Мы с Доном успели выпить по паре-тройке пива, когда приехала Люси. Появилась она возбужденная, с собой привезла бутылку вина. Я представил Люси, а Дон откупорил вино. Люси села между нами и залпом выпила весь бокал. Мы с Доном тянули пиво.
— Ой, — сказала Люси, глядя на Дона, — да он просто роскошный!
Дон ничего не ответил. Она подергала его за рубашку.
— Вы просто роскошный}. — Допила бокал и налила себе еще. — Вы только из душа, да?
— С час назад.
— Ой, у вас кудряшки! Вы роскошный
— Как с картиной движется, Дон? — спросил я.
— Фиг знает. Устал я от своего стиля. По-моему, время переходить к чему-то другому.
— Ой, а на стене — это ваши картины? — спросила Люси.
— Ну.
— Изумительные! Вы их продаете?
— Иногда.
— Обож-жаю эту вашу рыбку! Где вы берете столько аквариумов?
— Купил.
— Вы поглядите — оранжевая! Обож-жаю эту оранжевую!
— Да. Недурная.
— А они едят друг дружку?
— Иногда.
— Вы роскошный.
Люси пила один бокал за другим.
— Ты слишком быстро пьешь, — заметил я.
— Кто бы говорил.
— Ты по-прежнему с Лилли? — спросил Дон.
— Намертво, — ответил я.
Люси допила вино. Бутылка опустела.
— Извините, — сказала она. Убежала в ванную. Мы слышали, как она там блюет.
— Как лошадки скачут? — спросил Дон.
— Сейчас — неплохо. А у тебя как жизнь? Хорошие поебки случаются?
— У меня полоса невезения.
— Не теряй веры. Удача может перемениться.
— Твоими бы, на фиг, устами.
— Лилли все лучше и лучше. Не понимаю, как ей это удается.
Из ванной вышла Люси.
— Боже мой, мне плохо, голова кружится! — Она кинулась на кровать Дона и вытянулась. — Кружится голова.
— Ты просто закрой глаза, — сказал я.
Люси лежала на кровати, глядела на меня и стонала. Мы с Доном еще попили пива. Потом я сказал, что мне пора.
— Будь здоров, — сказал я.
— Храни Бог, — ответил он.
Я уехал, а он остался в дверях, довольно-таки навеселе.
Я перекатился на кровати и снял трубку.
— Алло? Люси.
— Прости меня за вчерашний вечер. Я слишком быстро выпила вино. Но, как хорошая девочка, помыла ванную. Дон приятный паренек. Мне он очень понравился. Может, куплю у него картину.
— Хорошо. Ему не повредит.
— Ты на меня злишься, нет?
— За что?
Она рассмеялась:
— Ну, что меня тошнило и прочее.
— Всех в Америке временами тошнит.
— Я не пьяница.
— Я знаю.
— Все выходные я буду дома, если ты решишь, что хочешь меня видеть.
— Не решу.
— Ты не злишься, Ларри?
— Нет.
— Тогда ладно. Чао-какао.
— Чао-какао.
Я положил трубку на рычаг и закрыл глаза. Если так и дальше буду выигрывать на скачках, куплю новую машину. Перееду в Беверли-Хиллз. Телефон зазвонил опять.
— Алло? Звонил Дон.
— Ты нормально? — спросил он.
— Я нормально. А ты нормально?
— Я прекрасно.
— Вот собираюсь переезжать в Беверли-Хиллз.
— Здорово.
— Хочу жить поближе к дочке.
— А у дочки как?
— Она прекрасна. В ней все есть, от и до.
— Люси не появлялась?
— Только что звонила.
— Она у меня отсосала.
— И как?
— Я не мог кончить.
— Блин.
— Ты ни при чем.
— Надеюсь.
— Так у тебя, значит, все путем, Ларри?
— По-моему, да.
— Ладно, тогда до связи.
— Ну да. Пока, Дон.
Я положил трубку на рычаг и закрыл глаза. Только 10.45 утра, а я всегда сплю до полудня. Жизнь добра столько, сколько ей позволяешь.
Богомолка
Гостиница «Ангельский вид». Марта уплатил привратнику, взял ключ и теперь шел по лестнице. Ночь была далеко не приятна. Номер 222. Что это значит? Он зашел и щелкнул выключателем. В обои уполз десяток тараканов — они жевали, шевелились и жевали. Имелся телефон, платный. Марта сунул дайм и набрал номер. Она ответила.
— Тони? — спросил он.
— Ну, это Тони… — ответила она.
— Тони, я схожу с ума.
— Я же сказала, я к тебе приеду. Ты где?
— «Ангельский вид», угол Шестой и Коронадо, номер двести двадцать два.
— Буду через пару часов.
— А прямо сейчас не можешь?
— Послушай, мне детей Карлу надо завезти, а потом я хочу заехать повидать Джеффа и Хелен, я с ними много лет не виделась…
— Тони, Христа ради, я же люблю тебя, я хочу увидеть тебя сейчас!
— Может, если б ты избавился от жены, Марти…
— На это надо время.
— Увидимся через пару часов, Марти.
— Слушай, Тони…
Она повесила трубку. Марти сел на край кровати. Это будет его последняя связь. Слишком много сил уходит. Женщины сильнее мужчин. Все ходы знают. А он не знает никаких ходов.
В дверь постучали. Он встал и открыл. В коридоре стояла блондинка лет за тридцать в драном синем халате. Тени у нее были очень лиловые, а помада лежала густо. Слегка пахло джином.
— Послушайте, можно я включу телевизор, а?
— Нормально, валяйте.
— До вас тут жил какой-то псих. Только я включу телик, он давай в стены колотить.
— Все в порядке, можете включать. — Марти закрыл дверь. Выудил из пачки предпоследнюю сигарету и закурил. Тони эта — у него в крови, надо ее оттуда выжить. В дверь опять постучали. Опять блондинка. Тени лиловые, глаза по цвету — почти такие же; невозможно, конечно, а казалось, будто она добавила еще слой помады.
— Ну? — спросил Марти.
— Послушайте, — сказала она, — а вы знаете, что делает самка богомола, пока они этим занимаются?
— Чем занимаются?
— Еблей.
— Что она делает?
— Она отгрызает ему голову. Пока они этим занимаются, она ему отгрызает голову. Вот мне кажется, способы умереть бывают и похуже, а вам как?
— Нуда, — ответил Марта. — Например, от рака. Блондинка зашла в номер и закрыла за собой дверь. Подошла и села на единственный стул. Марти присел на кровать.
— А вас возбудило, когда я сказала «ебля»? — спросила блондинка.
— Ну, немного.
Блондинка встала со стула, подошла к кровати, чуть нагнулась и заглянула Марти в лицо: прямо в глаза посмотрела, а губами почти касалась его губ. И сказала:
— Ебля, ебля, ебля! — Придвинулась еще теснее к нему и повторила: — ЕБЛЯ! — Затем отошла и опять села на стул.
— Как вас зовут? — спросил Марти.
— Лилли. Лилли Лавелл. Я раньше раздевалась в «Бёрбэнке».
— А меня Марти Эванс. Рад познакомиться, Лилли.
— Еб-ля, — очень медленно произнесла Лилли, раздвинув губы и показав кончик языка.
— Можете включать телевизор, когда вздумается, — сказал Марти.
— Слыхали про паука черную вдову? — спросила она.
— Не знаю.
— Ну, я вам тогда расскажу. После того как они этим позанимаются — еблей, — она съедает его заживо.
— Ой, — произнес Марти.
— Но есть способы умереть и похуже, как считаете?
— Еще бы, — ответил Марти. — Проказа, к примеру.
Блондинка встала, прошлась взад-вперед, взад-вперед.
— Я как-то вечером напилась, а ехала по шоссе, слушала концерт для рожка, Моцарта, и вот этот рожок прямо в меня вошел, а у меня скорость восемьдесят пять миль в час, а я руль локтями придерживаю и слушаю этот концерт для рожка, поверите ли?
— Конечно поверю.
Лилли перестала ходить и посмотрела на Марти.
— А вы поверите, что я могу взять вас в рот и сделать такое, что с мужчинами вообще никто никогда не делал?
— Ну, я уже и сам не знаю, чему верить.
— А я могу, могу…
— Вы очень милы, Лилли, но где-то через час мне тут встречаться с подругой.
— Так я вас к ней подготовлю.
Лилли подошла и встала над ним, расстегнула брюки и вытащила его пенис из плавок.
— Ой, какой хорошенький!
Она облизнула средний палец на правой руке и принялась тереть головку и сразу под ней и за ней.
— Но он такой лиловый!
— Совсем как тени у вас…
— И так РАСТЕТ!
Марти рассмеялся. Из обоев выполз таракан — глянуть, что происходит. За ним еще один. Они шевелили усиками. Вдруг пенис оказался во рту у Лилли. Она туго схватила его ниже головки и засосала. Язык у нее был что наждачка; похоже, она знала, где что нужно делать. Марти опустил взгляд на ее макушку и очень возбудился. Начал гладить ее по волосам, а изо рта у него выпадали звуки. Как вдруг она впилась в его хуй зубами — сильно. Чуть не пополам перекусила. И, не разжимая зубов, дернула головку вверх. Часть оторвалась. Марти заорал и принялся кататься по кровати. Блондинка встала и сплюнула. Кровь и ошметки плоти забрызгали ковер. Потом она отошла, открыла дверь, закрыла ее за собой и пропала.
Марти содрал наволочку и прижал к пенису. Он боялся туда взглянуть. Пульс бился во всем теле, особенно — там. Сквозь наволочку проступала кровь. Потом зазвонил телефон. Ему удалось встать, подойти и снять трубку.
— Ну?
— Марти?
— Ну?
— Это Тони.
— Ну, Тони…
— У тебя голос странный…
— Ну, Тони…
— Ты больше ничего не можешь сказать? Я у Джеффа и Хелен. Приеду где-то через час.
— Давай.
— Слушай, что с тобой такое? Мне казалось, ты меня любишь?
— Я уже не знаю, Тони…
— Ну и ладно тогда, — зло сказала она и бросила трубку.
Марти сумел отыскать дайм и сунуть его в телефон.
— Барышня, мне нужна частная «скорая помощь». Найдите мне кого-нибудь, только быстро. Я могу умереть.
— Вы у своего лечащего врача проверялись?
— Барышня, прошу вас, частную «скорую помощь»!
В соседнем номере слева блондинка сидела перед телевизором. Протянула руку, включила. Как раз успела к «Шоу Дика Кэветта»[32].
Битый товар
Фрэнк выехал на трассу в самую гущу движения.
Он работал экспедитором в «Американской часовой компании». Уже шесть лет. Раньше нигде на шесть лет не задерживался, а теперь эта сука его добивает. Но в 42 года со средним образованием и при десятипроцентной безработице особого выбора не было. Эта работа у него 15-я или 16-я, и все были кошмарны.
Фрэнк устал, ему хотелось домой и пива. Он вырулил «фольк» на скоростную полосу. А добравшись до нее, засомневался, так ли уж ему хочется домой. Фрэн ждет. Уже четыре года.
Он знал, что будет. Фрэн ждет не дождется первого словесного залпа. И Фрэнк его вечно ждет. Господи, ведь сразу же начнет долбить. И долбить, и долбить, и долбить…
Фрэнк знал, что он неудачник. Тут не нужна Фрэн ему напоминать, подчеркивать. Если два человека живут вместе, вроде должны друг другу помогать. Но нет — обоим лишь бы придираться. Он критикует ее, она — его. Оба неудачники. А теперь обоим осталось только выяснить, у кого больше сарказма.
И еще этот сукин сын Майерс. За десять минут до конца работы Майерс зашел в отдел отгрузки и встал.
— Фрэнк.
— Ну?
— Ты клеишь этикетки «ХРУПКО» на все отправляемые партии?
— Да.
— Пакуешь тщательно?
— Да.
— Нам от клиентов поступает все больше жалоб — они получают битый товар.
— При перевозке всякое, видать, бывает.
— Ты уверен, что пакуешь должным образом?
— Да.
— Может, попробовать других перевозчиков?
— Все одинаковы.
— В общем, я хочу, чтоб стало лучше. Меньше боя.
— Слушаюсь, сэр.
Некогда Майерс управлял «Американской часовой компанией», но его погубили пьянство и неудачная семейная жизнь. Большую часть доли пришлось продать, и теперь он был лишь помощником управляющего. Пить он бросил, а потому теперь бывал неизменно раздражителен. Все время прикапывался к Фрэнку, злил его. Чтобы возник повод уволить.
Нет ничего хуже пьяницы в завязке и Вернувшегося к Вере Христианина, а Майерс был и тем и другим…
Фрэнк пристроился к какой-то колымаге на скоростной полосе. Битая прожорливая дрянь, седан, из трубы грязный хвост выхлопа. Бамперы коцаные, на ходу трясутся. Почти вся краска облезла, машина была едва ли не бесцветна — серая, как смог.
Все это Фрэнка не колыхало. А колыхало его, что колымага ползет еле-еле — на той же скорости, что и машина в соседнем ряду. Он глянул на спидометр. Идут на пятидесяти двух. Почему?
Может, и неважно. Фрэн ждет. На одном конце — Фрэн, на другом — Майерс. Фрэнк один — когда никто не рвет его на куски — лишь по пути с работы или на работу. Или когда спит.
Но все равно застревать на шоссе ему не нравилось. Бессмысленно. Он посмотрел на двух парней на переднем сиденье седана. Оба говорили одновременно и смеялись. Пара щеглов, года 23–24. Фрэнк радовался, что не надо слушать, о чем они говорят. Щеглы начинали его раздражать.
И тут Фрэнк узрел свой шанс. Машина справа от старого седана чуть разогналась и вырвалась вперед. Фрэнк стал обруливать колымагу.
Он уже ошутил вкус свободы — сейчас прорвется. Хоть какая-то победа после жуткого дня с жутким вечером впереди. У него все получится.
И только собрался обогнать старый седан, как щегол за рулем поддал газу, подрезал его и вновь поехал вровень с другой машиной.
Фрэнк опять пристроился за машиной щеглов. Они по-прежнему болтали и ржали. Фрэнк заметил у них наклейку на бампере: «ИИСУС ТЕБЯ ЛЮБИТ».
На заднем стекле у них была переводилка. «ТЕ, КТО»[33].
Ну вот Иисус у них есть, «Те, Кто» у них есть. Почему же, еб вашу мать, они его вперед не пропустят?
Фрэнк тащился за ними, приклеившись к их заднему бамперу. Они продолжали трепаться и ржать. И ехали ровно с той же скоростью, что и машина справа. 50 миль в час.
Фрэнк глянул в заднее зеркальце. Насколько хватало глаз, тянулся сплошной поток машин.
Он срулил со скоростной полосы на соседнюю, затем — на медленную. Там все двигалось быстрее. Фрэнк объюлил машину впереди, метнувшись влево, и вырвался на простор. И тут же заметил, что старый седан тоже наддал. Щеглы теперь с ним поравнялись. Фрэнк проверил спидометр. 62 м/ч. Фрэнк разогнался до 65. Щеглы держались рядом. Он рванул к 70. Щеглы не отставали.
Вот теперь они спешат. Почему?
Фрэнк надавил на акселератор до отказа. «Фольк» способен лишь на 75. Он загубит двигатель, или тяги полетят. Щеглы держались с ним вровень, хотя и свою машину загоняли до смерти.
Он посмотрел на них. Два молодых и светловолосых, жиденькие бороденки. Лица обернулись к нему. Оба никакие, как индюшкины гузки с дырками ртов.
Щегол-пассажир показал ему средний палец.
Фрэнк ткнул сначала в него, потом в водителя. А затем показал на съезд с трассы. Оба кивнули.
Фрэнк довел их до выезда. Тормознул на светофоре. Щеглы за ним подождали. Затем он свернул вправо, щеглы — за ним. Он ехал, пока не увидел супермаркет. Заехал на стоянку. Отметил погрузочную эстакаду. Там было темно. Супермаркет закрыт. На эстакаде никого не было, стальные шторы опущены. Внутри — ничего, только штабеля пустых ящиков. Фрэнк подъехал к эстакаде. Вышел из машины, запер ее и поднялся по пандусу на эстакаду. Щеглы поставили свою колымагу рядом с его машиной и вышли.
Поднялись к нему. В обоих — не больше 130 фунтов. Вдвоем они были тяжелее его фунтов на 30.
Затем тот, который показывал ему палец, сказал:
— Ладно, говнюк! — И кинулся на Фрэнка, пронзительно взвизгнув, а руки при этом выставил плоско, будто в каком-то каратэ.
Крутнулся на месте, попробовал пнуть Фрэнка по ходу пяткой, промахнулся, опять оказался к Фрэнку лицом и заехал ему по уху ладонью. Шлепнул, не более того. Фрэнк вложил в хук справа ему в живот все свои 230 фунтов, и щегол сложился пополам и рухнул на эстакаду.
Второй щегол выхватил нож, щелкнул лезвием.
— Я, блядь, тебе яйца отрежу, — сказал он. Фрэнк дождался, когда щегол на него кинется.
Тот нервно перебрасывал нож из руки в руку. Фрэнк отступил к ящикам. Щегол надвигался и шипел. Фрэнк ждал, спиной прижавшись к ящикам. И когда щегол бросился, Фрэнк поднял руку, схватил один ящик и швырнул в него. Ящик попал щеглу в лицо, и Фрэнк тут же дернулся вперед и перехватил руку с ножом. Сталь звякнула о бетон, и Фрэнк закрутил щеглу руку за спину. Как можно выше.
— Не ломайте мне, пожалуйста, руку! — заверещал щегол.
Фрэнк его отпустил, но дал пинка под зад, сильно. Парнишка упал лицом вперед, держась за жопу. Фрэнк подобрал нож, закрыл лезвие, сунул в карман и медленно пошел к своей машине. Когда завелся, увидел, что щеглы стоят возле своей колымаги и смотрят на него. Они уже не болтали, не смеялись.
Он вдруг разогнал машину прямо на них. Щеглы прыснули в стороны, а он в последний момент свернул. Потом сбавил скорость и выехал с площадки.
Руки дрожали. Не день, а черт знает что. Он ехал по бульвару. «Фольк» бежал плохо, плевался, будто возражал против насилия над собой на трассе.
Потом Фрэнк увидел бар. «Удачливый рыцарь». Перед входом — стоянка. Он затормозил, вышел и вошел.
Сел, заказал «Бад».
— Где у вас телефон?
Бармен сказал. В глубине, возле сральника. Фрэнк сунул монетку и набрал номер.
— Да? — ответила Фрэн.
— Слушай, Фрэн, я припоздаю. Меня задержали. Скоро увидимся.
— Задержали? Тебя арестовали? Ограбили?
— Не, в драку ввязался.
— В драку! Да что ты мне рассказываешь? Ты и с зонтиком не совладаешь!
— Фрэн, я бы предпочел, чтоб ты больше не пользовалась стертыми оборотами.
— Но это же правда! Ты и зонтика не сложишь! Фрэнк повесил трубку и вернулся к табурету у стойки. Поднес ко рту бутылку «Бада» и хлебнул.
— Люблю мужчин, пьющих прямо из горла! С ним рядом кто-то сидел. Женщина. Лет 38, под ногтями грязь, обесцвеченные волосы небрежно присобраны на макушке. В ушах болтались два серебряных кольца, а рот был густо накрашен. Она облизнула губы — медленно, — потом сунула в этот свой рот «Вирджинию слимз» и закурила.