– Замолчи!
Смятение, охватившее в эти мгновения душу Приама, лишало его способности хладнокровно рассуждать. Но при этом он оставался собой, он оставался царем осажденной Трои и отцом Гектора – Гектора, мертвого для всех, кроме него и Гекубы, кроме Ахилла и Андромахи... Погубить Гектора и помочь амазонкам спасти Трою? Или, быть может, попробовать спасти и сына, и город... Или...
– Слушай, Эней! – произнес старый царь, сильно подаваясь вперед и понижая голос, чтобы слышать его мог один только сын Анхиса. – Слушай меня! Ты возьмешь воинов и поведешь их на помощь амазонкам, но сделаешь это ВОПРЕКИ МОЕЙ ВОЛЕ! Ты понял? Я стану тебе запрещать, и ты не послушаешься...
– С чего вдруг ты... – начал Эней, но рука Приама вновь властно легла на его руку.
– Мы не станем нарушать договора, и я не опозорю моего слова! – возвысил голос царь. – Ты останешься здесь, Эней!
– Не останусь! – крикнул троянский герой, совершенно не понимая, чего от него хочет Приам, но желая сейчас только одного – оказаться на поле боя. – Если ты сошел с ума, о мой царь и брат моего отца, то я принесу за тебя жертвы богам! Потом. А сейчас... Воины, за мной!
– Стой, ослушник! – загремел вслед Энею Приам, но не сделал попытки его задержать.
Все это время царь то и дело оборачивался к расстилавшейся внизу равнине. Там творилось нечто невообразимое. Застигнутые врасплох, вытесненные из своего лагеря ахейцы, частью плохо вооруженные, со сна похватавшие что попало, иные без доспехов, пытались, уже здесь, на равнине, перестроиться, чтобы оказать сопротивление накатившей на них лавине – но она сметала их все дальше, к морю и все ближе к стенам Трои, откуда они могли в любой момент ожидать нового нападения. В том и был расчет Пентесилеи: она хотела, чтобы троянцы увидели происходящее и пришли ей на помощь.
– Я не вижу Ахилла! – в смятении произнес Приам, всматриваясь в ход сражения. – Битва еще на значительном расстоянии, но все равно, его было бы видно... Неужели?.. О, боги, пускай это будет так!
– Нет, это не так! – сорванным голосом отозвалась царица. – Вот он, смотри!
Со стороны священных рощ в это время показалось облако пыли, затем из этого облака вырвалась колесница. Кто правит, не было видно, но огромная фигура воина, стоявшего в ней и потрясавшего гигантским копьем, была заметна издали. Вот колесница достигла первых рядов сражающихся. Вот наступающие амазонки повернулись, понимая, что надвигается опасность, более грозная, чем все сотни ахейцев, что сейчас пытались им противостоять. Навстречу колеснице полетели стрелы. Поздно! Воин уже ворвался в самую гущу битвы. И... Ряды дев-воительниц не дрогнули, они наступали, бились. И гибли! Со стены было хорошо видно, как падают лошади и всадницы, как корчатся в кровавой пыли их тела.
– Смотри! – задыхаясь, Гекуба схватила царя за ру-ку. – Он их убивает... Он снова победит! И ахейцы уже опомнились. Вот они перестраивают ряды. Зачем ты отпустил Энея, безумец?!
– Я не отпускал.
– Лжешь, я все слышала! Поздно... Вот уже открывают ворота!
– Эней, стой! Вернись, я приказываю! – что есть силы закричал царь, понимая, что это бесполезно...
Скейские ворота наполовину раскрылись, и пять сотен энеевых воинов рядами по пять выходили из них, сверкая доспехами. Находясь внизу, они не видели того, что происходит на равнине.
– За мной, герои! – кричал Эней, потрясая мечом. – За мной, на помощь отважным амазонкам! Напоим этих псов, которые так хотят нашей крови, их собственной вонючей кровью! Вперед!
– Остановитесь, троянцы! И ты, Эней, во имя Зевса и Аполлона, покровителя Трои, стой!
Воины Энея замерли, ошеломленные. Дорогу им преградила колесница, украшенная изображениями солнца. В ней стояла во весь рост, сжимая одной рукой поводья, другую простирая к их предводителю, прекрасная женщина, в которой они не сразу узнали царицу Гекубу.
– Уйди, Гекуба! – задыхаясь, вскричал Эней. – Мы можем вместе с Пентесилеей разбить данайцев!
– Нет, не можете! – со страшным спокойствием произнесла царица. – Ты всегда был хорошим рубакой, но плохим полководцем, Эней, сын Анхиса. Или ты не видишь, что амазонки уже отступают? Они отходят по всей линии. И наше подкрепление, даже выйди сейчас на поле боя вся троянская армия, ничего не изменит, только будет во много раз больше убитых с той и с другой стороны. Ахилл в который раз доказал, что он один может изменить ход битвы. Да и ахейцы дерутся теперь во всю силу – они уже опомнились.
– Потому что мы им позволили! – крикнул Эней.
– Им позволили боги, которые не хотели, чтобы царь Приам нарушал свое священное слово! – отвечала Гекуба и властно повернулась к воинам:
– Троянцы! Слушайте свою царицу. Если вы не хотите великого позора для всех нас и в конце – нашей гибели, сейчас же вернитесь! Вы можете погубить весь город. Слышите – назад!
– За мной!
Эней, будто охваченный безумием, толкнул своего возничего, и его колесница устремилась мимо царской колесницы на равнину, к облакам пыли, указывающим, где идет сражение. Человек пятьдесят, уже успевших отъехать от стены, последовали за своим военачальником, не до конца расслышав и не до конца поняв слова Гекубы. Те же, которые стояли перед ней и видели ее простертую руку и гневное лицо, не тронулись с места.
В это мгновение царицей управлял уже не страх за сына: увидев на поле боя Ахилла, она почти сразу уверилась в неизбежной гибели Гектора. Но в подсознании женщины еще жила надежда, она еще хотела верить, что самого страшного не произошло. А главное, ее поддерживала мысль, что есть еще последняя, самая маленькая надежда спасти перемирие и вернуть возможность договориться с ахейцами.
Глянув с гневом и болью на удаляющегося Энея и последовавших за ним воинов, Гекуба повернула свою колесницу и вскоре уже вновь стояла на стене рядом с Приамом, наблюдавшим сверху все, что разыгралось внизу.
– Скорее! – она перевела дыхание после стремительного подъема по каменной лестнице. – Скорее, Приам! Не жди конца битвы. Посылай гонцов к Агамемнону, к Ахиллу. Объясни, что твоей воли здесь не было, что ты не нарушал перемирия. Может быть, еще не поздно...
Она не договорила что «не поздно», но царь и так ее понял.
– Я уже отправил гонца к Ахиллу, если он найдет его там... – проговорил Приам тихо. – Вскоре отправлюсь и сам, упаду к его ногам... Я тоже верю, что еще, быть может... А сражение окончено – смотри!
Облака пыли почти рассеялись, и стало видно, что уцелевшие амазонки – около тысячи человек – спешно отступают к лесу и горам, и многие уже скрылись за деревьями. Ахейцы преследовали отступавших, однако большая часть их была без колесниц, и пешим было не догнать всадниц. И только колесница Ахилла еще настигала последние ряды амазонок. Вот и этой колесницы не стало видно, ее скрыли деревья. Не различить было и Энея с его отважными спутниками.
Солнце целиком вышло из-за горизонта. Его косые лучи озарили равнину, и в их радостном свете особенно темной и жуткой показалась кровь, вновь залившая эту землю.
Глава 4
В ту ночь, накануне нападения амазонок, Ахилл проснулся задолго до рассвета. Знакомое с детства напряжение, некое подсознательное предчувствие, которое всегда появлялось у него перед грядущей опасностью, не давало ему вновь заснуть.
Герой поднялся с постели. В шатре было совершенно темно, и лишь просвет откинутого полога вырисовывал в черноте более светлый, сине-лиловый треугольник. Ахилл набросил хитон и, пригнувшись, выбрался из шатра.
В лагере было совершенно тихо. Тишина, глухая и, как показалось Ахиллу, противоестественная, царила во всем данайском стане. Только нет-нет подавали голос собаки, отвечая на далекое завывание шакалов, да окликали друг друга караульные. Тусклые пятна слабо тлеющих костров были не ярче звезд, густо покрывающих лиловое азиатское небо. Почему-то молчали цикады и древесные лягушки. И почти не было ветра.
«Напрасно я не остался сегодня у Гектора и Андромахи! – подумал базилевс. – Может, мне из-за них так тревожно? Но что может случиться? Кто-нибудь проведал о моем тайнике? Но войти в грот никто не сможет – Тарк этого не допустит».
Он обошел свой лагерь. Караульные у костра, лишь слабо шевелящегося под черными струпьями толстых горячих углей, лениво кидали кости, в десятый раз разыгрывая добытое кем-то в бою медное ожерелье. Ахилл приказал им подбросить дров и подобрать сложенное рядом оружие.
– Оно должно быть у вас в руках, а не в стороне! – прикрикнул он. – Случись что, вы его и взять не успеете.
– Так ведь перемирие! – попытался оправдываться молодой воин.
Но другой, постарше, дернул его сзади за край плаща – ему совсем не хотелось испытать на себе гнев великого базилевса.
Ахилл подумал было пойти к апельсиновой роще, к гроту, однако решил, что это лучше сделать утром – к чему будить пленников и пугать их среди ночи? Его беспокойство, скорее всего, не из-за них – что-то происходит в нем самом.
– Кажется, я знаю! – вслух проговорил герой. – Я давно не был у Патрокла!
Он вернулся в шатер, отыскал в темноте кувшин с дорогим фиванским маслом и, отлив немного в кувшинчик, отправился к берегу моря.
Пролив драгоценное масло на жертвенник кургана, базилевс опустился на землю и, по обыкновению, заговорил с мертвым другом, пытаясь, как однажды случилось, услышать внутри себя его голос, дождаться его ответа.
– Я все больше виноват перед тобой, Патрокл! Тогда, то ли во сне, то ли наяву, ты мне сказал, что мой поступок с Гектором только тебе на благо... Да, и Хирон говорил, помнишь, что милосердие полезно и нам, и нашим близким, живым и умершим. Но то, что я теперь чувствую и делаю, уже не милосердие, понимаешь? Я чувствую близость с этим человеком, с твоим убийцей! Я готов полюбить его, как своего друга! И вижу, что он тоже любит меня. Он и его удивительная жена... Что это, Патрокл? Как это может быть? Ты там знаешь многое, чего мы здесь не знаем. Ему, Тому, кто управляет нами, это было нужно?
Ахилл вздрогнул. Он уже вслух упомянул Того, который выше богов... А если они слышали?! А впрочем, он ведь уже говорил об этом с Гектором, да и с Патроклом когда-то говорил...
Небо с восточной стороны стало прозрачнее, его лиловая густота переходила в синее марево, и пламенные искры звезд начали тускнеть. Где-то далеко, за широкой полосой берега, в лесу, пронзительно закричала ночная птица.
И почти тотчас сумрак огласился топотом и ревом, нестройными, безумными криками, диким предсмертным воем, лязгом оружия и неслыханным дотоле, высоким, надрывным боевым кличем: «А-а-о-о-о-о-а!!!»
Ахилл опомнился, уже промчавшись по пустынному берегу и миновав заросли, отделявшие береговую полосу от ближайшего к морю лагеря – спартанского, где сейчас уже шла битва. Нет, не битва – избиение, ибо напавшие лавиной всадники застигли ахейцев врасплох и просто избивали их, полусонных и ошеломленных. Караульных застрелили перед началом атаки – поднять тревогу было некому. То же происходило, как понял базилевс, и в лагере микенцев, и у абантов, и у локрийцев... Везде. Он не знал, цел ли пока его лагерь.
Герою оставалось шагов триста до кипевшей в полурассвете схватки, когда на него ринулась серая тень с поднятой секирой. «Амазонки!» – не догадался, а почувствовал Ахилл, вновь на уровне подсознания – он никогда не видел амазонок, только много слышал о них.
На Ахилле не было ничего кроме хитона, пояса и сандалий, а из оружия он, отправляясь к кургану Патрокла, захватил только меч. Не лучшее оружие против всадника – однако выбирать не приходилось. Он уклонился от удара с быстротой, которой напавшая на него воительница никак не могла ожидать – ее рухнувшая сверху вниз секира почти достала землю. И в тот же миг герой ударил мечом наискосок. Женщина вскрикнула от боли – лезвие рассекло руку, сломало кость, и амазонка выронила секиру.
Меж тем Ахилл уже наносил второй удар, затем третий, уклоняясь от новых и новых нападений. В голове его вихрем носились сумбурные и страшные мысли: «Приам предал! Воспользовался перемирием и призвал этих кровожадных гарпий[25]... Или они сами? Что это значит?!»
Он видел, как страшны в бою амазонки. Никогда еще великий воин не встречал такого войска, такой стремительности и такого бешеного напора, такого презрения к опасности и такой монолитности в атаке. Часть ахейцев успели вооружиться и вступить в бой относительно стройными рядами, но их сопротивление было смято и раздавлено почти сразу.
«Что я сделаю без доспехов, без копья и колесницы, с одним лишь мечом?! – почти с отчаянием подумал герой. – Пока я доберусь до центра лагеря, они сметут половину нашего войска!!!»
– Ахилл! Мальчик мой! Сюда!
Он сразу узнал голос Нестора. Старый возница летел навстречу, на его колеснице, неистово погоняя коней, бесстрашно минуя надвигающуюся лавину всадниц.
– Прыгай! Скорее!
Ахилл вскочил в колесницу на полном ходу.
– Они напали врасплох! – выдохнул возничий. – Но наши караульные успели их увидеть и поднять крик. Коней я запряг прежде, чем пятый раз перевел дыхание. Не успел взять твои доспехи – они были в шатре, а там уже дрались... Но копье ты оставил, по счастью, снаружи. Вот оно, у борта колесницы.
Свой «пелионский ясень» Ахилл уже и так видел – громадное древко далеко выдавалось из повозки.
– Эвоэ! – взревел герой и взмахнул копьем, как палицей.
Забытое было чувство – злости и упоения, неистового порыва битвы захлестнуло его и мгновенно погасило все прежние чувства. Он несся на передовые ряды воительниц, уже теснивших ахейских воинов к морю, уже готовых разметать и рассеять их по берегу.
Амазонки увидали его, навстречу посыпались стрелы.
– Нестор, пригибайся! – зарычал герой, слыша, как стрелы чиркают по борту колесницы. Одна пронзила ему правую руку выше локтя, вторая наискосок впилась в грудь – по счастью, неглубоко, третья разорвала кожу выше колена... Но еще несколько мгновений, и вот он уже среди амазонок, так что они не могут стрелять в него, не рискуя поразить друг друга.
Взмах копья, затем удар, и трое всадниц падают: под одной хрипит и бьется конь, другая, кажется, мертва, третья вскакивает и вновь падает без памяти...
Удар. Почти то же... кто-то страшно кричит, и упругое женское тело бьется в корчах прямо под копытами его коней.
«Я убиваю женщин!» – вдруг подумал Ахилл, однако тут же пришла другая мысль: «Но это же не женщины, а просто безумные ламии[26], жаждущие человеческой крови...» – И третья: «Но если так, то кто тогда я сам?»
Он ловил эти мысли вскользь, как стрелы на щит, а рука наносила и наносила удары. Но в какой-то момент он поймал себя на том, что бьет, стараясь не попадать в человеческую плоть наконечником копья. Древко косило всадниц, как гигантская палица, но чаще не убивало, а лишь крушило ребра, ломало руки и оглушало... Не сознавая этого, первый раз в жизни Ахилл дрался, пытаясь не убивать!
Зато амазонки делали все возможное, чтобы убить его, и он прекрасно сознавал, что за всю свою жизнь не сталкивался, наверное, с более опасными противниками. Быстрота их реакции почти не уступала его собственной, и ему лишь с огромным трудом удавалось уклоняться от их ударов и от метательных секир, которые то и дело летели в него с близкого расстояния. В бортах колесницы их торчало уже не менее десятка.
И, тем не менее, амазонки проигрывали битву!
Опомнившиеся данайцы уже выстраивались и начинали наступление, полные злости из-за пережитого ужаса. К отрядам спартанцев и микенцев примыкали локрийцы, большая часть который успела надеть доспехи, потому что на их лагерь амазонки напали в последнюю очередь, и итакийцы, возглавляемые отважным Одиссеем, который стоял в своей колеснице и криками подбадривал воинов. Подкатила и колесница Агамемнона, и вот он, совершенно невредимый, ибо его воины успели во время нападения прикрыть отступление своего базилевса, уже возглавил ахейские отряды.
– Вперед! – громовым голосом кричал царь. – Вперед, воины! Эти твари убили десятки наших братьев! Пускай их кости валяются на этой равнине, в наущение им и в назидание подлым троянцам, нарушившим перемирие! Не сами же явились сюда эти гарпии! Вперед, на них! Покажем им, как умеют драться данайцы!
«Лихо! – мелькнуло в голове у Ахилла, лишь смутно слышавшего крики Атрида, но понявшего их смысл. – Только что они показывали тебе, КАК умеют драться...»
Боевой клич амазонок смолк. Сражение близилось к концу, и бесстрашная Пентесилея, ни на миг не утратившая хладнокровия, поняла, что нужно немедленно отступать. Она потеряла уже не менее трети своего войска и видела, что остается совсем немного до полного его уничтожения. Царица скомандовала отступление и, размахивая своей окровавленной секирой, пробилась к Аэлле. Военачальница была ранена: ее правая рука висела неподвижно, и она дралась левой, то и дело смахивая кровь, заливавшую лицо – вторая глубокая рана пересекала лоб.
– Этот мирмидонский зверь один стоит целой армии! – крикнула она царице. – И его не убить – он слишком быстрый... Ты правильно решила – надо спасти наше войско.
– Я убью его! – крикнула Пентесилея, разворачивая коня. – Веди отряд, Аэлла, уводи амазонок – и поскорее, пока у ахейцев еще мало луков. Я буду драться с ним. Если погибну, Крита известит вас. За мной, Крита!
– Слушаюсь, царица! – вслед Пентесилее прокричала Аэлла.
В это время Ахилл уже преследовал отступающих воительниц вдоль одной из священных троянских рощ. Одна из пущенных ими стрел попала в шлем старого Нестора и возница, вскрикнув, уронил щит и упал с колесницы.
Ахилл перехватил поводья. Он надеялся, что старый воин не убит – стрела едва ли могла пробить крепкую медь шлема. И все же базилевса окатило новой волной гнева. «Погодите, дикие кошки! Я нагоню вас!» – подумал он, ударяя лошадей вожжами.