Что именно подразумевается под «беспокойством о мире»? Поскольку никто не хотел или не мог заявлять, что состояние мира никак эту страну не беспокоит, термин «изоляционизм» стал соломенной куклой, при помощи которой в обществе создавалось неверное представление о тех, кого волновали интересы своего государства. Понятие патриотизма было подменено термином «изоляционизм» и исчезло из лексикона политических дискуссий.
Вряд ли возможно сосчитать точное число выдающихся патриотов, которые были облиты грязью, лишены слова и попросту устранены с политического горизонта с помощью этого ярлыка. Затем возник постепенный, неуловимый процесс оформления его истинного предназначения: понятие «беспокойства» превратилось в «бескорыстное беспокойство». Конечным результатом стал взгляд на внешнюю политику, который продолжает оказывать разрушительное воздействие на США и по сей день: самоубийственная точка зрения, согласно которой наша внешняя политика должна направляться не собственными государственными интересами, а интересами и беспокойством о благополучии мирового сообщества, то есть всех, кроме нас самих.
Конец 1940-х добавил к нашему культурному наследию очередной новоиспеченный термин - «маккартизм». Как и предыдущий, этот термин был унизителен, подразумевал какое-то коварное зло и не имел четкого определения. Считалось, что он означает «несправедливые обвинения, преследования и моральное уничтожение невинных жертв». На самом же деле «маккартизм» означал «антикоммунизм».
Никто не доказал, что сам сенатор Маккарти был повинен в подобных деяниях; однако произведенного от его имени термина хватило, чтобы запугать общественность и отбить у нее охоту к дискуссиям. Любые бескомпромиссные выступления против коммунизма и коммунистов стали называться - и называются до сих пор - «маккартизмом». Вследствие этого противодействие коммунистическому проникновению и его разоблачение практически исчезло с нашей интеллектуальной сцены. (Надо сказать, я не принадлежу к числу поклонников сенатора Маккарти, но пресловутый «маккартизм» тут совершенно ни при чем.)
А теперь вернемся к «экстремизму». Фиктивное значение этого термина - «нетерпимость, ненависть, расизм, фанатизм, маниакальные теории, подстрекательство к насилию». Подлинное значение понятия «экстремизм» - «защита интересов капитализма».
Задумайтесь о методе, используемом во всех трех случаях. Он заключается в создании искусственного, излишнего и бесполезного (с разумной точки зрения) термина, который должен подменить собой и стереть из обращения какое-либо верное понятие. Такой термин имеет лишь видимость «понятия», а на деле представляет собой «комплекс» разрозненных, нелепых, противоречащих друг другу составных частей, собранных в кучу без всякого порядка и логики; а любой из (приближенно) определительных признаков этого «комплекса» оказывается совершенно не обязательным. Именно в этом и заключается уловка.
Позвольте вам напомнить, что смысл определения понятия в том, чтобы отграничить все то, что к нему относится, от всего остального массива сущего. Таким образом, понятие всегда должно обладать такими обязательными характеристиками, которые и отличают его от всего остального.
Пока люди пользуются речью, они будут пользоваться ею именно так, как они делают это сейчас. Другого способа коммуникации не существует. И если человек принимает понятие, определяемое необязательными характеристиками, его разум неизбежно будет заменять ими обязательные характеристики объекта.
Например, «беспокойство (или отсутствие беспокойства) о мире» - это не обязательная характеристика любой теории международных отношений. Если человек становится свидетелем применения к группе граждан термина «изоляционисты», он должен заметить, что обязательная характеристика, выделяющая их из массы прочих людей, - это патриотизм; как следствие, он придет к выводу, что «изоляционизм» - это то же самое, что и «патриотизм», и что патриотизм - это плохо. Именно таким образом происходит автоматическая подмена значений.
Если человек слышит термин «маккартизм», он думает о том, что самая известная черта, отличающая сенатора Маккарти от прочих политиков, - антикоммунистическая позиция, и отсюда он делает вывод, что антикоммунизм есть зло.
Если же он сталкивается с понятием «экстремизм», а в качестве примера ему предлагают безобидное Общество Джона Берча, он сочтет, что наиболее очевидная определяющая характеристика этого Общества, а значит, «экстремистов» в целом, - «консерватизм»; следовательно, «консерватизм» - это плохо, это зло того же порядка, что и коммунистическая партия, и ку-клукс-клан. («Консерватизм» вообще-то, тоже расплывчатый и невнятно определенный термин, но мы используем его в данном случае как синоним «прокапитализма».)
Такова функция подложных ярлыков в современном мире, и таков процесс, в ходе которого они разрушают коммуникативные связи в обществе, делая разумное обсуждение политических вопросов невозможным.
Создание «антипонятий», призванных разрушать понятия, - результат применение того же инструмента, с помощью которого появились «антигерой» для уничтожения героев и «антироман» для уничтожения романа.
«Антипонятия» нужны для того, чтобы вытеснить из обихода соответствующие подлинные понятия, не порождая при этом дискуссий в обществе; для этого общественное мнение загружается всякого рода невнятицей и заумью, и разум любого индивидуума, принимающего «антипонятия», деградирует, теряя способность к ясному мышлению и логическому обоснованию. Ведь разум - не что иное, как понятия, которыми он оперирует; чем точнее понятия, тем выше интеллект.
(Я обращаюсь с призывом обратить на это особое внимание к двум категориям людей, которые способствуют распространению «антипонятий»: высоколобым отшельникам-философам, которые считают, что любое определение - не более чем плод произвольно сложившегося общественного взгляда или договоренности, и, следовательно, не может быть верных и неверных определений; и гражданам, исповедующим «практический» подход ко всему, которые убеждены, что столь абстрактная наука, как гносеология, не может никак влиять на политические события в мире.)
Среди всех «антипонятий», загрязняющих нашу культурную среду, «антипонятие» «экстремизма» обладает самыми высокими и широкими амбициями; оно выходит далеко за рамки политической сферы. Давайте теперь рассмотрим его подробнее.
Во-первых, «экстремизм» - это термин, который, взятый сам по себе, не имеет никакого значения. Понятие «экстремального» указывает на отношение, измерение, степень. В словаре даются следующие определения: «Экстремальный, прил. - 1. обладающий свойствами или возможностями, в наибольшей степени отличными от стандартных или средних; 2. выраженный в крайней или необыкновенной степени».
Очевидно, что первый вопрос, который напрашивается при столкновении с этим определением: степени чего?
Ответить «Всего!» и объявить все экстремальное злом по определению - рассматривать как зло чистую степень выраженности свойства, независимо от его природы, - нелепо (пусть Аристотель якобы и утверждал обратное). Размеры и степени как таковые не имеют никакой ценностной окраски - они приобретают ее лишь в контексте природы того, что измеряется.
Разве крайняя степень здоровья и крайняя степень болезни одинаково нежелательны? А крайняя степень ума и крайняя степень глупости - обе одинаково удаленные от «стандартных или средних» - одинаково презираемы? Разве экстремальная искренность и экстремальная лживость одинаково аморальны? А человек выдающейся добродетели и человек выдающейся порочности одинаково вредны для общества?
Продолжать приводить примеры подобных нелепостей можно до бесконечности, особенно из области морали, где только экстремальная (то есть непоколебимая, бескомпромиссная) степень добродетели может считаться добродетелью истинной. (Можно ли назвать нравственным человека, обладающего «умеренной» честностью?)
Однако «не утруждайте себя изучением глупости - спросите себя лишь о том, к чему она может привести». К чему должно было привести в политике «антипонятие» «экстремизма»?
Фундаментальный и критически важный конфликт современной политической арены - это капитализм против социализма, или свобода против тоталитаризма. На протяжении десятилетий этот конфликт замалчивался, подавлялся, обходился и маскировался туманными невнятными терминами «консерватизм» и «либерализм», которые потеряли свое первоначальное значение.
Цель «либералов», как следует из документов последних десятилетий, - затащить страну в контролируемое государством благополучие при помощи определенных мер, постепенно расширяя сферу государственного регулирования, действуя так, чтобы это расширение не оформлялось в концепцию, его направления не становились очевидными, а главные задачи не назывались вслух. Таким образом, государственный контроль одерживал бы победу не путем голосования или насильственного насаждения, а в процессе медленного разложения, исподволь.
«Либеральная» программа требовала уничтожения понятия «капитализм» - причем не просто прекратить дальнейшее существование, а представить все так, будто капитализма никогда и не было. Подлинная природа, принципы и история капитализма должны были быть подменены, искажены, подвергнуты извращенному истолкованию и таким образом исключены из рассмотрения обществом, потому что социализм не побеждал и не мог победить в открытой дискуссии, на честной арене борьбы идей, ни логически, ни экономически, ни морально, ни исторически. Социализм мог одержать победу исключительно закулисно, благодаря моральной пассивности своих оппонентов.
Эта методика отвлечения внимания и тайного продвижения какое-то время работала. Однако «невозможно дурачить всех и постоянно». Сегодня потрепанные ярлыки «консерватизма» и «либерализма» отваливаются, а под ними всем становится видно противостояние капитализма и социализма.
Сторонники государственного регулирования нуждаются в новом прикрытии. И в настоящий момент мы наблюдаем за их отчаянной последней попыткой использовать два «антипонятия» - «экстремисты» и «умеренные».
Для внедрения «антипонятия» необходима соломенная кукла (чучело, козел отпущения), которая будет служить примером его подложного значения. На эту роль «либералы» избрали Общество Джона Берча.
Это Общество оказалось в центре внимания несколько лет назад в результате усилий «либеральной» прессы, которая раздула вокруг него шумиху, совершенно не сопоставимую с его реальной значимостью. У Общества не было ясно определенной политической философии (оно выступало не за капитализм, а просто против коммунизма), настоящей политической программы или интеллектуального влияния; для него был характерен вялый, глуповатый, «доморощенный» вариант протеста; оно никак не могло выступать в роли активного пропагандиста и защитника идей прокапитализма или даже «консерватизма». Именно по этим причинам «либералы» и избрали его для осуществления своих замыслов.
Намеченный план действий был таков: сначала - полное бойкотирование всей серьезной, авторитетной, интеллектуальной пропаганды капитализма и растущего объема литературы по данной теме, исторической и современной, как будто всего этого нет и никогда не было; затем - выдвижение Общества Джона Берча в качестве единственного представителя «правых» сил; и, наконец, создание «подложного» образа всего «правого» крыла, которое в глазах общественности стало отождествляться исключительно с Обществом Джона Берча.
О том, что намерения «либералов» были именно такими, свидетельствует сказанное в телеинтервью 15 сентября 1963 года губернатором Рокфеллером, который позднее возглавил наступление на «экстремизм» на съезде республиканской партии. Отвечая на вопрос, кого он считает «ультраправыми», он сказал:
«Прекрасная иллюстрация - то, что случилось на съезде молодых республиканцев в Сан-Франциско несколько месяцев назад, где был избран человек, молодой республиканец, платформа которого включала отмену подоходного налога, выход США из ООН, не знаю, включал ли он в свою программу отставку Эрла Уоррена, но это входит в тот же набор принципов, что и обвинение генерала Эйзенхауэра в тайных симпатиях коммунистам».
О каком наборе принципов идет речь?
Первые два из приведенных пунктов программы - законные положения «правых», опирающиеся на вполне справедливые причины; третий - пример типичной глупости последователей Берча, а четвертый - пример безответственности одного конкретного последователя Берча. А в целом это наглядный пример искусства подмены понятий.
А теперь предлагаю разобраться со смыслами, которые входят в понятие «правые» в составе понятия «экстремизм». В обществе принято считать «правых» и «левых» защитниками, соответственно, капитализма и социализма. Но если мы попытаемся привязать расизм и насилие к «крайне правым», станет ясно, что сделать это очень трудно, практически невозможно, поскольку в этих двух грехах даже наше соломенное пугало, Общество Джона Берча, не повинно; и гораздо естественнее установить их связь с демократической партией (через ку-клукс-клан). Это делается для того, чтобы воскресить довоенную концепцию, согласно которой нам противостоят две «экстремальные», но вместе с тем противоположные друг другу, политические силы - фашизм и коммунизм.
Политическое происхождение этой идеи слишком позорно для того, чтобы «умеренные» решились открыто о нем упоминать. Муссолини пришел к власти, заявив, что другой альтернативы у Италии нет. Гитлер пришел к власти, заявив, что другой альтернативы у Германии нет. Документально подтверждено, что на выборах 1933 года в Германии лидеры коммунистов заставляли членов своей партии голосовать за нацистов, объясняя, что побороться с ними за власть они еще смогут потом, но вначале им нужно совместными усилиями уничтожить общего врага: капитализм и его парламентскую форму правления.
Совершенно очевидно, в чем цель фальшивого противопоставления фашизма коммунизму: оно представляет как противоположности два варианта одной и той же политической системы; оно уничтожает саму возможность рассмотрения капитализма; оно превращает выбор между свободой и диктатурой в выбор между двум разновидностями диктатуры, таким образом, устанавливая диктатуру как свершившийся факт и предоставляя выбор лишь между диктаторами. Согласно сторонникам этой фальшивой альтернативы, выбор необходимо сделать между диктатурой богатых (фашизм) и диктатурой бедных (коммунизм).
Конец этой лжи пришел в 1940-е годы, по окончании Второй мировой войны. Она сделала очевидным, слишком очевидным, тот факт, что фашизм и коммунизм - не две противоположности, а две соперничающие банды, претендующие на захват одной и той же территории; что это два варианта тоталитаризма, основанные на коллективистском принципе, согласно которому человек является бесправным рабом государственной системы; что оба эти варианта и в теории, и на практике, и в речах своих лидеров оказываются социалистическими; что при любой из этих систем бедные оказываются порабощенными, а богатые проводят экспроприацию в пользу правящей верхушки; что фашизм - это продукт не «правой», а «левой» политики; что главное противоречие - не «между богатыми и бедными», а между личностью и государством, иными словами, между правами человека и тоталитарной системой, то есть между капитализмом и социализмом.
Подмена понятий произошла из-за того, что «фашистам» в этой стране вроде бы не удалось достичь успеха, и в течение более чем десятилетия они прятались по углам, крайне редко решаясь на открытые выступления и выходя на поверхность лишь в виде редких «утечек» из канализационных стоков настоящих левых. «Либералы» просто не сообразили вовремя, что эту идею можно реанимировать. Однако совершенно очевидно, чьим законным интересам могла эта идея послужить.
Если диктатура неизбежна, и фашизм и коммунизм - две «крайности» на противоположных концах нашего пути, какой же выбор будет самым безопасным? Конечно же, середина! Безопасно неопределенная, неконкретная, «умеренная» середина смешанной экономики, с «умеренным» вмешательством правительства и особыми привилегиями для богатых, а также с «умеренной» степенью помощи бедным; с «умеренным» соблюдением человеческих прав и «умеренным» силовым воздействием; с «умеренным» количеством свободы и «умеренной» степенью рабства; с «умеренным» количеством справедливости и «умеренным» количеством несправедливости; с «умеренной» степенью безопасности и «умеренной» степенью террора; и с «умеренным» уровнем терпимости ко всем, кроме тех самых «экстремистов», которые защищают принципы, постоянство, объективность и мораль, и которые отказываются идти на компромисс.
Идея компромисса как высшей добродетели, стоящей над всеми прочими, - это моральный императив, моральная предпосылка смешанной экономики. Смешанная экономика - это взрывоопасная, неустойчивая смесь двух противоречащих друг другу элементов, которая не может оставаться стабильной, но в конце концов обязательно должна склониться либо к одному, либо к другому пути; это смесь свободы и контроля, то есть не фашизма и коммунизма, а капитализма и тоталитаризма (включая все его варианты). Те, кто желает поддержать неподдерживаемый, разрушительный status quo, в панике вопят о том, что его можно поддержать, уничтожив две «крайности» его основных составляющих; но эти две крайности на самом деле - капитализм или тотальная диктатура.