— Ты стал лучшим мастером, не получив надлежащую подготовку как подмастерье.
— Мне нравится обучать. Сидя в своем большом кресле в школе, я воображал себя диктатором в общине. Я мог выявить гениев, генералов, политиков в нижних юбках, богословов, а также пижонов и шутов. Зажечь в народившейся душе жажду к знанию! В то время я думал, что невозможно получить большего удовлетворения.
— В таком случае подпиши бумаги молодого Тюдора. Это будет доброе дело, пока не подрастет Джонни.
— Джонни! Ты на самом деле думаешь, что этот чертенок станет адвокатом?
— Если ты привьешь ему любовь к законам.
Он снял сюртук, сбросил кружевной воротник. Его глаза сверкали.
— Мне хотелось бы иметь еще одного адвоката в семье. Эта идея укрепляет мои нервы и заставляет быстрее обращаться кровь. Быть может, мы сумеем основать династию юристов Адамсов. Могу заверить тебя в одном: ко времени, когда Джонни наденет мантию, он будет владельцем самой хорошей в тринадцати колониях правовой библиотеки.
Она восхищалась силой любви. Пять минут назад он пришел домой озабоченный, что делать с двумя клерками. Стоило ей высказать мысль об обучении собственного сына, и он целует ее в восторге от идеи собрать большую библиотеку по юриспруденции для двухлетнего сына.
Абигейл тревожилась за Сюзанну. Ей исполнилось уже восемь месяцев, а она не окрепла. Несмотря на теплое лето и ясное солнце, ее кожа имела желтоватый оттенок; не помогала и специальная пища, которую готовили по рецепту докторов Тафтса, Уоррена и Ллойда. Сюзанна ела недостаточно для поддержания своих жизненных сил. Врачи уверяли Абигейл, что ребенок оживет, станет крепче, но их уверения не рассеивали опасений. Абигейл охватило чувство вины. Она не сумела дать Сюзанне хорошего начала, чувствовала себя усталой во время беременности, подорвала силы ребенка затяжными родами. Даже сейчас ощущала свою беспомощность, не обладала мудростью и искусством вызвать у дочери стремление к выживанию.
Прошли жаркие дни, наступили ранние холода; ребенок таял на глазах. В первую неделю февраля Сюзанна скончалась. Жизнь крошки угасла как свеча.
Абигейл удалилась в свою спальню, уткнулась лицом в подушку и заплакала. Через какое-то время, выплакав все слезы, она примирилась с судьбой. Грех заниматься самоистязанием. Это бесполезно, что она могла еще сделать, выносив и родив Сюзанну?
Она должна принять случившееся: значит, так угодно Богу, как бы ни было трудно. Впервые Его десница обратилась против нее. Но и такая мысль грешна. Много детей умирает в Новой Англии, они рождаются либо мертвыми, либо такими слабыми, что не переживают тягот первой зимы. Бог дает, Бог берет. У нее есть двое крепышей, она должна быть признательна Его благословению в прошлом и тому, что будет…
Она поднялась и села на постели. Случившееся не скоро забудется, но у женщины всегда есть возможность воссоздать внутри себя замену — новую жизнь.
Джон не произнес ни слова. Она оценила глубину его страданий по тому, что он старался не упоминать имя Сюзанны.
Вернувшись с кладбища, она настроила себя на рождение следующего ребенка.
Непреднамеренный случай, характерный для того смутного времени, окончательно захлопнул дверь в прошлое.
Первым звеном в цепочке трагических событий стало убийство одиннадцатилетнего сына бедного немецкого иммигранта. Кристофер Снайдер шел с группой парней в толпе, угрожавшей Теофилу Лилье, ввозившему товары из Англии. Его лавка, находившаяся недалеко от Дома собраний Нью-Брик, была помечена карикатурной головой, насаженной на шест. Сосед Лилье Эбенезер Ричардсон, известный в округе как осведомитель таможни, пытался свалить шест. Толпа отогнала его градом камней. Ричардсон схватил мушкет и выстрелил в толпу, пуля пронзила сердце молодого Снайдера.
Абигейл слышала похоронный звон бостонских колоколов; в ее сознании он слился с церемонией похорон собственной дочери, тупая боль перевоплощала Сюзанну в беспечного одиннадцатилетнего мученика Бостона. Она оплакивала его, не отделяя от своего личного горя. Лишь строгое предупреждение доктора Джозефа Уоррена не позволило ей принять участие в похоронном марше.
По-иному действовал Джон. Возвращаясь из Уэймаута, он встретился с кортежем, который собирался под Деревом Свободы.
— Во-первых, я выпил спиртное у мистера Роу, — признался он ей в этот вечер, — ты знаешь эти массачусетские дороги в феврале! Затем я примкнул к похоронному кортежу. Много мальчишек шли за гробом, а за ними мужчины, женщины, ехали экипажи. Я никогда не видел таких похорон. Возмущение народа явно не улеглось.
Закутавшись в пальто, они пошли в книжную лавку, где Джон Мейн содержал библиотеку для тех, кто был в состоянии платить в год один фунт стерлингов и восемь шиллингов. Они выбрали новый роман и вернулись к ужину, расположившись перед камином в кабинете Джона, что не делали со времени смерти Сюзанны.
7Вечером в понедельник, вскоре после того, как Джон уехал на собрание своего общества в доме Гендерсона Инча, вновь зазвонили колокола. Лишь большой пожар мог быть причиной для звона всех колоколов Бостона. Абигейл выпрыгнула из кресла-качалки, вызвала Рейчел быть наготове с детьми, а сама побежала вверх к смотровому окну на третьем этаже, откуда был виден весь город. Нигде не было ни пламени, ни дыма. Абигейл вызвала поденщика, работавшего в саду, и послала его узнать, в чем дело. Он вернулся, рассказав о чудовищной стрельбе и убийствах около ратуши.
Вскоре вернулся Джон.
— Случилось то, о чем мы предупреждали! — воскликнул он, — Утверждалось, что красномундирники имели приказ не стрелять. И два дня назад толпа с палками и дубинами разогнала пару рот. Один солдат выстрелил поверх голов. Но на этот раз стреляли в толпу. Трое убиты, четвертый — смертельно ранен. К тому времени, когда я добрался до ратуши, толпа рассеялась, забрав убитых и раненого. Утром я узнаю больше.
Они проснулись в странной тишине. Город словно не пробуждался: никто не готовил завтрак, не собирался пойти на работу и в школу. Не было слышно шума повозок, доставлявших продукты, разносчиков, гула деловой части города и доков. Казалось, они проснулись на кладбище. Абигейл накормила Джона вареными бобами, ветчиной и бисквитами.
Он поцеловал ее в щеку, сказав:
— Лучше не выходи из дома.
Она слышала его шаги по Колд-Лейн. Их ритм подсказал ей: «Идет с неохотой».
Джон вернулся домой рано, чтобы рассказать ей о ситуации, хотя и не торопился начать рассказ. Он сдерживал себя, и в то же время чувствовалось, что дело затрагивало его непосредственно. Она подумала: «После пятилетнего замужества понимаешь каждую минуту молчания мужа».
Наконец он сказал:
— Надень пальто, и мы погуляем по саду.
Между деревьями, сбросившими листву, были широкие проходы, снег лежал на крыше каретного сарая и на щитах над угольными ямами. Они сделали всего несколько шагов, когда Джон заговорил:
— Потребуются недели, если не месяцы, чтобы установить истину. Во всяком случае, сотни людей передают случившееся по-разному.
Он крепко держал ее под руку, рассказывая о напряжении, царившем в городе с момента размещения в нем красномундирников, о стычках между жителями Бостона и солдатами, о ругани, которой они обменивались, о страстях, подогретых смертью Кристофера Снайдера. Чувствуя враждебное отношение к себе, красномундирники чаще прибегают к штыкам и ружьям.
Взрывчатого материала было предостаточно. Но трудно установить, что вызвало взрыв. Факты общеизвестны. К вечеру на улицах собрались бостонцы. Солдатам было приказано «оттеснить» толпы и продвинуться по главным улицам в порядке охраны. Первая стычка произошла на Браттл-стрит, где часовой около прохода Бойлстон, что напротив казармы, остановил трех или четырех парней, желавших пройти. Возникла драка, и один бостонец был легко ранен в голову.
Это стало известно бродившим по улицам толпам. Тридцать — сорок человек на площади у доков, вооружившись палками и дубинами, — среди них было много американских моряков, ждавших повода для драки, — пытались пробиться к казармам. Разогнанные солдатами, они вновь сплотились и отправились на Кинг-стрит. Там, перед зданием таможни, стоял британский часовой. Мальчишки орали: «Убьем его! Свалим на землю!» — и забросали часового снежками. Тот зарядил ружье. Начали звонить городские колокола, первыми зазвучали колокола церкви Олд Брик, затем — Олд Саут. Какой-то мальчишка крикнул: «Красномундирник готов выстрелить!» Часовой закричал: «Гвардия!» Шесть гвардейцев, находившихся у ратуши на Кинг-стрит, прибежали к нему на помощь. Капитан Престон присоединился к отряду в тот момент, когда толпа высыпала на площадь из соседних улиц Кинг-стрит. Солдаты выстроились полукругом перед зданием таможни. На них посыпались ругательства, а затем и палки, из толпы кричали: «Стреляйте, если осмелитесь!»
По ружью солдата Монтгомери ударили палкой. Он упал, и на него навалилась толпа. Кто-то выкрикнул: «Стреляй!» Поднимаясь на ноги, Монтгомери выстрелил в толпу. Вслед за ним выстрелили другие солдаты. Трое мужчин были убиты на месте, пять других — ранены.
Толпа отшатнулась. Солдаты продолжали стоять на месте. Бостонцы двинулись вперед подобрать убитых и раненых. Солдаты, считая, что готовится новое нападение, подняли ружья. Капитан Престон быстро прошел по строю солдат, спуская рукой взведенные курки. Затем капитан приказал солдатам отойти к ратуше…
Джон шагал быстро и настойчиво, словно не замечая Абигейл. Обернувшись, он заметил напряжение на ее лице.
— Тебе холодно?
— Рейчел принесет нам шоколад в твой кабинет.
Джон растопил камин. Он сел на пол, протянув ноги к огню. Они молчали, попивая мелкими глотками шоколад. Затем Джон выпрямил спину и решительно сказал:
— Я принял предложение защищать капитана Престона и солдат, участвовавших во вчерашнем убийстве. Я буду представлять короля.
Некоторое время Абигейл молчала. Она плохо представляла, как совместить противоречивые чувства.
— Ты вызвался сам?
— Нет. Меня посетил мистер Джеймс Форрест, тот самый, которого зовут «ирландским дитятей». Я его немного знаю, это процветающий купец, дружественно настроенный к королевским чиновникам, и честный человек. Со слезами на глазах он сказал: «Я пришел по просьбе крайне несчастного человека, капитана Престона, находящегося в тюрьме. Ему требуется адвокат, а он не может найти его. Я обратился к Джошиа Куинси-младшему, который сказал, что взялся бы за дело, если вы ему поможете. Без вашего согласия он совершенно определенно откажется».
Джон поднялся и, возбужденный, встал за стулом Абигейл.
— Я принял предложение. Не колеблясь я ответил, что адвокат — самый последний, кого надо упрашивать в свободной стране. Ассоциация адвокатов должна, по моему мнению, сохранять независимость и беспристрастность во все времена и при всех обстоятельствах. Но он должен понимать, что дело крайне важное из всех когда-либо попадавших в суд и что любой адвокат должен считать себя ответственным не только перед своей страной, но и перед самым безупречным трибуналом. Поэтому он не должен ожидать от меня ни ловкости, ни уверток, ни ухищрений или предвзятости, а лишь суждений, оправдываемых фактами, свидетельствами и законом. Он мне сказал, что капитан Престон не требует и не желает ничего иного и все, что ему известно обо мне, убедило его, что он может доверить мне свою жизнь, основываясь на указанных выше принципах. После этого Форрест предложил мне гинею как гонорар, я взял ее. Это означает также, что я буду защищать и восемь солдат.
— Сможет ли понять Бостон, — устало спросила она, — после того, как пролилась кровь, что по закону любой человек имеет право на защиту и что адвокат обязан ее обеспечить?
— Так же трудно, как трудно Бостону понять, что кузен Сэмюел и «Сыны Свободы» возбудили толпу в такой степени, что она потеряла контроль над собой. Это продолжается по сей день, в каждом квартале, на каждой улице, в каждой лавке, таверне или доме людям внушают, что капитан Престон и солдаты совершили хладнокровное убийство.
— Ты так не думаешь?
— Потребуется немало времени, чтобы установить истину. Первое, что я сделаю, попрошу отложить слушание до осени. Если солдат станут судить прямо сейчас, то в Массачусетсе не найти присяжных, которые не осудили бы их.
Послышался стук в дверь. Это был двадцатишестилетний кузен Абигейл Джошиа Куинси-младший. В возбужденном состоянии его левый глаз настолько косил к переносице, что, казалось, был готов совсем скрыться, а ямочка на подбородке превращалась в расщелину. Но его молодость, энергия и душевность наполняли любую комнату, в какую он входил. Он направился прямо к Джону, обнял его, прежде чем повернуться и поздороваться с Абигейл.
— Кузен Адамс, ты поступил благородно. Я не взялся бы за дело без тебя, что придает нашей стороне солидность и уважение. Я только что посетил в тюрьме капитана Престона. Я откровенно изложил ему мое мнение о конфликте, а также то, что душой и телом принадлежу патриотам моей страны.
— Ты молод, Джошиа, и Массачусетс простит тебе это дело по молодости.
— Остальной Бостон для меня ничто по сравнению с моим отцом! — воскликнул Джошиа. — Я буду счастлив, если он позволит мне носить имя семьи.
— Поскольку твой брат Сэмюел — королевский прокурор, — заметила Абигейл, — возможно, он выступит в роли обвинителя. Это явится отмщением и восстановит честь семьи.
— Честь нашей семьи, Абигейл. Ведь ты также Куинси.
— В настоящий момент ее положение спорно, ибо она принадлежит Адамсам, — заявил Джон.
Едва успел уйти Джошиа, как появился Сэмюел Адамс. Он смотрел на них с загадочностью умудренного китайского философа.
— Я хочу, чтобы ты не брался за это дело, братец Адамс.
— По твоему мнению, я не должен?
Сэмюел сказал самым мягким тоном:
— Я уважаю убеждения.
— Сэмюел, ты ведь не хочешь, чтобы повесили восьмерых солдат?
— Дорогой, конечно нет. Насилие противно моей природе. Мы хотим лишь доказать, что Бостон прав. В этом я всегда буду против тебя.
Он ушел, и после его ухода в воздухе запахло щелочным мылом, что варила Бетси.
— Что он сделает? — спросила Абигейл.
— Ничего, что каждый мог бы ожидать. Единственно, что предсказуемо у Сэма, так это его непредсказуемость.
Последняя сессия Верховного суда Его Величества должна была открыться через неделю. Джон проводил время в поисках юридических прецедентов, чтобы добиться отсрочки. У себя в конторе или в ратуше он чувствовал, что отношение к нему окружающих изменилось, но держал это в себе, не комментируя и не высказывая волнения. Что же касается Абигейл, то она словно вдруг оказалась в иностранном городе или стала иной личностью. Люди, с которыми она встречалась ежедневно, не проявляли эмоций, делали вид, что не узнают ее. Лавочники, мясники, рыботорговцы не снимали шляпы в знак приветствия, не обращались к ней по имени. Ее и не игнорировали, и не демонстрировали враждебность. Через пару дней она нашла первое объяснение. Описывая, как соседи проходили мимо нее, будто она вообще не существовала, Абигейл сказала:
— Они относятся ко мне как к анонимному лицу. У них нет ненависти, нет горечи, они просто не могут понять, почему ты взялся за это дело.
— Не обращай внимания, — посоветовал он. — Когда процесс останется позади, станет лучше, если не переругаемся. В таком случае никому никого не придется прощать, включая и нас.
На протяжении последующих нескольких дней Бостон походил на то, о чем рассказывал пастор Смит, когда религиозная истерия парализовала общину: по четыре — шесть часов в день проповедники метали громы и молнии со своих кафедр, лавки были закрыты, занятия в школах отменены, люди ходили по улицам словно лунатики. Теперь в городе главным было слово «политика». Собирались митинги, звучали яростные речи, в которых горько осуждались красномундирники как хладнокровные монстры, расстреливающие невинных миролюбивых патриотов, вся вина которых в том, что они верят в свободу.
— «Сыны Свободы» блестяще проводят кампанию, — признал Джон. — За исключением сочувствующих короне, укрывшихся в своих домах и закрывших ставни на лавках, город горит желанием повесить каждого, кто попадет в список. Если последний раненый, Патрик Карр, скончается, боюсь, что воскресные проповеди обернутся призывами к мятежу.
Карр умер этой же ночью. Новая волна ненависти захлестнула Бостон. Джон принял решение в субботу и воскресенье не выходить из дома. Но публикации в понедельник были хуже воскресных проповедей. Пол Ревер нарисовал пять гробоподобных блоков с мертвыми головами и с инициалами жертв, этот рисунок иллюстрировал в «Бостон газетт» статью о том, что получило название «бостонской резни». Жителям Бостона внушали, будто выстроившиеся в плотный ряд британские солдаты по команде, поданной саблей капитана Престона, стреляли в упор в толпу добропорядочных, хорошо одетых бостонцев, включая женщин, мирно прогуливавшихся по площади у ратуши.
— Мистер Ревер должен понимать, что рисунок усилит ненависть и подтолкнет к насилию, — сказала Абигейл.
— Он желает запечатлеть в каждой голове стигму резни, так распалить Бостон, что судьи станут опасаться за свою жизнь, если завтра утром они удовлетворят мою просьбу отложить суд.
Слушание состоялось в полдень. Когда Джон вернулся домой, у него было усталое, но довольное лицо.
— Дело отложено до осени.
— Как хорошо.
— Сэмюел собрал группу обедавших у него патриотов и привел ее в суд. Ты никогда не видела подобной сцены. Они шумели, угрожали, требовали немедленного начала суда.