– Ты хотела меня потрогать? – спросил Ахилл, с улыбкой наклоняясь к маленькой амазонке. – А мне можно потрогать тебя? Ты похожа на нимфу из лесного цветка!
Он подхватил девочку подмышки и поднял над головой, любуясь ею. Та в восторге рассмеялась. Герой подкинул ее, как перышко, поймал и снова поставил на ноги.
– Не испугалась?
Она расхохоталась еще громче.
– Я? Да что ты!
– Авлона умеет летать, – сказала Пентесилея. – Она управляет нашими ручными орлами, которые проносят ее над позициями врагов – а она запоминает все, что нужно знать для битвы. И над вашим лагерем она летала.
– Орел! – воскликнул герой. – Орел, который нес козу так нелепо...
– Ну да. Я выдаю тебе нашу тайну, потому что знаю – ты ее не раскроешь никому.
Тут же на лицо амазонки как будто набежала тень, и она стала еще серьезнее.
– Ты не спросил, почему я сюда вернулась.
– Не успел. Это было так неожиданно...
– У меня несколько дел здесь, – твердо проговорила царица. – Я обо всех тебе расскажу, потому что хочу просить кое в чем твоей помощи. Больше мне здесь рассчитывать не на кого.
Тень боли, прозвучавшая в ее голосе, заставила героя нахмуриться. Она не забыла... Да и как могла забыть?
– Но самое первое дело, – продолжала женщина уже спокойно, – это мой долг перед тобой. Я должна просить у тебя прощения.
– За что?
Ахилл спросил с таким изумлением, что Пентесилея заподозрила было притворство, однако, взглянув в его глаза, поняла, что он совсем не умеет притворяться.
– Я плохо с тобой простилась, не говоря уже о том, что несколько раз незаслуженно оскорбила. Ты вел себя с беспредельным благородством, а я была глупа и озлоблена. Прощаешь?
– Конечно.
Он не скрывал радости, и Пентесилея снова улыбнулась.
– Ну вот. В таком случае, прими мой подарок. Крита!
Девочка поднесла ко рту большой палец и каким-то особенным образом свистнула. Кусты вновь захрустели. На этот раз из них выступили три лошади без всадников. Две красивые молодые кобылы были оседланы и взнузданы так же, как конь Пентесилеи, и на их седлах висели дорожные сумки. Последним из зарослей появился огромный вороной жеребец. Это было животное удивительной красоты. Форма небольшой головы, резные трепетные ноздри, тонкие, с мощными мышцами, высокие ноги, – все выдавало в нем чистую и благородную кровь. На нем было красивое глубокое седло, отделанное серебром, уздечка поблескивала серебряными бляшками.
– Это – Рей, – сказала Пентесилея, подхватывая узду и подводя коня к базилевсу. – Он от лучших родителей нашего основного табуна. Ему три года, и я сама его объезжала и обучала. Он твой.
Ахиллу случалось получать богатые подарки, но этот дар поразил его.
– Никогда не видел более красивого жеребца! Спасибо, царица!
Пентесилея усмехнулась.
– Я рада, что он тебе нравится. Но не называй меня царицей.
– Почему?
– Скоро ты все поймешь. Сможешь покинуть свой лагерь на два дня? Чтобы мне помочь?
Он не раздумывал.
– Если тебе нужно – конечно смогу. Только мне нужно их предупредить. Мы куда-то поедем?
– Да, – она повернулась к оруженосице и разведчице. – Если Ахилл позволит нам распорядиться своей добычей, которую ты, Крита, так неучтиво пыталась присвоить, то мы можем ею и пообедать. Вижу, он согласен. Освежуйте лань, разожгите костер и пристройте тушу на вертел. Верхом ты доберешься до своего лагеря и обратно очень скоро, Ахилл, а они постараются, чтобы еда была уже готова. И мы с тобой действительно отправимся в путь. Это не так далеко, хотя, по правде сказать, может оказаться трудно. По пути я тебе все расскажу. Ну, попробуй седло.
Герой не без трепета взялся за уздечку, опасаясь, как бы горячий конь сразу не показал характер и не осрамил его перед великими наездницами. Искусный в управлении колесницей, базилевс не так уж часто ездил верхом.
Но Рей стоял, будто каменный, и даже не дрогнул, ощутив на себе вес огромного тела. Едва Ахилл тронул поводья, благородный скакун с места пошел ровным галопом, безукоризненно слушаясь всадника.
– Он понимает голос! – крикнула вслед Пентесилея, – Потом привыкнешь. Я жду тебя!
Рей врезался в ледяные струи реки, легко одолел ее и помчался через лес, выбирая дорогу между деревьями не менее уверенно, чем лань. Это было на руку Ахиллу – он почти не правил конем, поглощенный вихрем своих чувств – радости, смятения, удивления. И думал он лишь об одном: только бы поскорее вернуться.
Глава 2
Они скакали бок о бок вдоль линии прибоя, к выступающему вдали, в конце огромной бухты, мысу. Берег был всего ровнее там, где его постоянно выглаживали волны, и всадники ехали почти касаясь воды, так что то одна то другая волна подкатывала прямо под копыта коней, и брызги густыми фонтанами взлетали и распадались по сторонам.
Солнце двигалось к закату. Косые лучи скользили по роскошной пестроте холмов – леса не до конца утратили покрасневшую, пожелтевшую, бронзовую листву, а многие растения вообще оставались зелеными, и казалось, будто по склонам в беспорядке раскиданы роскошные ковры, то скомканные, то нарядно развернутые в широких ущельях и впадинах.
Троянская равнина осталась далеко позади.
– Куда же мы едем? – спросил Ахилл, просто чтобы что-то спросить, его это не интересовало – Пентесилея была так близко, и куда важнее было просто скакать и скакать как можно дольше...
– От мыса мы продолжим наше путешествие, – ответила амазонка. – Оставим лошадей Крите и Авлоне. Они нас будут ждать там, где никого нет.
– Нас ждет корабль? – немного удивленно спросил герой.
– Нет, не корабль. Увидишь. Скажи мне, Ахилл, тебе понравилась Авлона?
– Очень. Я бы сказал, что никогда не видел такой красивой девочки, но я вообще-то давно не видел маленьких девочек…
– У меня были причины взять ее сюда, – задумчиво произнесла Пентесилея, оглядываясь, дабы убедиться, что оруженосица и разведчица скачут в отдалении и не могут их услышать. – Само собою, важно и то, как отчаянно она хотела увидеть великого Ахилла. Но главное не в этом. Она никого тебе не напоминает?
– Кого-то напоминает настолько, что я сперва был уверен, что где-то видел ее, – признался герой. – Но этого не может быть.
– А ты представь ее взрослой!
Ахилл попробовал и ахнул.
– О, боги! Да ведь это же...
Он осекся, но амазонка нетерпеливо мотнула головой.
– Если ты боишься меня задеть или вызвать мой гнев, то напрасно. Я же сама это заметила и сама привезла сюда девочку. Ну да, если ей добавить лет десять-двенадцать, то будет вылитая жена Гектора, как там ее зовут?
– Андромаха. Да, да, сходство поразительное. Постой, Пентесилея! Гектор говорил мне, что у Андромахи при взятии Фив ахейцами погибли отец и братья и пропала маленькая сестра! Но думали, что она тоже погибла…
В волнении базилевс невольно сжал поводья, они сильно натянулись, и Рей, послушный любому движению всадника, круто взмыл на дыбы.
– Стой! Тпру, тебе говорят! Эфиоп с копытами!
К чести Ахилла, он хоть с трудом, но сохранил равновесие и не грохнулся с седла, чего ни за что не простил бы себе. Пентесилея, тоже к ее чести, подавила смех и воскликнула, придерживая своего скакуна, чтобы вновь ехать вровень с Пелидом:
– Рея твои волнения не касаются. Ты натянул поводья так, что чуть не оторвал ему нижнюю челюсть. Помни: во время езды твои руки и ноги не твои – они принадлежат коню и оружию! А теперь слушай дальше. Авлону к нам в Темискиру привели пастухи, которые нашли ее на своем пастбище. Это, если верить их рассказам, от Фив довольно далеко, но она, видимо, долго одна скиталась по лесу. От ее одежды остались какие-то обрывки, по ним ничего нельзя было понять. Сама девочка была так худа, что прошла бы в мой браслет и – видимо, от пережитых ужасов и усталости – лишилась способности говорить. Мы оставили ее у себя. Немного спустя она заговорила – и заговорила на критском наречии. Я сразу подумала, что она из Троады и, скорее всего, из Фив. Но мы слышали, что в Фивах почти все погибли или взяты в плен. Когда спрашивали малышку, кто ее родители, она только плакала и говорила, что они умерли, и братья умерли, и сестра... А на вопрос, как ее зовут, сказала: «Лона...» Это, наверное, уменьшительное, я такого имени не слыхала, так что я назвала ее Авлоной. Она – моя приемная дочь, и после посвящения в воины станет называться Авлоной, дочерью Пентесилеи. Единственное, что не пропало из ее памяти – то, что у нее была сестрица, которую она, видимо, любила больше всех родных, как она говорила, «большая сестрица». Когда пали Фивы, Авлоне было, вероятно, четыре года или чуть-чуть больше. И четыре с половиной года прошло. Надо показать ее этой Андромахе.
Ахилл задумался.
– Ты хочешь ее отдать?
– Она не рабыня. Я удочерила ее, но не могу ей приказывать. Как она захочет, так и будет. Но в любом случае, если у нее есть родные, она должна это знать! Да и у Гекторовой малышки, как я поняла, не так уж много родни, если не считать большущего семейства Приама.
Ахилл задумался.
– Ты хочешь ее отдать?
– Она не рабыня. Я удочерила ее, но не могу ей приказывать. Как она захочет, так и будет. Но в любом случае, если у нее есть родные, она должна это знать! Да и у Гекторовой малышки, как я поняла, не так уж много родни, если не считать большущего семейства Приама.
– Ты все еще не можешь ей простить? – спросил базилевс тихо.
– Ей? – на лице амазонки появилась выразительная гримаса. – А при чем тут она? Ну да, я бы убила ее сразу, когда узнала... а теперь я понимаю, что она вообще ни в чем не виновата.
– Я бы хотел, – проговорил герой, – чтобы ты когда-нибудь смогла простить и Гектора. Он виноват, но с тех пор ему пришлось столько пережить... Прости его!
– Он стал твоим другом? – спросила Пентесилея, из-под руки вглядываясь в очертания приближающегося мыса. – И заменил тебе того, кого убил?
– Никто мне Патрокла не заменит, – с невольной резкостью возразил Ахилл. – И в его смерти виноват я один! А Гектор... Во-первых, не он нанес Патроклу смертельный удар – я прежде этого не знал. Но теперь уже и не в этом дело... не только в этом. Да, мы с ним друзья, и он мне очень дорог. Сейчас, пожалуй, нет никого, кто мне был бы дороже.
Пентесилея посмотрела на героя так выразительно, что его лицо против воли залила краска.
– Я тебе больше не дорога? – сухо спросила амазонка. – Твои слова тогда были шуткой, или это прошло?
– Нет. Я сегодня чуть не сошел с ума от радости, когда тебя увидел, Пентесилея. Я думаю, это никогда не пройдет. Но не могу же я сравнивать чувство, которое сам не до конца понимаю, с мужской дружбой!
– И то верно, – она усмехнулась. – Это – второе, что меня привело сюда. Не стану тебя обманывать. Я пережила самые страшные в своей жизни дни, и мне сейчас очень плохо... Он предал меня, понимаешь?
– Понимаю.
– Я привыкла всегда быть самой сильной. А сейчас мне нужно, чтобы рядом был кто-то, кто сильнее меня.
– И ты думаешь, я сильнее? – Ахилл невольно опять чуть натянул поводья, и она тоже замедлила бег своего коня.
– Да, Ахилл, ты сильнее меня, раз ты победил в себе ненависть и жажду мести. Я прошу твоей помощи.
Они объехали выступ мыса и оказались на крутом береговом кряже, который неровными уступами скал спускался к морю. Здесь Пентесилея соскочила с седла и махнула рукой девочкам, чтобы и они спешились. Ахилл тоже сошел с коня и ласково погладил его покрытую пеной морду.
– Тяжело, да? Еще бы... Прости, дружок, что я с перепугу обозвал тебя эфиопом с копытами.
– Он не видел в своей жизни ни одного эфиопа, так что ему и не на что обижаться, – заметила Пентесилея. – Крита, разведи-ка костер... А я пока расскажу тебе, Ахилл, еще кое о чем, и ты решишь, отправишься ли со мной или останешься. Дело в том, что я отреклась от правления. Я больше не царица амазонок.
Она сказала это очень просто. Но Ахилл сперва не поверил.
– Почему это?! Зачем?
– У нас – суровые законы. Пять лет назад я нарушила обет целомудрия и никому об этом не сказала. Я верила, что все равно стану женой Гектора, и это не будет иметь значения. Но теперь мне пришлось рассказать правду Совету амазонок.
– А что бывает, если амазонка нарушает этот обет, и об этом узнают? – с невольной дрожью спросил базилевс.
– Если его нарушает простая амазонка, ей грозит изгнание. В некоторых случаях ее могут простить, но пять лет не допускают к сражению – для нас не бывает худшего позора. Но если обет целомудрия нарушает царица, ее должны убить.
– Зевс-громовержец! Нет!
Он невольно рванулся к девушке, будто желая загородить ее от невидимой угрозы, и губы Пентесилеи тронула улыбка.
– А это приятно, когда за тебя кто-то боится. Успокойся, этого уже не произошло. По закону, нарушившую обет царицу должна убить одна из воительниц. Я вызывала семь раз, и ни одна не вышла. Хотя это не поединок – защищаться нельзя. Но меня, выходит, любили... Я выиграла за пять лет девяносто шесть сражений и проиграла только одно. Это сражение – тоже моя огромная вина перед амазонками: я погубила сто тридцать семь воинов из-за своего желания отомстить, я повела их в бой вопреки воле царя Приама, который требовал, чтобы я не делала этого. Между прочим, многие амазонки, которых ты сразил, живы. Ранены, залечивают поломанные руки или ребра, но скоро будут снова в седле. Многие уже здоровы. Ты их нарочно не убивал?
Ахилл смутился.
– В сражении я прежде не щадил никого. Но я никогда не сражался с женщинами. Ну да, мне не хотелось их убивать, хотя им очень хотелось убить меня!
– Я помню – тебе сильно попало. Ты был без доспехов. Спасибо тебе за великодушие – амазонки не имеют на него права: мы сражаемся не хуже мужчин. Но я говорила не об этом... Они отказались меня убить и даже, чего закон совсем не допускает, предлагали не отдавать Первую секиру, остаться царицей. Это был бы позор для всех, и я не могла согласиться. Все равно потом возникло бы возмущение, в истории такое бывало. И тогда остался выбор – стать навсегда изгнанницей, то есть потерять право называть себя амазонкой, либо совершить обряд искупления.
– А что это за обряд?
Несколько мгновений Пентесилея колебалась, пристально вглядываясь в горизонт, над которым уже совсем низко нависало алое, огромное солнце.
– Это – главная из наших тайн, и ты должен поклясться, что никому ничего не расскажешь, если я тебе скажу и тем более, допущу это увидеть.
– Клянусь моим мечом! – твердо произнес герой.
Но она снова молчала, раздумывая. За их спиной слышался веселый смех девочек, возившихся с костром. Они были суровыми и отважными амазонками, но они все равно были детьми...
– Ладно, – Пентесилея тряхнула головой. – Когда-то я говорила Гектору, и он, надеюсь, не разболтал никому. Но он не видел. Ты, быть может, увидишь, если боги того захотят. Если я пройду через этот обряд, то смогу в любое время вернуться в Темискиру, и даже, если не воспротивятся амазонки, снова стану царицей. Но этого не будет. Я уеду и, наверное, надолго. Бесчестие после славы всегда тяжело. А теперь скажи, ты готов пуститься со мною в очень необычное и довольно тяжелое путешествие?
– Куда угодно! – ответил базилевс так твердо, что ее сомнения, видимо, пропали.
– Ну тогда, натирайся.
И Пентесилея протянула ему небольшую тыквенную бутыль.
– Что это?
– Оливковое масло. Натри все тело, и как можно тщательнее. Я не хочу, чтобы ты из-за меня утонул.
Герой подумал было, что амазонка хочет над ним подшутить, но девушка была совершенно серьезна.
– Натирайся. Или погибнешь.
– А ты почему не натираешься?
Пентесилея с досадой пожала плечами.
– Я привыкла к таким путешествиям, и могу выдержать в воде много дольше. Натирайся, или никуда не поплывешь.
Ахилл пожал плечами, скинул плащ и хитон, оставшись лишь в узкой набедренной повязке, и вылил в ладонь густое ароматное масло.
– Мы что, вплавь куда-то отправимся?
И обомлел, тут же получив на свой вопрос самый невероятный ответ.
Покуда он втирал в кожу масло, Пентесилея быстро спустилась по выступам камней к воде и сняла с пояса витую раковину. С помощью таких раковин амазонки подавали сигналы друг другу и своим ручным орлам. Но теперь Пентесилея поднесла к губам другой, узкий конец раковины, а широкий окунула в море, низко согнувшись, почти погрузив лицо в воду. Прошло некоторое время, и вдруг в волнах, окрашенных розовыми лучами заката, мелькнули высокие спинные плавники.
– Дельфины! – воскликнул Ахилл.
Стая из пяти или шести животных приблизилась вплотную к берегу. Самый большой дельфин подплыл к Пентесилее и ткнулся своей лобастой головой в ее руку. Она же спокойно отцепила от своего пояса два широких ошейника, сплетенных из узких полосок кожи с торчащими по бокам петлями, и надела один из них на вожака стаи, второй – на другого дельфина, которого подозвала тихим свистом.
– Это, – проговорила она, оборачиваясь к Ахиллу, – наши морские кони. Вот уже тысячу лет амазонки приручают дельфинов. Мы можем плыть на них хоть через все море.
– И они слушаются вас? – едва скрывая трепет, спросил герой.
– Они не менее умны, чем лошади или собаки, и очень хорошо понимают людей, когда люди того хотят. Ну, ты отважишься на такое путешествие, сын Нереиды?
Он уловил легкий оттенок насмешки в словах женщины, и сомнения его исчезли.
– Не знаю, вправду ли моя мать – Нереида, хотя мне об этом все время твердили. Но я буду последним глупцом и последним трусом, если откажусь испытать такое неповторимое путешествие. Я готов.
– Ну и хорошо.
Она сняла хитон, также оставшись в набедренной повязке, сложила свою одежду и одежду Ахилла в кожаную сумку, которую плотно затянула ремнями, и затем привязала эту поклажу к ошейнику большого дельфина, так, чтобы сумка была сверху. После чего соскользнула в воду и махнула рукой оставшимся на берегу девочкам:
– Берегите коней. Если Чаша будет пуста, я останусь, а Ахилл вернется. Ждите!