Констебль поднялся, подошел к ней и резко, с размаху, ударил ее по щеке. Потом вернулся, сел в свое кресло и, как ни в чем ни бывало, продолжил писать.
- Все понятно? - Спросил он совершенно спокойно.
- Понятно. - Ответила Катя, подтерев рукой окровавленную губу.
Ей и в самом деле все стало понятно. Катя с самого начала не сомневалась в том, что ей известно, кто убил Майкла. А какие тут еще могут быть версии? Всего одна. Этот красавчик и бандит Коля выследил ее бывшего бойфренда, несчастного придурка Майкла и в припадке ревности порешил его... Зачем? Зачем он это сделал? Майкла она и так бросила. Этот гомик по любому ни на что не годен в постели. Канадские мужики, вообще, в постели мало чего умеют, но Майкл ко всему этому обладал еще и паскудной манерой: он занимал деньги у женщин, с которыми спал. Мало того, что не содержал ее, свою гелфренд, как это делают все нормальные канадцы, которые удовлетворять женщин по другому просто не могут, а он сам - педик и импотент, нагло выкачивал из нее средства. У Кати в итоге было ощущение, что ее имеют и имеют во всех смыслах... Но это по большому теперь не важно. Майкл, обиравший Катю, лгавший ей, что будто бы любит, а сам раздававший ее деньги гомосекам, и в их "высшем обществе" наверняка издевавшийся над ней, конечно подлец. Но заслужил ли он смерти? Заслужил ли он, чтобы его прирезали как свинью в темном пустом переулке - и оставили там валяться с ножом между ребрами, на грязном асфальте (Катя видела фотографии) - валяться, пока его не найдут констебли?.. Не заслужил. И Катя в этом не сомневалась. Тогда почему она должна отвечать за чьи-то грязные дела? Почему она должна сидеть здесь, на этой неуютной и твердой скамейке, почему она должна терпеть издевательства и оскорбления этого мерзкого урода, который уверен, что полицейская форма возносит его над всем родом человеческим? Почему ее должны здесь избивать? Какое преступление она совершила? Какие грехи?.. Катя не знала за собой никаких преступлений, она не знала за собой никаких грехов. Тогда почему все это?.. За что?
И Катя тихо, неуверенно шевеля губами, произнесла:
- Я знаю...
Констебль поднял голову.
- Я знаю, кто убил Майкла.
Коля редко заглядывал в канадскую прессу, редко смотрел канадское телевидение. Хоть он и сторонился политики, но ложь и неискренность - они видны за версту. Обманываться в них способен тот только, кто хочет заранее, чтобы его обманули. А ложь - ежедневная и желанная гостья в канадских СМИ. Нельзя сказать, чтобы там совсем не просачивалось ни капли правды. Просачивается. И кому уж очень сильно захочется, тот сможет выцедить себе эти несколько капель. Правда попадает в канадскую прессу и на экран канадского ТэВэ, но она здесь играет роль очень бедной и очень далекой родственницы, которую то ли действительно из жалости, то ли чисто из барских чувств, пригласили на чашку вчерашнего чая. Вот, она и сидит с краю стола; сидит тихо и рот открывает только тогда, когда ей позволено - она прирученна, послушна и хорошо знает свое скромное место. Все же остальные места на страницах канадских изданий и в канадском теле- и радио- эфире занимает пестрое, разукрашенное, яркое, цветное вранье.
Управляют канадскими СМИ твердокаменные ребята, собачьими своими повадками живо напоминающие совдеповских коммиссаров. Они хорошо знают, для чего нужны СМИ. И они легко могли бы, конечно, не вслух, конечно, не для публики - для себя, перефразировать того самого, процитированного французским классиком римского кардинала и сказать с улыбкой, что истинное назначение средств массовой информации - скрывать от бараньего общества реальное положение вещей.
Коля считал всю публику, занятую в этой малопочтенной индустрии массового одурачивания, сволочами и потому не мучился сейчас никакими моральными проблемами. По человечески он даже жалел, что авто Джона Черина застраховано: ему было бы приятнее думать, что тот, выдрав из своего умного черепа половину седых волос и расколотив от бессильной ярости унитаз у себя дома, уходит, в поисках успокоения, во внеочередной и долгосрочный запой. Но, увы: Коля был реалистом и хорошо понимал, что, очевидно, этот пьяный козел сам заказал свою машину, и поэтому ничего, кроме коварной радости он не испытает. Плакать будет страховая компания - ведь ей придется оплачивать Черину покупку новой машины (которую через год-два уведут точно также). Да и то несерьезно. Эти ребята умеют считать деньги и, прогадав на одном, они выгадают на другом и выгадают вдесятеро больше, чем прогадали. Кроме того, Черин наверняка намекнет легавым, чтобы те не особенно старались, разыскивая пропажу. По крайней мере - он явно не станет на них наседать с требованием удесятерить обороты.
Короче говоря, Коля рассудил, что работа ему предстоит почти без риска. Откажется от такого предложения только дурак.
На следующий день, в назначенное Борей время, Коля прохлаждался на лавочке, у подножия СиЭнТауэр, неподалеку от редакции СиСиБиСи. Он скушал хот дог, выпил банку пепси-колы, потом просто так, без всякого занятия, прохаживался туда и сюда, делая вид, будто разглядывает тысячу раз уже им виденные картины городского центра и смотрел, как праздные, обвешанные фотоаппаратами туристы снимают друг друга на фоне больших стеклянных зданий, из каких и состоит в основном торонтский даунтаун, и кормят булками прожорливых, глазастых чаек.
Коле надоело. Он нервно смотрел на часы. Назначенное Борей время прозвучало вчера достаточно расплывчато, и Коля теперь запросто мог дожидаться его часа полтора.
Он решил купить стакан кофе со сливками, чтобы ожидание не казалось таким тоскливым. Он вошел в кафе: здесь в этот час было полно людей. Коля встал в очередь.
Самыми колоритными из всей публики оказались двое прилюдно целующихся педерастов. Остальные, сколько их было в кафе, усиленно не замечали происходящего. Кто-то с интересом читал газету, кто-то с не меньшим интересом разглядывал свою обувь, а кто-то просто смотрел в окно. Один из гомиков, наклонившись, начал расстегивать своему бойфренду ширинку, и Коля понял - сейчас начнется то, что и в Торонто увидишь нечасто. Публика явно это тоже поняла, потому как, хоть и не смотрела в сторону гомосеков, но как-то внезапно занервничала. Господин, до этого внимательно читавший свежий номер "Toronto Star", спрятал газету и прянялся непряженно изучать перечень предложенных к кофе сэндвичей.
Кому и в самом деле не было никакого дела до происходящего вокруг - так это самим гомосекам. Штаны одного из них уже оказались расстегнуты, и... началась откровенно порнографическая сцена.
- Полицию бы сюда... - глухо, сквозь зубы выговорила пожилая дама.
- Полиция не приедет. - Очень спокойно ответил ей солидного вида господин ее возраста. - Вот если бы это были натуралы...
Но полиция появилась. И совершенно неожиданно. Коля как раз подошел к стойке и готовился уже открыть рот.
- Руки вверх и ни с места! - Несколько констеблей появились откуда-то сразу - появидись они словно бы отовсюду, моментально наполнив собою все небольшое пространство кафетерия.
Коля медленно обернулся. Сомнений не оставалось - это пришли за ним. Три пистолетных дула, не мигая, разглядывали его с короткого расстояния. Все мысли о сопротивлении и о побеге моментально отпали. Какое еще сопротивление? Тут одно неверно истолкованное полисменами движение может легко стоить ему жизни!..
Коля медленно поднял руки. Несколько человек в форме и без подбежали к нему. Кто-то бубнил ему что-то насчет адвоката и каких-то там прав. Его наспех, торопливо обыскивали. Пистолет во внутреннем кармане вынырнул и так же быстро уплыл...
А Коля находился в мутной, тяжелой прострации. В мозгу у него неотвязно стучал все один и тот же, неприятный, но требовавший ответа вопрос. КТО ЕГО СДАЛ?.. КТО?
Таня Митина понятия не имела, зачем она учавствует в конкурсе красоты. То, что из нее никогда не получится классная фотомодель, Таня не сомневалась. Хотя и напускала на себя важный вид перед друзьями и родственниками.
Жила Таня одна. Отец бросил их и катался сейчас где-то по бескрайним просторам Соединенных Американских Штатов. Казалось, он уже успел прочно забыть, что в далекой, продрогшей от холода Канаде у него есть жена и дочь. Таниной матери тоже не сиделось спокойно на месте. Антисемитка по национальности (девичью - разумеется, еврейскую, фамилию матери Таня узнала совсем недавно), она проводила время в Москве, где поперезнакомилась уже с огромным количеством самых разных деятелей патриотической ориентации. Она написала книгу "Последняя Истина", где разоблачила не только евреев, но и всех остальных тоже, а в том числе и христианскую веру в любых ее проявлениях. Книгу эту она уже успела предложить во все известные и не очень, патриотические органы печати и издательства. Тамошние редакторы ознакомились с текстом, и чтобы не говорить "бред собачий", находили другие, более вежливые определения. В конце концов, Танина мама, сделала для себя вывод, что все эти редакторы - законспирированные жиды, цель которых раскалывать и разрушать изнутри монолитное патриотическое движение. А как объяснить по другому, что ее гениальный труд - плод бессонных ночей и долгих, мучительных размышлений, словно губка впитавший в себя мудрость многих веков, так и остался неопубликованным?..
Сама Таня вела иной, куда более спокойный образ жизни. Хотя она и писала во всех анкетах, что по профессии является фотомоделелью, но к этой профессии Таня причисляла себя сама. На жизнь она зарабатывала иным, более скромным способом. Она давала в местные русскоязычные газеты объявления, где предлагала оставить в ее, Тани, "добрые руки" питомца собачьей национальности. Разумеется, "за умеренную плату". Число постоянных клиентов медленно, но уверенно росло, и, вот, Танина квартира уже походила на веселый собачий колхоз. Хвостатые клиенты бегали по квартире, роняя шерсть, и громко гавкали, общаясь друг с другом. Они заменяли Тане общество поклонников и фоторепортеров. Уходя из квартиры, она оставляла включенным на достаточную громкость телевизор - иначе собачья публика начинала нервничать и протяжно выть, вызывая тем неудовольствие ближайших соседей.
Иной раз выть хотелось самой Тане. Она смотрела с балкона на далекую, оставленную жителями Луну, и вся ее пустая никчемная жизнь, словно выброшенная на мусорник скучная книга, пролистывалась сейчас наспех.
"Зачем я живу? - Спрашивала себя Таня. - Какая глупость и какая идиотская ошибка! Меня родили в этот мир и даже не спросили моего согласия..." А если б спросили? Да она тысячу раз прокричала бы "Нет!" из проклятой материнской утробы. Тысячу раз. Пока бы, наконец, от нее не отстали. Но есть и другой выход. Если она, умрет - то тогда все. Тогда полный и абсолютный конец. Ее уже не родят обратно. Ее уже не вернут никогда в этот ужасный мир. Конец всего. Всего, что может быть и чего быть вообще не может. Вечная, блаженная пустота. Пустота, в которой не будет уже никаких следов этого гадкого и такого надоедливого мира. Там никаких вообще миров не будет. И ее, Тани, тоже там не будет. Там ничего не будет. Вообще ничего. А ее, Тани, не будет и здесь тоже. Ее не будет нигде. Нигде. Нигде...
И Таня закрывала глаза от удовольствия. Что может быть приятнее будущего вечного небытия? Блаженного небытия. Вечный отдых, вечный покой. Ведь истинный отдых - только тогда, когда ты не знаешь, что это отдых. Когда ты вообще ничего не знаешь, и когда ты ни о чем не думаешь. Ничего... Ни о чем...
И Таня подходила и бросала один только взгляд - страшный взгляд в эту страшную пустую бездну, открывающуюся с ее балкона. Таня смотрела вниз и видела далекие автомашины и крохотные фигурки людей. Все это казалось с высоты игрушечным, ненастоящим, как и вся Танина жизнь.
Но этот взгляд ее отрезвлял. Мысль о том, что, вот, она, Таня будет лететь с высоты балкона, а эта неприятная зеленая трава внизу будет все увеличиваться и увеличиваться, она будет становится все ближе и ближе, ближе и ближе...
У Тани перехватывало дыхание. Она несколько раз встряхивала головой и опять смотрела вверх, на Луну. И опять ей хотелось негромко выть. Как собаке.
- Ну че, будем признаваться? Или будем в дурку играть?..
Коля посмотрел на разложенные перед ним фотографии.
- Я не знаю этого человека. - Он отвернулся и посмотрел в пол.
Лажа. На него хотят повесить обыкновенный глухарь. Не могут найти настоящего убийцу и вешают на него. У мусоров это в порядке вещей. Легавые они везде одинаковы. В России, в Канаде или в Америке - один хрен. Коля по своему богатому опыту общения с теми, кто охраняет общественный порядок, знал, что занимаются этим как правило люди, у которых не хватило духу самим стать уголовниками. И потому в душе они уголовниками себя и чувствуют. Коля отлично, с полуслова, понимал их. А они понимали его. Опять с полуслова. Всем тут было ясно, что, в сущности, делом глупого случая является то, что именно Колю допрашивает сейчас вот этот, вот, приблатненный констебль, где-то напоминающий налетчика с Молдаванки, а не наооборот. Могло бы быть и иначе, в самом деле...
- И нож это тоже не твой?..
Коля повернул голову, посмотрел и... тяжело моргнул. Свою финку он не узнать не мог. Но как? Как это могло произойти?.. Его финкой, без следа исчезнувшей в ту самую ночь, когда он загулял в ресторане, когда он познакомился с Катей... Этой, вот, самой финкой кто-то кого-то прикончил. И вешают это все на него. Как это могло произойти?.. Коля напрягся и, чтобы скрыть волнение, взял себя в руки. Даже протер пальцами лоб.
- Начальник... - сказал Коля и глупо улыбнулся, покачав головой.
- Что, "начальник"? Твой нож или нет?
- Нет.
- А это? - Констебль быстрыми, уверенными движениями разложил перед ним на столе новую пачку фотографий. - К этому ты тоже не имеешь отношения?
Коля посмотрел. И узнал. Он не мог не узнать. Там мертвый Сеня лежал посреди вывороченных на пол бумаг, среди развороченных ящиков.
- Один человек, прогуливавшийся рано утром со своей собакой, услышал подозрительный шум со стороны бензозаправки. Он подошел ближе и увидел двух человек, появившихся из двери. Преступники в спешке не заметили его, но зато он рассмотрел их прекрасно. Мы составили фотороботы по его описаниям. Вот, взгляни...
Коля узнал Диму. Можно было узнать, хотя в лице у того в варианте полицейского фоторобота показалось что-то ненасытно зверинное.
- Знаешь этого человека?
Коля покачал головой.
- Нет. Впервые вижу.
- А этого вот?
На Колю смотрело с рисунка его собственное лицо. Отпираться было бессмысленно. Коля опустил голову.
- ...И самое интересное. - Констебль приподнялся. - У нас есть данные экспертизы. И ты знаешь, что они по этому поводу думают? Знаешь, что?
Коля, не отрываясь, смотрел на констебля.
- Нет, они даже и не думают. Они уверенны, что объединяет оба эти случая вот этот, вот, нож. Да, этот нож. Этим самым ножом действовали и здесь, и здесь тоже.
Коля молчал. Он рассматривал стену полицейского кабинета. Констебль улыбнулся.
- Молчишь? Молчи. Я бы на твоем месте тоже молчал. Ты к нам попал, я тебе скажу, всерьез и надолго. Под старость, может, выпустят. Тихую, дряхлую смерть на свободе встретить.
Он убрал все бумаги в стол.
- Майкла этого я не убивал, - сказал, наконец, Коля. - А бензозаправка - это был несчастный случай. Мы не хотели его мочить. Он сам...
- Неужели? - Констебль покачал головой. - Сам умер? Какая незадача!.. От старости, наверное, или, может, тяжелая болезнь подкосила?
- Мы его не убивали! - Коля закричал, вцепившись пальцами в стул. - Мы там несколько тысяч всего взяли! На хрен нам было его убивать!?
- А я знаю? - Констебль сложил на столе пальцы. - Я знаю, на хрен ли вам его убивать было? - Он пожал плечами. - Убили...
- Вранье! - Не выдержал Коля, хотя и знал, что полицейские - народ обидчивый, и разговаривать так с ними не рекомендуется. - Врешь ты все! Что там эти эксперты твои говорят?! Что?! Говорят, что мы зарезали его?! Задушили?!.. Да?! Это они говорят?!..
Констебль быстро поднялся, сделал шаг и со всей дури съездил Коле кулаком в ухо. Тот сполз на пол. Констебль стоял, разглядывая его. Коля поднялся и сел в кресло опять.
- Кричать, - очень спокойно заметил констебль, - здесь разрешается только мне. Тебе не разрешается. И, пожалуйста, помни об этом, если не хочешь остаться к концу следствия без зубов.
Коля молчал.
- А эксперты - твоя правда, они говорят, - продолжал констебль так же спокойно, - что умер этот бензозаправщик от разрыва сердца. От страха умер. Но это еще не значит, что ты никак за его смерть отвечать не будешь. Будешь отвечать. У нас это называется "непреднамеренное убийство". А это, вот, - он опять достал фотографии мертвого Майкла, - это никак, я думаю, непреднамеренным убийством не назовешь. Ты это для себя можешь называть так, как захочешь, но решение, в конце концов будут выносить присяжные.
- Повторяю, - сказал Коля, - я не знаю этого человека.
- Правда? - Констебль прищурился. - А эту мадам ты тоже не знаешь?
Констебль бросил на стол Катино фото. Катя красиво улыбалась с фотографии. Улыбалась трогательно и наивно, как маленькая девочка. Коля молчал.
- Знаешь или нет?
Коля не отвечал. Он смотрел, не отрываясь, на фотографию. Потом, с усилием оторвав взгляд, посмотрел на констебля. Тот улыбнулся.
- Так, стало быть, знаешь?..
- Знаю.
- Замечательно. И она тебя тоже знает. Почитай, что она тут написала.
Констебль протянул Коле ксерокопию Катиных показаний. Все было написано ее рукой - Коля не мог не узнать почерк. Внизу стояла подпись. Катина подпись.
Коля пытался читать этот текст, но строчки расплывались перед глазами, бегали, пропадали. У него задрожали руки. Это конец. Это смерть. Он не ждал такого предательства. Так вот, кто его сдал легавым... Вот, кто... Но почему? Почему? Почему?.. Коля не знал ответа. Он пытался читать текст и не мог читать. Не мог.
Он положил листок на стол. И закрыл глаза. Это уже конец. Это уже все. Уже не важно, что произойдет дальше.
- Кстати, куда делся твой друг? - Спросил констебль, убирая бумаги в стол. - Тот, с которым вы бензозаправку вместе брали. У нас и к нему масса вопросов имеется.
- Он мне не друг, - сказал Коля. - Случайно познакомились в ресторане. Сделали дело, разделили добычу и разбежались. Все.