, а ты потом, когда все кончится, приходи ко мне.
— Обязательно, друг мой, — сказал Форама. — Если только смогу — обязательно навещу тебя. Даже мы оба.
— Оба? Да, понял. Хорошо. Вы оба. Катер готов, Форама. Я получил ответный сигнал с армадрома.
— Спасибо, друг мой. Желаю тебе удачи.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Форама и штаб-корнет Хомура Ди находились в кабине скоростного лифта, стремительно поднимавшего их с почти километровой глубины к поверхности, когда Форама сказал:
— Правду говоря, я все время боялся, что вы мне помешаете; особенно под конец, когда можно уже было понять, куда идет дело.
Хомура усмехнулся:
— Выходит, мы вас разочаровали?
— Напротив. Приобретая новых друзей, всегда радуешься.
— Думаете, мы друзья, мар Форама? Ошибаетесь. Скорее наоборот.
— Ну, врагом вас никак не назовешь.
— И тем не менее… Пусть не враги — но противники во всяком случае.
— Боюсь, мне не понять вашей логики, мар штаб-корнет.
— Она элементарно проста. Каждый человек далеко не в последнюю очередь является профессионалом. И посягательство на его профессию воспринимает почти так же, как покушение на него самого. Но вы напрасно радуетесь. Думаете, что подкосили нас под корень. Что уничтожаете самую возможность войны. Но ведь это не так.
— Вы неправы, — запротестовал Форама. — Вовсе я так не думаю. Война вообще не мое дело.
— Вы именно так думаете, пусть даже подсознательно. И, знаете, кое в чем я с вами согласен. И не один я: многие из нас, из стратегической службы. Мы будем только довольны, если немыслимые заряды и все такое прочее перестанет существовать. Сейчас, по сути дела, именно они командуют нами. Навязывают нам свои способы ведения войны, которые превращают искусство в мясорубку. Но само искусство останется. Пусть мы снова будем сражаться мечами — тогда к войне вернется ее благородство, о котором сейчас уже мало кто думает. Вот тогда мы, военные по призванию, снова сможем показать себя. Тогда в войне основную — и даже единственную — роль опять станет играть человек — наездник и стрелок. А сейчас ведь воюем не мы. Воюете вы, ученые, а мы только нажимаем кнопки по вашему указанию. И с этим в глубине души мы не можем примириться. Я говорю о военных по призванию, конечно. Нет, мы не друзья, мар Форама, но до какого-то поворота нам по дороге.
— Дорогой воин, — сказал в ответ Форама, — я не хочу открывать дискуссию. Но боюсь, что вы неправы. Потому что пусть вы опять начнете с мечей и арбалетов, но вам не свернуть с той же дороги, и понемногу вы снова придете к зарядам, которых хватит, чтобы расколоть планету. Потому что развитие человечества вы не остановите, и нельзя вашу профессию вывести за рамки этого развития только потому, что вам так хочется. Нет, для ваших талантов вам придется искать другое применение. Иначе спустя какое-то время снова кто-то должен будет посылать своих…
Тряхнуло. Свет в кабине погас. Круто затормаживаясь, лифт остановился.
— Это еще что? — пробормотал Хомура. — Гонка с препятствиями. Почти уже на самом верху. Такого раньше не случалось.
— А что могло произойти?
— Вырубилась энергия.
— Отсюда можно связаться, узнать?..
— Сейчас, только нашарю. Ага…
Но свет включился снова, хотя теперь он был заметно тусклее. Кабина дернулась и опять пошла вверх — скорее поползла со скоростью поднимающегося по лестнице человека.
— Включили резервную линию, — сказал Хомура.
— Меня это не радует.
— Думаете, началось? Полководец передумал?
— Нет, я боюсь иного. Тут поблизости есть что-нибудь… какие-то устройства, в которых работают сверхтяжелые элементы? Или даже просто тяжелые? Ведь чего доброго…
— Обождите, дайте подумать… Н-нет… Только противодесантные батареи: вокруг Полководца — широкое кольцо их.
— Ну вот, а вы говорите — нет.
— Вы думаете?..
— Я не думаю, Хомура. Повторяю — я боюсь. Боюсь, что у Полководца не останется даже тех трех часов, которые ему нужны.
— Сейчас мы узнаем, в чем дело. Наверху.
— Такими темпами мы доберемся туда не раньше завтрашнего дня.
— Нет. Всего через несколько минут.
— Надо же было вам забираться на такую глубину…
Хомура только пожал плечами.
Наверху они оказались минут через десять. Дежурный по внешнему сооружению бросился им навстречу.
— Как у вас, внизу, — все в порядке? Флаг-корнет, когда я спросил его, послал меня…
— Там все в порядке, рейтар. А что у вас здесь?
— Ничем не могу порадовать, ваша смелость. Пока детальной информации не имею. Но судя по тому, что докатилось сюда, — это ладно организованная диверсия. И как они добрались?
— На батареях? Я спрашиваю: где рвется?
— Все ракеты-перехватчики. И на пусковых, и запасные, на подземных.
— Хорошо, что это лишь малютки перехвата. И что — под землей.
— Тем не менее, там остались только пещеры и щебень. И никого в живых, конечно. Я сразу выслал наряд, и пока они успели передать мне только это донесение.
— Вы оповестили всех?
— Ваша смелость!..
— Прошу извинить. Однако, как бы там ни было, мы должны попасть к разведывательным катерам. Срочно. — Он повернулся к Фораме. — Если, конечно, и там не происходит то же, что на батареях.
— Нет, — сказал Форама почти уверенно. — В их реакторах работает вещество полегче. Но не исключено, что и им остались считанные часы.
— Вы успеете?..
Форама криво усмехнулся.
— Не исключено, — пробормотал он, — что однажды я уже пережил ядерный взрыв…
Он ожидал вопросов; но Хомура не спросил ни о чем.
Рейтар крикнул от коммутатора:
— На армадроме все в порядке, ваша смелость. Ждут вас. Экипаж на месте.
— Благодарю. Сейчас. Советую поднять подвахту.
— Все уже на местах по расписанию.
— Тогда желаю более спокойного окончания дежурства.
— Счастливый путь, ваша смелость.
— Не мне, — сказал Хомура. — Это ему. И пожелайте, как следует, от души. Ему очень нужно добраться счастливо.
* * *Мастер задумчиво смотрел, сжимая пальцами худой подбородок, подняв бровь, словно не доверяя чему-то из видимого, или не соглашаясь. Перед ним устанавливался новый мир: высокие деревья, только что возникшие, расходились, покачиваясь, выбирая себе места, где им жить впредь; зеленые, игравшие светом волны, выше деревьев, набегали и отступали, колыхаясь, не следуя извилинам рельефа, но поступая словно наперекор ему, тоже отыскивая наилучшую для себя конфигурацию, свой рисунок, единственный, который потом сохранится надолго, по которому с первого взгляда будут узнавать моря и океаны, по которому будут судить об их характере, о характере всей планеты; то должна была быть серийная планета, а не полигон, и для нее не было надобности повторять долгий и путаный путь развития жизни — она начиналась с того, что было достигнуто в других местах, где пробовали и ошибались, теряли и находили — и дорого платили за то и за это. Серийная планета, но не нынешнего уровня, а завтрашнего, на котором дереву уже полагалось обладать достоинствами человека, но без его недостатков, а сам человек должен был (или — будет?) уйти еще намного дальше в бесконечном развитии духа, без которого не может быть и развития вещества, начиная с определенного уровня, который у нас уже позади… Но Мастеру что-то не нравилось, что-то было еще не по нему, и он начал новый вариант, когда Фермер приблизился к нему и тоже стал смотреть. Какое-то время протекло, когда Мастер молвил наконец:
— Модель для планеты Шакум. Новое поколение.
Фермер улыбнулся невесело:
— На планете Шакум еще стоит тот уровень радиации, при каком это не приживется. И Перезаконие сохраняет силу и по-прежнему распространяется. Но ты уже всерьез занялся другими делами, Мастер, непоследовательность твоя порой меня озадачивает. Это не упрек — просто мое мнение.
Мастер кивнул.
— Я благодарен тебе за него. Но ты беспокоишься напрасно, поверь. Перезаконие распространяется? Да, знаю. Но ему остались считанные мгновения. Потом вспыхнет Тепло. И с ним придут другие законы — но об этом ты знаешь не хуже меня.
— Разве там, на двух планетах, все уже решилось окончательно?
— События еще не произошли. Но они уже подготовлены, и теперь нужно лишь изредка бросать взгляд в ту сторону, чтобы убедиться, что все развивается верно.
— Твои люди справились, я вижу.
— Они сделали то, что должны были. Там напрашивалось несколько решений, и они выбрали то, какое являлось для них самым естественным. Мы все знаем, конечно, что всякую логику можно испытывать с разных направлений. Такую, как у кристаллического устройства на Старой планете, можно было бы, допустим, поймать и на форсировании логики: раз он увлекается шахматами, можно представить ему войну как задачу типа шахматной, и доказать, что решение множества таких задач, при наличии партнера, намного выгоднее в теории, чем в реальности, потому что в реальности такая игра может состояться лишь раз, да и ход ее будет затянут до неприличия людской медлительностью; в теории же, при их быстродействии, два подобных устройства могли бы сыграть сотни партий в день, а может быть, и куда больше… Да, можно было идти таким путем. Но для моих людей естественным оказалось иное. И они пошли не по пути превознесения логики, а наоборот — подчиняя ее чувству. Для них самих такое решение казалось наиболее естественным. И я совершенно согласен с ними. Шахматы не спасут мира. Любовь — может.
— Так что скоро мы увидим твоих посланцев здесь?
— Эмиссара — наверняка.
— А того, что с Земли?
— Ему еще предстоят неприятности. Но если он из них выпутается…
— И ты откажешь ему в помощи?
— Он мой инструмент, Фермер; и я могу бросить его, где и когда хочу. Может быть, он уже отработал свое, и тогда он мне не нужен: я не коллекционирую инструменты, которые не могут более пригодиться в деле. Но если он еще будет годен — о, тогда его ждет другая работа, какую можно делать лишь инструментом не только отточенным, но и закаленным по всем правилам. Тогда это приключение зачтется ему, как Путь Постигающих.
— В какой же стадии он сейчас?
— Он раскален, Фермер, он светится; но по законам закалки я должен вскоре опустить его в ледяную воду, что вовсе не безболезненно. И тогда он либо выплывет, либо пойдет на дно, и это зависит лишь от него самого. Потому что человек все же не просто инструмент, как ты знаешь, но инструмент с разумом и волей. И мне нужен такой, у какого их останется достаточно. Воли и разума.
— Для меня человек никогда не будет инструментом. Он…
— Я знаю, Фермер. Ну что же, если он не выдержит, пойдет ко мне — можешь вытащить его. Спасти еще раз. Что касается меня, я дважды не спасаю. Но достаточно об этом. Посмотри лучше сюда и скажи: все ли, по-твоему, хорошо? Что-то мне не нравится, но я еще не понял — что, а чувство молчит.
— Твое чувство, Мастер?
— Мое чувство. Оно молчит, но это ненадолго. Ведь быть человеком, даже таким, как мы с тобой, — не одни лишь тяготы. Это и радость изредка. Когда удается работа. И — много реже — когда нас посещает…
— Не люблю, когда это слово произносится вслух, Мастер. Оно — не один только звук.
— Согласен. Видишь, даже нас, вечных спорщиков, оно объединяет.
Время даже не утекало — оно выхлестывало, как вода под неимоверным давлением, когда вырвавшись из отверстия, она сразу превращается в пар, в облако; и ничем не закрыть отверстия, нет такого вещества или поля, из которого можно было бы построить экран для времени, чтобы отражать его, не подпускать, запретить течь через нас. Такое ощущение было у Форамы, когда он стоял перед люком скоростного разведывательного катера из космической армады; стоял, прощаясь со штаб-корнетом Хомурой — в последний раз, наверное, а впрочем — кому дано знать это? Время исчезало на глазах, и Форама нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему сейчас двигаться надо было, стремиться, расходовать энергию (хотя бы мнимо) на действия, потому что в процессе ожидания потенциал этой энергии повышается порой настолько, что сердце может не выдержать… Но Хомура все еще находился рядом, и то, что говорил он, было важно, и пропускать это мимо ушей никак нельзя было. Хотя мгновениями Фораме казалось, что штаб-корнет говорит далеко не самое главное.
— Катер может дойти до предела разрешенной зоны.
— Я не очень-то и надеялся, что он сядет там, где мне хочется… Это далеко?
— Еще до входа в атмосферу. По взаимному соглашению, разведывательные корабли могут подходить к планете противника не ближе такого расстояния. Иначе…
— Ну, что «иначе»? Разве их противодесантные средства не вышли из строя точно так же, как здесь?
— Не надо путать. Взорвались малые ракеты, но они ведь — только вторая очередь, их задача была — встретить на относительно небольшом расстоянии те немногие десантные корабли, что пробьются через первый пояс. А ракеты первого пояса еще в полном порядке.
— Прямо прелесть, как у вас все продумано.
— Итак, дальше. Там катеру придется остановиться.
— А как же я смогу…
— Будут две возможности. Командир катера их, конечно, знает. Первая — более комфортабельная: обождать, пока откроют окно для какого-то из их кораблей — контрабандиста или разведчика — и попытаться прошмыгнуть в их пространство, пользуясь тенью этого корабля.
— Сколько же придется ждать?
— Этого никто предсказать не может. Где-то в пределах суток, остальное зависит от везения.
— Не годится, Хомура. Я не собираюсь полагаться в таком деле на случайность. Мне легче пойти на самый сумасшедший риск.
— И все же советую воспользоваться этим способом.
— Отпадает. Каков другой?
— Выброситься в капсуле. Она настолько мала, что может и проскочить сквозь их сеть слежения. Однако полной гарантии и тут не дается. Зависит от точности управления ею, от того, насколько бдительны будут в тот миг их посты… и опять-таки от того — насколько повезет.
— Радужная перспектива.
— При хороших навыках управления капсулой…