Кешиктен стрелял, уперевшись спиной в стену, словно опасаясь, что я зайду сзади и перережу ему горло. Но я лишь катнулся ему под ноги и, вонзив «Бритву» ему в пах, провернул нож на сто восемьдесят, а после рванул его влево и вверх, рассекая мочевой пузырь и кишечник.
Кешиктен вздрогнул от боли – травмы паха мгновенно и очень жестоко дают о себе знать – и не совладал со своим АК, яростно трясущимся в когтистых лапах. Автоматная очередь вышибла облако кирпичного крошева из противоположной стены… и мозги второго охранника из башки, попавшей под случайный выстрел.
Всё…
Я распрямился, резким движением стряхнул кровь с клинка, сунул его в ножны – и невольно скрипнул зубами.
Потому, что все произошедшее только что было неправильно.
Потому, что даже в режиме замедления времени я бы не выжил в этом коридоре.
Сон, что приснился мне в сталкерской хижине, был правдивым.
Я должен был умереть, здесь и сейчас.
Но я выжил.
И объяснение этому могло быть только одно.
«Боишься своей богоподобности, сталкер?» – прошелестел у меня в голове холодный, мертвый голос.
Он был не только жутким, леденящим, но и весьма странным. Словно несколько человек хором шептали одинаковые слова.
«Не можешь поверить, что ты способен на такое? Опасаешься самого себя?»
Многоголосый шепот бил точно, каждое слово – в десятку. Да, я боялся. Я, считающий Смерть своей названой сестрой, «перехожий», способный проходить сквозь границы миров, – боялся того, во что я превратился. Ибо страшно осознавать, что ты – это уже не совсем ты. Что пятиглазый шам перед смертью вкачал в меня свою черную сущность, свою уродливую душу, и Зона теперь знает, сколько процентов от настоящего меня осталось во мне…
«Не бойся, – шептали голоса. – И не сопротивляйся. Иди к нам. Ты прошел проверку. И теперь мы точно знаем, что ты – это ты, наш Хозяин. Мы, твои верные Глаза, поможем тебе излечиться от человеческой сущности, прозябающей внутри тебя. Ты вновь сможешь увидеть мир таким, какой он есть на самом деле. Твой мир, который уже почти лежит у твоих ног».
И я почувствовал, как нечто, спящее внутри моего сознания, шевельнулось, отреагировав на зов. Оно пока что было слабым, это нечто, но голоса внутри моей головы явно придавали ему сил… Еще немного, и оно подавит мою волю, сплющит ее, уничтожит полностью. И в моем теле вновь возродится Пятиглазый…
– Нет уж, хррен ты угадал, сволочь! – прорычал я, бросаясь из темного коридора вперед, в глубину второго зала, плечами сшибая по пути «куклы», безвольно падающие за моей спиной, словно большие кегли. Они звали меня? Они хотели, чтобы я пришел?
Что ж, я – иду. Пока еще я… Стиснув зубы до боли в челюстях, сжав кулаки до хруста. Потому, что это очень трудно – бежать вперед и одновременно бороться с чудовищем, пытающимся уничтожить твое сознание.
Это было больно. Словно внутри моего мозга родился маленький осьминог и начал шевелиться, разрывая щупальцами мозговые ткани и пытаясь выбраться наружу.
Боль внутри головы нарастала, словно проклятый осьминог собрался выдавить мои глаза и выбраться наружу через пустые глазницы. Я уже очень плохо, словно сквозь густой туман видел то, что происходило впереди. То ли это ожили «куклы» и двинулись мне навстречу, протягивая вперед тонкие, высохшие руки… То ли прислужники Смерти пришли в этот мир, чтобы вытащить из чужого теперь тела мою душу и утащить ее в мрачные чертоги Сестры.
Но мое «я» хоть и очевидно проигрывало чужеродной силе, но еще не было побеждено полностью. Я не был уверен, что поступаю правильно, но какая разница, что ты делаешь на пороге небытия? Главное – делать хоть что-то. Ибо побеждают лишь того, кто сам решил, что он побежден.
В общем, тут же, на бегу, сорвал я с плеча автомат, и широко, от бедра, веером дал длинную очередь, перечеркивая горячим свинцом пространство перед собой. А потом еще одну, в другую сторону, стремительно слабеющими руками пытаясь удержать автомат, внезапно ставший очень тяжелым.
Патроны кончились. Когда стреляешь так, словно из брандспойта поливаешь, они быстро заканчиваются. Плевать. Все равно не было больше сил держать автомат. Пальцы разжались, оружие упало на пол, но звук удара я услышал словно через ватное одеяло. Неважно. Всё неважно. Кроме одного…
Фигур, приближающихся ко мне, вроде стало меньше. А может, и нет. Без разницы. Все равно там, в тумане, что-то шевелилось. Зона меня подери, как же это трудно поднять руку! Поднять, взяться за пистолетную рукоять карабина и тащить, тащить, тащить его, тяжеленного, словно стокилограммовая чугунная балка. Но я должен его вытащить… Должен… должен…
Я рухнул на колени – ноги больше не держали – и чудом не завалился вперед. Хорошо. Лучше сдохнуть на коленях, сопротивляясь, чем умереть, стоя столбом и не оказав сопротивления… Потому, что я должен…
В тот момент я уже ни черта не соображал, и от меня осталось лишь одно слово, бьющееся где-то в отдаленных уголках мозга, не захваченного проклятым осьминогом.
«Должен… должен… должен…»
Внезапно я осознал, что ору это слово, громко, до боли в горле, с каждым криком чисто рефлекторно, из последних сил нажимая на спусковой крючок своего КС-23. И заряд крупной картечи раз за разом бьет в кровавую массу, лежащую впереди, в пяти шагах от меня, вырывая из нее крупные куски плоти…
А потом я понял, что не чувствую рук. Как и всего остального тела.
Пустой карабин с грохотом упал рядом с автоматом, но я ничего не смог сделать. Тело было словно не моим… Словно? Или все-таки моим?
Я зажмурился. Крепко, до боли в глазных яблоках. Хорошо. Очень хорошо! Если двигаются веки, значит, не все потеряно.
И почти сразу закололо везде, словно я отлежал всего себя и вдруг решил пошевелиться. Блин, как же неприятно-то! Я шевельнул рукой, и новая волна покалываний, болезненных, как иглы татуировщика, прокатилась от плеча до кончиков пальцев. Плевать. Главное, что я – это пока еще я, и ради этого можно вытерпеть очень многое.
Держась, чтобы не взвыть от этой пытки тысячью игл, я поднялся на ноги. Неужели все кончилось?
Я сделал шаг, потом второй. Оружие подберу потом, все равно от него сейчас нет никакого толка. И не заряжу, и не выстрелю, пока еще руки еле слушаются. А вот ноги переставлять могу. Уже неплохо. Так что это, блин, за фарш валяется впереди? Ближе. Еще ближе…
Это было неаппетитно. Мягко говоря. Другой бы на моем месте, с менее крепким желудком, пожалуй, блеванул прямо тут. И было от чего. Крупная картечь КС-23 обладает воистину страшной разрушительной силой. Существо, попавшее под выстрелы моего карабина, она просто разворотила в бесформенный, кровавый фарш. И не понять, кто это был раньше.
А чуть подальше еще один лежит. Почти такой же, но с целой головой. И одной рукой, оторванной напрочь, валяющейся в метре от тела.
Впрочем, меня заинтересовала только голова. Слишком красивая для обычного земного существа. Слишком совершенная. Заляпанная кровищей чуть меньше, чем полностью. Но, несмотря на это, было понятно – это голова женщины. Густые черные волосы, точеные черты лица, полные губы, тонкий нос, маленькие ушки совершенной формы. И даже то, что у головы был лишь один глаз, ее совсем не портило.
Большой, широко раскрытый, безумно красивый глаз, обрамленный длинными ресницами, был расположен точно над носом, под густой, красиво изогнутой бровью. Умело наложенный макияж подчеркивал его выразительность. В этом широко раскрытом глазу застыли удивление и детская непосредственность, свойственные редко встречающемуся и бесконечно милому типажу «женщины-ребенка». Такую обидеть стыдно даже прожженному грабителю, специализирующемуся на отъеме дамских сумочек. В общем, весьма красивая голова для циклопши, вероятно родившейся от противоестественной связи представителей двух рас – людей и шамов.
Туман перед моими глазами почти рассеялся. Я проморгался, и в тусклых лучах лунного света, падающих из окон, смог рассмотреть, что наделала моя стрельба вслепую.
Справа и слева от меня сломанными куклами валялись пленники Пятиглазого. Четыре ранее неподвижных фигуры, случайно попавших под свинцовую раздачу. Осм, юная самка нео и два человеческих тела в грязных лохмотьях. Что ж, бывает, увы. На войне неизбежны случайные жертвы.
Зато чуть дальше на полу, раскинувшись, лежало тело третьего Глаза. Или третьей. Похоже, Пятиглазый набрал себе в личные помощники полукровок, то ли появившихся на свет случайно, то ли выведенных искусственно.
И надо отдать должное, помесь получилась удачной. Обнаженное мертвое тело девушки было прекрасно, словно высечено из мрамора. Правда, отверстия от автоматных пуль его слегка портили, но какая ж красота без изъяна. А иногда ту красотищу приходится уничтожать к чертям собачьим, ибо зачастую то, что красиво внешне, крайне опасно и насквозь прогнило внутри…
Но любоваться обнаженным трупом мне было неинтересно. Гораздо важнее понять, куда делись остальные два псионика. Впятером они чуть не лишили меня собственного тела. Вдвоем, думаю, они лишь немногим менее опасны. Почти что разбуженная сущность внутри меня, похоже, временно заглохла без их помощи. И мне совершенно не хотелось, чтобы эксперимент по ее пробуждению повторился.
Ощущение игл, покалывающих мое тело, практически сошло на нет, мои руки перестали трястись от слабости. Тело, подвергшееся нехилой ментальной атаке, постепенно возвращалось в норму. Отлично. Осталось лишь вернуться за своим оружием и…
Дикий, нечеловеческий визг разорвал тишину, царящую в зале, наполовину заполненном все еще неподвижными «куклами». Справа, из-за крайнего ряда пленников Пятиглазого ко мне метнулась гибкая тень. Я успел заметить, как в лунном свете металлическим блеском сверкнули длинные когти на растопыренных пальцах мутанта.
А еще я увидел глаз…
Большой и невероятно красивый в своей детской непосредственности. Добрый, милый взгляд, от которого становится тепло на душе и легко на сердце. До тех пор, пока то сердце не вырвут из груди жертвы стальные когти.
Я все это прекрасно осознавал, но ничего не мог поделать. Взгляд единственного глаза подручной мертвого шама был настолько невинен, что у меня и мысли не возникло выдернуть из ножен «Бритву» и попытаться защититься. Разве можно убивать наивную девушку, которая, играя, бросилась на тебя с кулачками?…
«Можно, – словно кто-то произнес внутри моей головы. – Точнее, необходимо, если эта девушка твердо решила убить тебя и вполне способна это сделать».
Моя рука легла на рукоять «Бритвы»… но я все равно не успевал ни ударить ножом навстречу, ни уйти от стремительного броска. Мое тело еще не до конца восстановилось после ментальной атаки. А когда в мышцах нет силы для резкого и мощного рывка вбок, бесполезно даже пытаться спастись от смертельного удара. Тварь, способная столь быстро двигаться, по-любому перехватит в воздухе слишком медлительную жертву…
Все это промелькнуло у меня в голове за доли секунды. Тому, кто не раз бывал в бою, несложно просчитать шансы на спасение. И понять, что их просто нет…
Но за долю секунды до того, как в мое горло вонзились страшные когти, из толпы «кукол» наперерез гибкой твари бросилась длинная серая тень.
Точнее, мне так показалось, уж больно быстрым был бросок. А потом по полу покатился клубок из двух тел, рвущих друг друга на куски. В разные стороны летели капли крови и клочья грязной шерсти, звериный рев перекрыл истошный визг ярости, казалось, рвущий душу на части…
Этот визг встряхнул меня, словно разрядом электрического тока. Выхватив «Бритву» из ножен, я метнулся вперед, к клубку дерущихся монстров – ибо мой неожиданный спаситель тоже был монстром. И еще неизвестно, какой из них страшнее…
Существо, бросившееся на подручную Пятиглазого, очень напоминало помесь волка и человека. Серая шерсть, мощные, когтистые лапы, широченные плечи, толстая шея… И голова на ней, одновременно похожая и на человеческую, и на звериную. Уши острые, торчащие кверху, загривок лохматый, лицо, сильно вытянутое вперед с переразвитыми клыкастыми челюстями. Остальное было не разобрать в этой куче окровавленных тел, рвущих друг друга на части.
Кроме того, что волкоподобному приходилось туго…
Он, видать, еще не совсем пришел в себя после ментального удержания. Только и хватило сил, чтобы броситься вперед, сбить с ног подручную Пятиглазого и несколько раз рвануть ее клыками и когтями. А потом его тело, долгое время лишенное движения, воды и пищи, начало быстро сдавать. Одноглазая бестия драла его своими когтями, прорубая в плоти получеловека-полузверя глубокие борозды.
Наконец, ей удалось подмять под себя обессилевшего, израненного мутанта. С торжествующим визгом занесла она свою когтистую лапу над его горлом, чтоб ударить в последний раз.
Но у нее не получилось.
Потому, что я тихонько подошел сзади и резко ударил «Бритвой» по запястью твари.
Она даже не поняла, что произошло. Не почувствовала боли, так как хороший нож зачастую режет безболезненно – боль приходит позже. Одноглазая ударила противника, метя точно в горло… но вместо того, чтоб убить, лишь обдала его потоком крови, хлынувшей из обрубка. А когтистая кисть упала на пол, продолжая сжимать пальцы словно в бессильной ярости.
Поняв в чем дело, подручная Пятиглазого обернулась, и я вновь поразился невинной чистоте ее взгляда. Никогда бы не подумал, что единственный глаз во лбу мутанта может быть настолько прекрасным. Я даже отвлекся на мгновение, уставившись на эту красоту, и чуть не прозевал момент, когда одноглазая попыталась ударить меня снизу второй лапой.
Но не вышло у нее. Дернулась вхолостую. Ее атакующую конечность из последних сил схватил своими лапами волкоподобный. И держал, трясясь от напряжения и аж скульнув тихонько при этом: мол, ты бы поторопился, хомо, надолго меня не хватит.
Я и не стал больше медлить. Сделал шаг вперед, схватил одноглазую за роскошные волосы, и, глядя прямо в ее прекрасный глаз, наотмашь рубанул «Бритвой» по длинной, красивой шее.
Голова легко отделилась от тела, будто на пластилине держалась. Что и говорить – когда моя «Бритва» в форме, ей нет равных, ни плотные мышцы, ни шейные позвонки для нее не препятствие. Лишь с каждой отнятой жизнью прибавляется лазурной синевы у клинка, гуще и насыщеннее становится его цвет, подпитываясь энергией смерти.
Я приподнял отрезанную голову на уровень своего лица, посмотрел, как угасает жизнь в огромном глазу, – и отбросил в сторону страшный трофей. Я не люблю убивать, но слишком часто приходится это делать, чтобы самому остаться в живых. И неплохо, черт возьми, когда вместо тебя умирает твой враг. Ибо очень обидно, когда случается наоборот. Я уже не раз умирал, я знаю.
– Снайпер? Ты?
Голос, раздавшийся за спиной, был до боли знакомым. Впрочем, поправлюсь: я, несомненно, по привычке так подумал. Это раньше он был «до боли», до дрожи во всем теле. Сейчас же – просто хорошо знакомый женский голос. Очень хорошо знакомый.
И я не ошибся. Обернувшись, я увидел девушку с синими глазами. Ее, как я понимаю, тоже захватил Пятиглазый. Но, поскольку сделал он это с ней позже, чем с остальными, она и пришла в себя раньше других. Кстати, и почему я раньше думал, что у нее глаза цвета чистого неба? Поэт, блин. Просто синие глаза. Как у многих.
– Ага, я, – сказал я.
И отвернулся, высматривая, куда подевалась пятая одноглазая тварь. Спряталась в толпе медленно оживающих «кукол»? Или убежала от греха подальше, бросив сестер? Кстати, если б они вдвоем бросились, серый мутант ничем бы мне не помог. На пару они нас сделали б как пить дать, разорвали в бастурму. Но тварь предпочла спасти свою шкуру. Впрочем, нельзя ее осуждать. Правильное решение. Своя-то шкура всяко дороже чужой будет.
Но одноглазой нигде не было. А вот на мое плечо легла рука и попыталась развернуть меня в свою сторону. Хммм… Не люблю я, когда меня пытаются повернуть куда-либо против моей воли.
Но все-таки я развернулся. Почему? Да просто вспомнил, что вроде как ради этой девушки я пришел в этот мир. Решил, что это мой Долг ее спасти. Именно так, Долг с большой буквы. Забавно. Глупо вешать на себя долги, когда ты ничего не должен. Тем более когда это выдуманные тобой же обязательства перед девушкой, которой ты совершенно не нужен.
Она стояла передо мной, пытливо вглядываясь в мое лицо, словно хотела найти там что-то. И, видимо, не находила. А что там можно найти, кроме чужой подсохшей кровищи, которая скоро высохнет совсем и начнет отваливаться, словно кора с трухлявого дерева?
– А ты стал другим, – медленно произнесла она. – Вроде ты – и в то же время не ты.
– Людям свойственно меняться, – хмыкнул я, вытирая клинок «Бритвы» об грязный рукав. – Ты вон тоже стала другой. Сначала меня любила, потом полюбила его.
Я кивнул на серого мутанта, который лежал на полу, хрипло дыша. Нехило его порвала одноглазая. Выживет ли? Хотя какое мне дело. Не завали мы ее, никто бы не выжил. А так у него теперь есть шанс. Так что друг другу мы ничего не должны.
– Ты не понимаешь, – очень тихо, едва слышно произнесла она. – Ты ничего не понимаешь…
– Пусть так, – кивнул я. – Я тупой сталкерюга, я ничего не понимаю. И на этом закончим. Пойду я, пожалуй. Все долги отданы, и мне тут больше делать нечего. Береги своего серого. Можешь ему спеть про пыльник, крылья и чистое небо. Глядишь, быстрее оклемается.
По залу шатались понемногу приходящие в себя бывшие «куклы». При этом оголодавшие нео уже косились на людей и более слабых мутантов. Да и осмы вон рылами водят туда-сюда, прикидывают, то ли свалить, то ли попробовать присоединиться к нео. Авось не прогонят, жратвы на всех хватит.