Лососи, бобры, каланы - Жак-Ив Кусто 7 стр.

3. Как начинается анадромная миграция?

Об этом еще ничего не известно. Внутренний процесс созревания должен привести лосося к состоянию „кризиса“, которое и заставляет его предпринять это путешествие.

Гипотеза, выдвинутая еще в 1920 году доктором Рулем („Изучение лосося пресных вод Франции…“), отнюдь не хуже других: „Организм в течение периода роста в море интенсивно питается, накапливает в тканях запасы веществ и приходит к тому состоянию физиологического насыщения, когда любая дополнительная порция становится уже излишней. Ему нужно растратить накопленные запасы. Эта фаза и есть фаза приготовления“.

Если основной пусковой фактор еще не открыт (например, кроме накопления избыточного веса, обнаружено генетическое программирование изменения поведения животного по прошествии определенного времени), то, наоборот, физическое и физиологическое состояние, в котором прибывает лосось в свои родные пресные воды, известно хорошо. В нескольких словах — оно характеризуется тиреоидным возбуждением (как и во время смолтификации), но, естественно, с многочисленными особыми проявлениями. Рыба становится более чувствительной к солености среды и, возможно, также к содержанию кислорода и углекислого газа в воде.

Проблема возвращения

Возникает множество вопросов, как только мы приближаемся к обширной главе о миграции лососей. Например: чему обязана своим появлением знаменитая розовая окраска их тел, когда они прибывают в эстуарии? (Ответ: пигментам-каротиноидам, то есть близким к тем, что окрашивают морковь и из которых образуется витамин А.

Эти пигменты, поступая с пищей, трансформируются в тканях животного. По мере того как лосось приближается к состоянию половой зрелости, пигменты переходят в икру, которая от них становится красной, в отличие от мышц, которые бледнеют. Эти соединения имеют важное значение в дальнейшем развитии эмбрионов и личинок.)

Или же: каково происхождение самой миграции? (Ответ: трудно сказать!) Но создается впечатление, что лосось в процессе эволюции отделился от рыб с таким образом жизни, который ведет, скажем, форель. Так, озерная форель Salmo fario lacustris совершает миграции. Взрослые особи поднимаются для икрометания в верховья небольших потоков, личинка проводит там некоторое время, а затем спускается в озеро, где развивается. По достижении половой зрелости она в свою очередь идет вверх по ручью, чтобы размножиться в родных местах. Сразу видно сходство с поведением лосося. Была выдвинута гипотеза, что лосось произошел от форели, которая в поисках пищи спускалась все ниже и ниже по течению и кончила тем, что обрела в конце концов самое большое из всех озер, какие только можно вообразить, — море… Однако подобные предположения в свете современных наших знаний о трудностях, с которыми связан переход из пресной воды в соленую, должны приниматься с большой осторожностью.

Но из всех вопросов, относящихся к миграции лососей, наиболее злободневен вопрос о возвращении этих животных в тот водоем, где они родились (хоминг). И связанная с ним проблема их ориентации.

Исключим вначале то, что легко можно объяснить. Нельзя, например, считать затруднительной разгадку причин, заставляющих лосося, приблизившегося к берегам, войти в устье реки. Именно в этот момент лососем могут руководить многочисленные факторы среды:

Соленость. Вкусовые ощущения развиты у рыб. Все проведенные эксперименты говорят о том, что, приблизившись к устью, лосось безошибочно направляется в сторону более пресных вод.

Температура. Речная вода более холодная, чем вода в море, в частности, зимой и в северных районах. Нет никакого сомнения в том, что ориентацией лосося руководит этот „градиент“, эта возрастающая шкала холода и тепла. [22]

Кислород. Рыба, которая поднимается в реки, пребывает в состоянии гипертироидии, то есть на „максимуме своего режима“. Потребность животного в кислороде резко повышается по сравнению с фазой нагуливания в просторах океана. Поскольку содержание растворенного в воде кислорода выше в реке, чем в море, постольку понятно, почему рыбы идут в этом направлении. Более того, совершенно ясно, почему животное стремится все время вверх, к истокам, ибо нет воды, более насыщенной кислородом, чем поток.

Углекислый газ. В ходе некоторых опытов было выяснено, что лосось очень чувствителен к содержанию растворенного в воде CO2. Если кислород притягивает лосося (положительный тропизм), то углекислый газ его отталкивает (отрицательный тропизм). Лосось выбирает из двух сред ту, где содержание двуокиси углерода ниже, — реку, а не море; ручей, а не реку.

рН. Лосось очень тонко различает кислотность и щелочность воды (то есть ее водородный потенциал, рН). Он предпочитает щелочную реакцию среды. Это чувство „кислотности“, возможно, помогает ему ориентироваться, когда он уже начал свою одиссею в пресной воде, и выбирать дорогу — либо в реку, либо в поток.

Запахи. По этому поводу не может быть двух мнений: обоняние у лосося не хуже, чем у ищейки. Сейчас успешно проводятся опыты по выяснению роли обоняния в проблеме хоминга (впервые их поставил профессор Креги в 1926 году). Наиболее впечатляют эксперименты профессоров Хеслера и Уисби (Hasler et Wisby); они показали, что лососи без труда различают воду, взятую из двух соседних рек; речь идет именно о чувствительности к запахам, так как разрушение обонятельного эпителия у лососей ведет к потере этой способности. Лососи выбирают свой маршрут носом (по крайней мере отчасти).

Никакой из вышеперечисленных факторов (соленость, температура, кислород, СО2, рН и запахи) сам по себе не в состоянии вызвать у рыб ту или иную реакцию. Лишь совокупность всех источников информации имеет значение для лосося. Он может только на время оказать предпочтение более соленой воде одного потока перед менее соленой в соседнем, ручью с меньшим содержанием кислорода — перед ручьем с большим и т. д. Он руководствуется совокупностью параметров, но не каждым из них в отдельности.

Тем более никакой из вышеуказанных факторов не в состоянии служить лососю путеводной нитью на его пути из просторов открытого океана к устью его родной реки. Какой градиент солености или температуры, или растворенного газа, или рН может существовать между Западной Гренландией и Западной Европой или между Камчаткой и островом Кадьяк? Разве запахи небольшой прибрежной речушки не будут полностью уничтожены разбавлением на расстоянии 5000 километров? Даже если, как предполагает гипотеза, запах родного ручья лосося навечно, неизгладимо запечатлен нервной системой животного со дня его рождения, слабо верится, что этот запах можно уловить сквозь миллиарды кубических метров воды… И наоборот, то, что именно этот „отпечаток“ запаха ведет лосося, уже нашедшего реку, не вызывает никакого сомнения.

А в открытом море, что же он делает?

Одна из очень старых гипотез, пересмотренных нынче на основе математического моделирования, проведенного с помощью ЭВМ, говорит, что лосось мигрирует совершенно наугад. Как говорят сторонники этой теории, большая часть рыб погибает в ходе путешествия. Кто они — жертвы хищников или просто заблудившиеся? У берегов, где запах становится ощутимее, лососей оказывается почти столько же, сколько допускает теория, основывающаяся на „случайном“ ходе миграции… Серьезное возражение, которое можно выдвинуть против этой теории, — это реальное поведение лососей во время миграции: в действительности у них такой вид, как будто они знают, куда им надо плыть, — даже в самом центре океана. Когда делаются попытки заставить их плыть в обратном направлении, они решительно противятся этому, что было бы ненужным, если бы лососи плыли без всякой цели.

Были выдвинуты и другие, более фантастические объяснения (истины все равно никто не знает). Думали, например, что лосось обладает системой инерционного управления, локализованной в вестибулярном аппарате внутреннего уха; но анатомы и физиологи в ходе дискуссии по этому вопросу не поддержали этой идеи. Говорили, что рыба может ориентироваться благодаря весьма тонкому ощущению силы тяжести (также локализованному во внутреннем ухе), позволяющему двигаться в направлении своего дома, распознавая региональные отклонения полей земного притяжения. Предполагалось также наличие ощущения животным магнитного поля нашей планеты (но каким органом — тайна сия велика есть). Предполагалось, что лосось использует для ориентации поляризованный свет, который отлично служит для этой цели некоторым насекомым. Вообще много чего было написано по этому поводу.

Были выдвинуты и другие, более фантастические объяснения (истины все равно никто не знает). Думали, например, что лосось обладает системой инерционного управления, локализованной в вестибулярном аппарате внутреннего уха; но анатомы и физиологи в ходе дискуссии по этому вопросу не поддержали этой идеи. Говорили, что рыба может ориентироваться благодаря весьма тонкому ощущению силы тяжести (также локализованному во внутреннем ухе), позволяющему двигаться в направлении своего дома, распознавая региональные отклонения полей земного притяжения. Предполагалось также наличие ощущения животным магнитного поля нашей планеты (но каким органом — тайна сия велика есть). Предполагалось, что лосось использует для ориентации поляризованный свет, который отлично служит для этой цели некоторым насекомым. Вообще много чего было написано по этому поводу.

Кажется достоверным, после некоторых на очень современном уровне проделанных экспериментов (в частности, профессором Артуром Д. Хеслером), что лосось, подобно другим животным, ориентируется в своем движении по солнцу. Как пчелы и многочисленные перелетные птицы, лосось имеет точные „внутренние часы“, благодаря которым, ощущая положение солнца в небе, он может „вычислить“ то направление, куда ему следует плыть. Лосось, как моряк, разбивший свой компас, но имеющий таблицу склонения солнца в разное время, в разные сезоны года и на различных широтах, должен все время делать счисления, чтобы достичь берега. В подобной ситуации моряк делает расчет, сверяясь с книгами. У рыбы подобная „книга“ записана в ее генетической „памяти“ (если не детально, то уж наверняка ее основные положения); ее нервная система, работающая как ЭВМ, анализирует данные органов чувств и принимает „решения“, следуя той программе путешествия, которую эволюция придала тому или иному виду.

На закуску, к сожалению, следует указать то, что доказано уже точно: лосось мигрирует также и ночью, посему этот „солнечный компас“ должен быть дополнен еще и другими способами ориентации. Предполагают, не будучи твердо уверенными, что животное ощущает (благодаря своей боковой линии) господствующие океанические течения и преобладающие ветры — единственные факторы, которые, как и солнце, легко определяются за сотни и тысячи миль…

Но, как сказал старинный китайский поэт, император У-ди из династии Лян (464–549):

Так много тайн в жизни лосося остается еще разгадать, что я предпочитаю последнее слово оставить за поэтом.

Часть вторая. Зима бобров

Зубы, чтобы грызть

Сумерки спускаются на озеро и лес: между деревьями сгущается тьма. Это пора ночных животных.

Взобравшись на травянистый берег реки, бобр поднимается на задние лапы около молочно-белого ствола молодой березки. Он садится на свой плоский широкий чешуйчатый хвост и берется за стволик передними лапами. Склонив голову набок, он решительно вонзает в дерево свои длинные резцы: сначала надрезает часть ствола, потом обкусывает дерево с другой стороны. За несколько минут он оставляет от ствола лишь тонкий осевой стержень, столь хрупкий, что первый же порыв ветра повалит дерево.

Грызун смотрит, как падает дерево, не особенно заботясь, куда оно повалится. Случается все же, правда очень редко, что бобры попадают под деревья, которые сами же подсекли. Животное, за которым я наблюдаю, работает в одиночку. Бывает, однако, что два соплеменника объединяются, чтобы подрезать дерево совместными усилиями.

Мощь зубов бобра столь велика, что он может одним движением челюсти перекусить ветку толще нашего большого пальца: срез получается косой и очень четкий, как будто он сделан очень острым ножом.

Когда я увидел своего первого бобра, больше всего поразили меня размеры этого грызуна, самого крупного в северном полушарии: особи метрового роста и весом в 25 килограммов не так уж редки (в среднем: длина 80 сантиметров, вес 15 килограммов); рекордные размеры: 1,3 метра (не считая хвоста) при весе 32 килограмма.

Но, может быть, больше, чем атлетические размеры, привлекает

внимание очень странный хвост бобра. Этот чешуйчатый широкий придаток, уплощенный, как лопата, длиной от 25 до 30 сантиметров и шириной от 10 до 12 сантиметров, служит бобру и прекрасным рулем при плавании, и для того, чтобы дать предупредительный сигнал, шлепнув им по поверхности воды… и даже, чтобы усесться поудобнее, когда он грызет.

Бобр — это еще четыре необыкновенных зуба, четыре изогнутых резца ярко-оранжевого цвета, длиной с большой палец (я уже видел их в работе сегодня вечером, действуют они с редкой эффективностью и усердием). Они подобны четырем лезвиям ножниц, которые постоянно затачиваются по мере того, как бобр грызет. Дентин их задней поверхности истачивается быстрее, чем очень прочный слой эмали передней части, в результате чего получаются четыре острейших лезвия, натиск которых стволы берез, осин и ив долго не выдерживают.

Бесконечность лесов, скал и воды

Бесконечность лесов, скал и воды, мир нетронутой красоты, где зеленые дебри и голубые глубины тысяч озер и рек сливаются с золотом осенней листвы деревьев: это царство бобров.

Вот таков восхитительный пейзаж, который я созерцаю с высоты, прилетая на вертолете на базу, основанную экипажем „Калипсо“ на севере канадской провинции Саскачеван (652 000 квадратных километров — на 100 000 квадратных километров больше Франции: вот что дает ощущение бесконечности, в котором мы уже утвердились…).

Мы устраиваемся в хижине из красного дерева, которую мы сами выстроили на пустынном берегу озера Фостер, между 56 и 57° северной широты. Мы станем страстными свидетелями борьбы за выживание, которую ведут бобры зимой, от золотого осеннего листопада до начала движения соков весной.

Я решился на это предприятие, которое потребует от нас провести всю зиму в снегах и безмолвии Великого Севера, потому что я хочу наблюдать бобров в их естественной обстановке. Это мое правило, я применяю его всегда ко всем видам животных, которых изучаю. Но сама идея организовать эту экспедицию отнюдь не нова. Она родилась уже четыре года тому назад, далеко от Великого Севера Канады, в теплой Флориде, где мы тогда снимали фильм о „забытых сиренах“ — ламантинах. Наблюдение над этими толстыми млекопитающими, лениво разлегшимися в фиолетовых водах каналов, прогретых тропическим солнцем, заставило нас, по контрасту, вспомнить о грызунах-строителях, одетых в драгоценный мех, жителях снегов и льдов полунощных стран…

Сейчас, когда мы находимся в начале нашего пути, я очень хотел бы способствовать прояснению старой загадки: чего более — инстинкта или смышленности — в такой производительной, такой деятельной и дерзкой работе четвероногих инженеров-строителей.

Волнует меня и другая проблема. Я имею в виду столкновения, которые случаются у человека с бобрами, и то, как человек разрешает эти споры.

Как только бобр выбирает подходящую для себя территорию (поток, который ему нравится, где он чувствует себя в безопасности и подле которого он найдет изобильную пищу), он воздвигает плотину, выкапывает галереи для подхода и строит хатку с усердием и невероятным упорством. Ничто не заставит его отступить — ни разрушительный топор человека, ни даже взрыв динамитом его постройки. Столько раз, сколько потребуется, он будет затыкать бреши или заново возводить разрушенную стену. „Только смерть может помешать ему строить“, говорили в старину люди.

Это упорство, весьма благоприятное для процветания вида в природе, ставит грозную проблему, как только оно сталкивается с равнозначным упрямством человека. Только бобр и мы сами имеем равную привилегию существенно изменять наше окружение. Мы приспосабливаем среду к нашим нуждам в гораздо большей степени, чем адаптируем свои потребности к нашему окружению. Как только наши взаимные жизненные пространства соприкасаются, сразу же возникают конфликты. Следует знать, что вплоть до недавнего времени человек всегда разрешал тяжбы с бобрами объявлением односторонней войны.

Надо сказать, что бобр не имеет ничего общего с теми, кто мастерит только по воскресеньям. Если он осуществляет свои планы, то на площади в десятки квадратных метров. Его строительные площадки занимают впечатляющее пространство. Созданные им водоемы равны по площади небольшим озерам. Ущерб, невольно наносимый им человеческим предприятиям, может быть значительным. Бобр превосходно вооружен для того, чтобы валить деревья, это свойственно его природе; он предпочитает березы и осины, но с не меньшим успехом может за одну ночь повалить на землю полдюжины молодых фруктовых деревьев. Кроме того, его инстинкт (его генетическая программа) непременно предписывает ему постройку плотин, и ему все равно — перекрыть ирригационный канал, засыпать осушной ров или затопить дорогу водой, задержанной его плотиной.