Немая сцена в компании астронавта. Восемь или десять персонажей — жены, менеджеры и привилегированные старшие инженеры — привезли астронавта весело провести время в легендарном Эспене. И сейчас они выглядели так, как будто кто-то обрызгал их стол поносом. Никто не сказал ни слова. Они быстро доели и без скандала покинули ресторан.
Слишком много для Эспена и астронавтов. У этого патриота никогда не было бы подобных неприятностей в Лас-Вегасе.
Небольшое прикосновение к этому городу, и тебя засасывает как в воронку. Через пять дней в Вегасе чувствуешь, будто провел здесь пять лет. Некоторые люди говорят, что им нравится, — но некоторым нравится также и Никсон. Он мог бы стать отличным мэром этого города, с Джоном Митчеллом в должности Шерифа и Эгню в качестве Главного Ассенизатора.
13. Конец дороги… Смерть Кита… Обливаясь потом в аэропорту
Когда я попробовал сесть за столик для игры в баккара, в меня сразу вцепились вышибалы.
— Тебя здесь не было, — спокойно сказал один из них. — Пошли на воздух.
— А что не так? — удивился я.
Они повели меня к главному выходу и просигналили, чтобы доставили кадиллак.
— А где твой друг? — спросили они, пока мы ждали.
— Какой друг?
— Большой хряк.
— Послушайте, — сказал я. — Я — доктор журналистики. И вы никогда не застанете меня здесь с каким-то чертовым хряком.
Они засмеялись.
— Тогда как насчет этого? — и они ткнули мне в рожу большую фотографию, на которой я и мой адвокат сидели за столиком в баре-карусели.
Я пожал плечами.
— Это не я. Это парень по фамилии Томпсон. Он работает на «Rolling Stone»… вот уж кто действительно порочный и сумасшедший человек. А тот, кто сидит рядом с ним, — наемный убийца мафии в Голливуде. Блядь, да вы изучали эту фотографию? Какой еще маньяк будет разгуливать по Вегасу в одной черной перчатке.
— Мы это заметили, — сказали они. — А где он сейчас? — Я развел руками.
— Он довольно быстро передвигается с места на место. Его заказы приходят из Сент-Луиса.
Они уставились на меня в недоумении.
— А ты откуда все это знаешь?
Повернувшись спиной к толпе, я показал им свой золотой значок ПВА, мелькнувший у них перед глазами как молния.
— Ведите себя естественно, — прошептал я им на ухо. — Не засветите меня.
Они все еще стояли остолбенев на входе, когда я отъехал. Тот мудак, предлагавший мне поставить текилу в холодильник, подогнал «Кита» в нужный момент. Я дал ему пятидолларовую купюру, и машина стильно рванула по улице.
Все было кончено. Я заехал во «Фламинго» и загрузил свой багаж в машину. Я попытался для интима натянуть крышу, но с движком случилась какая-то лажа. Огненно-красная лампочка генератора продолжала гореть и после того, как я отогнал тачку на озеро Мид для охлаждения. Беглый осмотр приборной доски показал, что каждый прибор в моей машине совершенно ебнулся. Ничего не работало. Даже передние фары… а когда я врубил кондиционер, то услышал противный хлопок под капотом.
Крышу удалось задернуть лишь наполовину, но я все-таки решил попытаться доехать до аэропорта. Если эта проклятая колымага заартачится, я всегда могу ее бросить и вызвать такси. К черту этот мусор из Детройта. Они не созданы для того, чтобы на них удирать.
Всходило солнце. Добравшись до аэропорта, я оставил «Кита» на парковке ВИП. Машину зарегистрировал мальчик лет пятнадцати, но я отказался отвечать на его вопросы. Он был слишком взволнован общим состоянием автомобиля. «Великий Боже! — восклицал он, обходя „Кадиллак“ и указывая на всякие вмятины, царапины, трещины и поломанные места. — Как же это случилось?»
— Я знаю, — сказал я. — Они выбили из него все дерьмо. Это, черт возьми, ужасный город, чтобы раскатывать по нему в тачках с откидным верхом. А хуже всего пришлось прямо на бульваре напротив «Сахары». Ты знаешь тот угол, где околачиваются все эти джанки? Господи, да я просто глазам своим не мог поверить, когда они внезапно обезумели…
Паренек мрачнел с каждой минутой. Если раньше вид у него был просто озадаченный, то сейчас он, казалось, онемел от страха.
— Не беспокойся, — сказал я ему. — Я застрахован, — и протянул ему контракт, указав на небольшой пункт, где говорилось, что я застрахован от любого ущерба всего за два доллара в день.
Он продолжал качать головой, а я просто-напросто сбежал. Я чувствовал себя немного виноватым, оставив его возиться с машиной. Однако объяснить этот огромный ущерб не было никакой возможности. С «Китом» было покончено, он попал в катастрофу, и больше никуда не годился. При нормальных обстоятельствах меня следовало бы задержать и арестовать сразу же, как только я имел наглость подсунуть им тачку в таком состоянии. Но не этим ранним утром, когда дело пришлось иметь только с этим парнем. А я был, помимо прочего, «ВИП». В противном случае они, прежде всего, никогда бы не дали мне напрокат «Кадиллак».
«Цыплят по осени считают» — думал я, торопясь в здание аэропорта. Еще было слишком рано, чтобы заниматься обычными делами, так что я завис в кафе, читая лос-анджелесскую «Times». Где-то внизу по коридору музыкальный автомат играл «Одна затяжка унесет». Я немного послушал, но мои нервные окончания уже ничего не воспринимали. Единственная песня, на которую я был способен к тому моменту реагировать, была «Mister Tambourine Man». Или, может, «Снова мемфис блюз».
«Аххх, мама… неужели это и в самом деле… конец?..».
Мой самолет улетал в восемь, а это означало, что мне надо убить еще два часа. Чувствуя себя безнадежно заметным. Мой мозг не сомневался, что все они меня ищут; кольцо вокруг сжималось… и теперь только вопрос времени, когда они пристрелят меня, как бешеную собаку.
Я зарегистрировал весь свой багаж и отправил его на транспортер. Все, кроме кожаной сумки, набитой наркотиками. Там же был Магнум 357. Есть ли в этом аэропорту чертов металлоискатель? Я бродил возле посадочной площадки, пытаясь казаться праздным зевакой, и все время высматривал эти черные ящички. Не увидел ни одного. Я решил рискнуть — просто промчаться через ворота терминала с широкой жизнерадостной улыбкой на лице, неся околесицу про «резкое падение спроса на рынке скобяных изделий».
Просто еще один разорившийся коммивояжер, покидающий город. Сваливая все на этого ублюдка Никсона. Разумеется. Я посчитал, что если найду кого-нибудь, с кем можно поболтать, то это будет выглядеть более естественно — обыкновенный треп между пассажирами:
— Ну как ты, дружище! Наверное, удивишься, из-за чего я так потею? Да, черт побери, мужик! Ты читал сегодняшние газеты?.. Ты не поверишь, что эти козлы натворили на этот раз!
Я прикинул, что дело стоит свеч… но не смог найти никого, кто выглядел бы достаточно безобидно, чтобы с ним переговорить. В аэропорту было полно людей, которые, казалось, готовы вцепиться в меня мертвой хваткой, если я только сделаю один неверный шаг в своем блуждании. Я чувствовал сильную паранойю… как какой-нибудь, бандюга, которого пасет «Скотланд Ярд».
Всюду, куда бы я ни посмотрел, я видел Свиней… потому что в то утро аэропорт Лас-Вегаса заполонили легавые: массовый исход после кульминации, наступившей в Конференции окружных прокуроров. Когда я, наконец, осознал это, то меня больше начало беспокоить здоровье моего собственного мозга…
«Все кажется готово
Ты готов?
Готов?»
Ладно, почему нет? Это тяжелый день для Вегаса. Тысяча легавых покидает город, стремительно направляясь в аэропорт группами по три-шесть человек. Они убирались домой. Наркотическая конференция закончилась. В зале ожидания стоял нестройный гул убогих разговоров столь же убогих тел. Полпинты пива и «Кровавые Мэри», там и сям мелькали жертвы кожных воспалений, натирающих «Мексаной» подмышки, — не хуя таскать на себе толстую кобуру. Им больше не было смысла скрывать свою работу. Так спусти все на тормозах… или, по крайней мере, проветрись.
«Да, спасибо тебе огромное… Я думал, что застегнул пуговицу на штанах. Надеюсь, они не свалятся. Ты же не хочешь, чтобы свалились мои штаны, не так ли?»
Нет, ебты. Не сегодня. И не посредине аэропорта Лас-Вегаса, в это жаркое и потное утро заключительной фазы массового сборища по Проблеме Наркотиков и Опасных Наркотических Веществ...
«Когда поезд… приходит на станцию… Я смотрю ей в глаза…»
Отвратительная музыка в этом аэропорту.
«Да, это трудно сказать, это трудно сказать, когда твоя любовь напрасна…»
Время от времени ты ускользаешь от тех дней, когда все напрасно… полная жопа от начала и до конца, и, если ты знаешь, что хорошо для тебя, а что плохо в такие деньки, как этот, тебе лучше зависнуть в безопасном уголке и наблюдать. Может, немного подумать. Развалиться в дешевом деревянном кресле, полностью отстранившись от шума проносящихся мимо машин, и резким движением вскрыть крышки пяти или восьми «Бадвайзеров»… выкурить пачку Королевского Мальборо, съесть сэндвич с арахисовым маслом и, наконец, дотянуть так до вечера, заменив себе жратву изрядным количеством приличного мескалина… А затем, немного погодя, отправиться на пляж. Расположиться у прибоя, в тумане, и бесцельно шататься с онемевшими ногами в десяти ярдах от точки прилива… пробираясь через племена диких пляжных оборванцев… байкеров, развозящих нелегальный товар, обдолбанных блядей, глупых маленьких девочек, крабов и героинщиков; иногда попадается озабоченный извращенец или патлатый отказник, жмущийся в сторонке, бродя в одиночестве между дюнами и сплавным лесом… Это те, которым ты никогда так толком и не будешь представлен, — если тебе хоть немного сопутствует удача. Но пляж менее сложен, чем душегубка ранним утром в аэропорту Лас-Вегаса.
«Когда поезд… приходит на станцию… Я смотрю ей в глаза…»
Отвратительная музыка в этом аэропорту.
«Да, это трудно сказать, это трудно сказать, когда твоя любовь напрасна…»
Время от времени ты ускользаешь от тех дней, когда все напрасно… полная жопа от начала и до конца, и, если ты знаешь, что хорошо для тебя, а что плохо в такие деньки, как этот, тебе лучше зависнуть в безопасном уголке и наблюдать. Может, немного подумать. Развалиться в дешевом деревянном кресле, полностью отстранившись от шума проносящихся мимо машин, и резким движением вскрыть крышки пяти или восьми «Бадвайзеров»… выкурить пачку Королевского Мальборо, съесть сэндвич с арахисовым маслом и, наконец, дотянуть так до вечера, заменив себе жратву изрядным количеством приличного мескалина… А затем, немного погодя, отправиться на пляж. Расположиться у прибоя, в тумане, и бесцельно шататься с онемевшими ногами в десяти ярдах от точки прилива… пробираясь через племена диких пляжных оборванцев… байкеров, развозящих нелегальный товар, обдолбанных блядей, глупых маленьких девочек, крабов и героинщиков; иногда попадается озабоченный извращенец или патлатый отказник, жмущийся в сторонке, бродя в одиночестве между дюнами и сплавным лесом… Это те, которым ты никогда так толком и не будешь представлен, — если тебе хоть немного сопутствует удача. Но пляж менее сложен, чем душегубка ранним утром в аэропорту Лас-Вегаса.
Я чувствовал себя безнадежно незащищенным. Амфетаминный психоз? Параноидальное помешательство? В чем же причина? В моем аргентинском багаже? Или в этой прихрамывающей, покачивающейся походке, из-за которой меня как-то раз выгнали со Службы Подготовки Офицеров Резерва (СПОР) военно-морских сил?
Разумеется. Этот человек никогда не сможет ходить прямо, капитан! Потому что у него oднa нога короче другой… Не намного. Примерно на три восьмых дюйма, что на две восьмых больше, чем может стерпеть капитан.
Так что каждый пошел своей дорогой. Он принял командование судном в Южно-Китайскойм море, а я стал доктором гонзо-журналистики… и много лет спустя, убивая время в аэропорту Лас-Вегаса в это паскудное утро, я раскрыл газету, и увидел, что капитан наебнулся по полной программе:
КОМАНДИР КОРАБЛЯ ЗАРЕЗАН ТУЗЕМЦАМИ ВО ВРЕМЯ «СЛУЧАЙНОЙ» УЛИЧНОЙ ДРАКИ НА ГУАМЕ
(АОП) — С борта корабля ВМС США «Бешеная Лошадь»: Где-то в Тихом Океане (25 сентября) — Вся команда в 3465 человек этого современного американского авианосца охвачена сегодня глубокой скорбью, после того как пять ее членов, включая капитана, были изрублены в куски в уличной драке с «Героиновой Полицией» в Гонг Си. Доктор Блер, судовой священник, провел на рассвете отпевание на взлетной палубе. Похороны проходили в очень напряженной обстановке. Служебный хор 4-го флота ВМС США спел «Tom Thumb's Blues»… и затем, под неистовый звон всех судовых колоколов, кремированные останки пятерых моряков были положены в тыквенные бутыли и брошены в Тихий Океан закутанным в плащ офицером, известным лишь как «капитан 3 ранга».
Вскоре после окончания службы между матросами началась драка, и сообщение с кораблем прервалось на неопределенный срок. Официальные представители штаб-квартиры 4-го Флота на Гуаме; заявили, что ВМС «отказывается комментировать» ситуацию и ожидает результатов расследования на высшем уровне, осуществляемого командой гражданских специалистов, во главе с бывшим окружным прокурором Нового Орлеана Джеймсом Гаррисоном.
…К чему волноваться из-за газет, если это все, что они предлагают? Эгню был прав. Пресса — банда жестоких пидоров. Журналистика — это не профессия или ремесло. Это дешевая забегаловка, прибежище всех посланных на хуй писак и неудачников — потайной вход в отхожее место жизни, гнусная, истекающая мочой маленькая дырка, которую просмотрел инспектор по строительству, но достаточно глубокая для пьяниц, отползающих с тротуара и мастурбирующих над ней, как шимпанзе в клетке зоопарка.
14. Прощание с Вегасом… «Да пребудет с вами господь, свиньи!»
Только блуждая в аэропорту, я вдруг обнаружил, что все еще ношу свое полицейское удостоверение — плоскую прямоугольную оранжевую карточку, покрытую пластиком, на которой было написано: «Рауль Дьюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел ее в зеркало у писсуара.
«Немедленно избавиться от этой штуки, — подумал я. — Сорвать ее ко всем чертям». Тусовка закончилась… и эта фишка теперь ровным счетом ничего не значила. По крайней мере, для меня. И, конечно, для моего адвоката, — у которого тоже была такая карточка — но сейчас он уже вернулся в Малибу и нянчился со своими параноидальными злобными клиентами.
Это оказалось напрасной потерей времени, хуевым времяпрепровождением, которое было лишь — чисто ретроспективно — дешевым оправданием для тысячи легавых, проведших несколько дней в Лас-Вегасе и предъявивших счет налогоплательщикам. Никто ничему не научился, — или хотя бы ничему новому. За исключением, пожалуй, меня… и все, что я усвоил: Национальная Ассоциация Окружных Прокуроров на десять лет отстала от суровой правды и грубых кинетических реалий того, что они только сейчас научились называть «наркотической культурой», в омерзительный год Господа Нашего, 1971-й.
Они по-прежнему выжимали из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы клепать фильмы «об опасностях ЛСД», в то время, когда кислоту стали повсюду называть «студебеккером наркорынка» — это было понятно всем, кроме легавых; популярность психоделиков упала так круто, что большинство основных дилеров уже не толкали качественную кислоту и мескалин, за исключением услуг особо важным клиентам: в основном, пресыщенным наркодилетантам под тридцатник, таким, как я и мой адвокат…
Большой рынок в наши дни заполнили дауны. Красные и смэк — секонал и герой» — и адское снадобье хуевой выращенной на дому травы, опрысканной всем: от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. Сегодня продается то, что Вырубает Тебя на Хуй, — всякие короткие замыкания твоего мозга, притупляющие его как можно дольше. Рынок гетто пышным цветом расцвел на окраинах. Городские вовсю перешли к иньекциям в мышцу или даже по вене… и на каждого бывшего спид-фрика, которого в качестве утешения прибило к гере, приходится до 200 подростков, подсевших на нее прямо с Секонала. Они никогда даже не парились пробовать спид.
Стимуляторы больше не в моде. Метедрин на рынке 1971 года почти такая же редкость, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» отправилось в отставку с Эл-Би-Джеем… и уместно заметить, что дауны появились вместе с Никсоном.
Прихрамывая, я забрался в самолет без особых проблем, не считая волны уродливых вибраций — от других пассажиров… Но мою башню к тому времени сорвадо уже настолько, что я бы не удивился, если бы забрался на борт голый, покрытый гнойными сифилитическими бубонами. И выпихнуть меня отсюда понадобится чудовищная физическая сила. Я вышел так далеко за пределы простой усталости, что начал ощущать себя прекрасно приспособленным к идее перманентной истерии. Легкое недопонимание между мной и стюардессой могло заставить меня расплакаться или сойти с ума…. и эта женщина тонко прочувствовала ситуацию, потому что обращалась со мной очень вежливо.
Когда я захотел добавить кубики льда в мою «Кроваую Мэри», она их очень быстро принесла… а когда у меня кончились сигареты, она дала мне пачку из своей собственной сумочки. Она занервничала лишь однажды, когда я достал из сумки грейпфрут и начал резать его охотничьим ножом. Я заметил что она очень внимательно за мной наблюдает, и попытался обратить все в шутку. «Никогда не путешествую без грейпфрутов, — сказал я. — А достать по-настоящему хороший трудно, пока вы не разбогатеете».
Она кивнула.
Я снова одарил ее гримасой-улыбкой, но было трудно понять, о чем она думает. «Вполне вероятно, — заключил я, — что она уже решила высадить меня из самолета в клетке, когда мы прибудем в Денвер». Я испытующе посмотрел ей прямо в тлаза, но она держала себя под контролем.
Я спал, когда наш самолет пошел на посадку, но толчок от приземления тут же вырвал меня из объятий гипноза. Я глянул в окно и увидел Скалистые Горы. «Какого хуя я здесь делаю?» — удивился я. — Какая-то нелепица». Я решил поскорее позвонить моему адвокату и заставить его выслать мне немного денег, чтобы купить огромного добермана-альбиноса. Денвер — национальная расчетная палата по краденым Доберманам; они поступают сюда со всей страны.
Раз уж я оказался здесь, почему бы не обзавестись заодно и злой собакой? Но сначала найти что-то для успокоения моих нервов. И тут же, как только приземлился самолет, я помчался по коридору в аптеку аэропорта и спросил у продавщицы коробку амилнитрата.