– Нет… Но я хочу пока разобраться сам. Это человек, близкий к дому Приама, и у него, казалось, не могло быть никаких явных причин желать смерти Гектора...
– Как знать! – проговорила амазонка, еще сильнее хмурясь. – Возможно, Гектор что-то узнал о нем...
– Так оно и было! – подтвердил Ахилл. – Авлона рассказала мне в день праздника о разговоре, который подслушала во дворце.
И он передал Пентесилее рассказ маленькой амазонки. Заинтересовавшись, та подозвала девочку, которая в это время каталась на дельфине неподалеку, и Авлона повторила историю с подслушанным разговором.
– Самое страшное, – добавил Ахилл, – что я не успел назвать Антилоху имя убийцы. А раз так, то Гектору по-прежнему угрожает опасность, хотя он о ней и предупрежден – я не сомневаюсь, что Антилох ему все рассказал. Но Гектор не знает, кто покушался на него. Именно поэтому мне нужно вернуться в Трою как можно быстрее! И если нельзя мне – то, быть может, отправим кого-нибудь из амазонок? Тогда я назову имя убийцы, выбора нет.
– Меня! – вскричала Авлона. – Я хочу поскорее увидеть мою милую сестричку Андромаху и успокоить ее! Она, наверное, на меня в обиде...
– Простит тебя твоя сестричка, – покачала головой Пентесилея. – И я не позволю тебе больше плавать одной так далеко. Нет, надо отправить одну из жриц. Ты прав, Ахилл... Завтра же пошлю кого-нибудь. Можешь для верности написать Гектору письмо. Тогда нет надобности и открывать тайну, которую ты пока хочешь сохранить: мои амазонки не читают чужих посланий. А дней через пять отправимся и мы с тобой.
Но в ту же ночь, едва заснув, Пелид вдруг проснулся от крика, ясно прозвучавшего совсем рядом: «Ахилл! Ахилл! Где ты? Скорее!»
Вздрогнув, он сел на своей меховой постели, откинул плащ, которым был укрыт, и собирался уже вскочить на ноги, как вдруг понял, что это могло только присниться – его позвал мужской голос, а мужчин на Ламесе, кроме него, не было. И все же оставалось ясное ощущение, что зов был реален. И еще: Ахилл был совершенно уверен, что это был голос Гектора...
Некоторое время он сидел неподвижно, вслушиваясь в тихий плеск волн, доносившийся с моря, и в ровное дыхание Пентесилеи, спавшей на груде душистой травы возле входа. Если бы крик прозвучал на самом деле, амазонка, с ее тончайшим слухом, уж конечно, тоже бы проснулась.
Но Ахилл не мог прогнать тревоги. Его сердце билось учащенно, толчками. Что-то произошло, вернее, происходило как раз сейчас, но он не мог понять, каким образом ощущает это. Возможно, что-то изменилось в нем после того, как он побывал за чертою жизни? Он лег, закинув руки за голову, и заставил себя закрыть глаза. И тотчас в его слух, в его сознание, в его существо вторгся тот же отчетливый голос: «Ахилл! Ахилл, помоги!!!»
Да, он слышал! Слышал, хотя ни звука не раздалось в окружающем его спокойном мире.
Герой вскочил.
– Пентесилея! – крикнул он. – Пентесилея!
Амазонка мгновенно проснулась и тоже встала, скупо освещаемая лунным светом, проникающим через щель между косяком и циновкой, висящей над дверью хижины.
– Что случилось, Ахилл?
– Гектор! Он меня зовет.
– Как ты можешь услышать, даже если это так?! – спросила она, глядя на Пелида со смешанным чувством изумления и сомнения.
– У меня что-то произошло с сознанием, или... Не знаю. Но я слышал его голос два раза. Он знает, что я жив!
– Во всяком случае, догадывается, – проговорила амазонка задумчиво. – Он узнал меня, когда я взбежала на костер, я это ясно видела. И он – единственный, кроме тебя, кому я рассказывала о Чаше и о тайне Живой воды. Но почему? Почему ты это услышал?
– Там что-то происходит! Какая-то беда! – голос Ахилла сорвался от волнения – Я знаю, что могу помочь ему, им... Беда, Пентесилея! В Трое беда!
– Ты хочешь сейчас плыть туда? – спросила амазонка, и ее голос ясно выдал тревогу.
– Да. Я сейчас же поплыву. Где масло? Мне нужно натереть тело, не то могу не доплыть...
Она покачала головой.
– Ты и так можешь не доплыть! Твои силы едва-едва восстановились. Ахилл, ты уверен, что это необходимо?
– А ты уверена, что я не сумасшедший? – резко спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: – Я не в бреду слышал и не во сне! Меня зовет мой друг, он в беде, в страшной беде – я слышал. И я должен ему помочь. Прости, Пентесилея, но ни ты, никто другой не удержит меня!
– Я тебя не удерживаю. Идем.
Он схватил ее руки, привлек ее к себе и поцеловал:
– О, моя Пентесилея! Ты со мной?! Спасибо тебе! Спасибо!
– Я никогда тебя больше не оставлю, – амазонка смотрела на него снизу вверх, и ее глаза говорили гораздо больше... Но тут же она спохватилась и добавила жестко:
– Если, конечно, ты этого хочешь.
– Я хочу! – он сжал ее в объятиях до боли и снова поцеловал. – Я и сам не отпущу тебя больше! Значит, мы плывем вместе!
В полутьме, не зажигая светильника, она собрала сумку, надела свой пояс с широким карманом, куда убрала все мелочи, которые могли понадобиться: огниво, трут, пучки целебного мха. Прицепила к поясу небольшую кожаную флягу. Из сундука извлекла глиняный кувшинчик с оливковым маслом.
– Натрешься на берегу. Все. Идем! Ты уверен, что нельзя даже дождаться утра?
– Нельзя! Боюсь, что мы опаздываем... что уже опоздали!
Когда Пентесилея, склонившись над волнами и окунув в воду свою витую раковину, вызывала к берегу дельфинов, со стороны хижин послышался топот сандалий, и к ним подбежала Авлона.
– Вы возвращаетесь в Трою? – спросила она.
– Да, – Пентесилея строго посмотрела на девочку. – Так нужно.
Маленькая амазонка вдруг упала на колени и протянула к ней руки:
– Царица! Можно мне с вами? Мне снилась моя сестрица, и... я думаю, там что-то произошло! Можно? Прошу тебя!
Пентесилея взглянула на Ахилла. Слова Авлоны роковым образом дополняли и подтверждали страшный смысл услышанного им зова.
– Хорошо! – сказала молодая женщина и протянула девочке отложенный Ахиллом кувшинчик: – Натирайся! Три дня назад ты приплыла сюда совершенно синяя…
* * *На этот раз Ахилл не ощутил такого холода и усталости, хотя вода была заметно прохладнее, и путь по взбудораженному морю намного тяжелее. Но овладевшее героем сознание неизбежности этого пути и необходимости как можно скорее добраться до берегов Троады каким-то образом укрепили его силы. Когда они, залитые красными лучами рассвета, выходили из воды среди пустого, без лодок и кораблей, пространства Троянской бухты, Пелид шел без чужой помощи, дрожа более от напряжения и страха, нежели от холода.
И его страшные предчувствия подтвердились, едва они, втроем, вступили на окрашенный рассветом берег. Издали, из-за неровных темных линий, очерченных верхушками береговых рощ, в рассветное небо вздымались клубы дыма!
– Что это? – еле слышно спросила маленькая Авлона, переводя взгляд с Пентесилеи на Ахилла, одинаково замерших среди набегавшей на их ноги пены. – Что это горит?!
– Троя! – глухо сказала Пентесилея.
– Да, – сквозь сжатые зубы прохрипел Ахилл. – Да, это горит Троя. И в бухте – ни одного ахейского корабля. Вот, как закончилось перемирие! Вот, зачем им всем было нужно, чтобы я умер...
Он пошатнулся. Нечеловеческая слабость, вызванная напряжением и усталостью пути, отчаяние и ужас готовы были сломить его неокрепшие силы. Но царица амазонок жестко стиснула его локоть своей могучей рукой:
– Мы еще можем помочь кому-то! Соберись! Надо идти туда. Авлона, раскрывай сумки, давай нашу одежду. Пошли.
Глава 3
Они дошли, вернее, добежали до Троянской стены, когда солнце едва-едва показалось над горизонтом. Скейские ворота были распахнуты настежь, и никто не окликнул их со стены. Только стаи ворон с громким криком взвились с одной из сторожевых площадок.
Громадная Площадь Коня была вся в дыму – клочья черного дыма носились над ней, как ночные демоны, утратившие страх перед восходом солнца. Гладкие плиты площади были усыпаны пеплом, завалены какими-то обломками, погасшими факелами, брошенными вещами. И трупами. Воины, старики, женщины, дети… То там, то здесь виднелись среди пепла и дыма скорченные или распластанные тела в лужах давно высохшей крови. Многие были уже растерзаны хищниками или обклеваны птицами и являли чудовищное и жуткое зрелище.
И невероятнее всего среди этого ужаса был высившийся посреди площади Троянский Конь, невредимый, тускло блистающий в утреннем свете, прекрасный и страшный, как будто это он, некогда указав место для сооружения великого города, ныне предал его разрушению.
За спиной статуи разверзлось гигантское пожарище. Троя горела. Горела вся. Дома, богатые и бедные, храмы, сады, – все было в дыму и в огне. Видно было, что пожар длится уже давно – возможно, не одни сутки. Многие каменные дома уже выгорели изнутри и стояли обугленные, с облезшей краской стен, и красные пятна обнаженных кирпичей, как рваные раны, проступали среди черной копоти. Из других развалин еще поднимались сполохи огня – он выедал содержимое построек изнутри, жар заставлял крошиться камень, плавил металл, и то там, то тут падали куски стен и искореженные медные листы кровли.
Великий город был мертв. И погребальные обряды в нем совершали птицы и звери – везде, где пламя уже унялось, мелькали зловещие тени и сверкали в дыму зеленые или желтые глаза – хищники, мелкие и крупные, сновали по улицам и площадям, в изобилии находя себе добычу. Когда Ахилл, Пентесилея и Авлона проходили мимо храма Зевса, тоже покрытого копотью, через широкую улицу метнулась пантера, держа в зубах окровавленную человеческую руку – руку женщины. Авлона пронзительно вскрикнула, сразу вообразив, что это может быть рука ее сестры. Ахилл бросился вслед за зверем, рыча громче и страшнее хищника. Но его опередила стрела. Пентесилея опустила лук – а мертвая пантера вытянулась на желтых, засыпанных пеплом плитах мостовой.
Едва удерживая слезы, Авлона схватила Ахилла за руку.
– Я видела... – твердила она. – Я это уже видела! Так же горели Фивы! И моя мама, отец, братья так же лежали в крови. Я помню!
Ее трясло. Ахилл вспомнил, что он брал Фивы вместе с ахейцами. Тогда ему не было страшно.
Не соображая толком, что он делает, герой поднял девочку и посадил к себе на левую руку. Он испугался, что на нее может кинуться какой-нибудь хищник, и они с Пентесилеей не успеют на помощь. Но царица амазонок гневно глянула на прижавшуюся к Пелиду Авлону:
– Амазонка живет для сражений. И ее не должны пугать мертвые тела!
Ты никогда ничего не боялась. Крепись. Мы постараемся найти твою сестру.
Это не ее рука – этой женщине было куда больше лет, чем Андромахе. Сойди с рук, Авлона, – тебе не два года. Ну!
Маленькая амазонка повиновалась, сразу заставив себя успокоиться. Она только старалась держаться вплотную к Ахиллу, и ей приходилось бежать, потому что один его шаг равнялся семи-восьми ее шагам. Пентесилея тоже едва поспевала за ним.
Они прошли по нескольким центральным улицам. Все было в огне и дыму, везде была только смерть. Когда перед ними встала внутреннаяя стена, с виду невредимая, но тоже с раскрытыми настежь воротами, у Ахилла шевельнулась надежда, что царский дворец и прилегающие к нему дома и храмы могли пострадать меньше. И он закричал в отчаянии, когда, миновав ворота Афины, увидел окутанные дымом развалины дворца. Здесь было больше всего мертвых тел – видимо, основная битва за город развернулась именно здесь, за второй стеною, куда в отчаянии сбегались троянцы, куда отступали, защищая их, троянские воины, уцелевшие в самом начале штурма. Здесь они и погибли.
Птицы и звери пировали вовсю, их вой, хохот и карканье врывались в треск огня – смутные тени так и шныряли среди развалин. Убитые троянские мужчины были большей частью без доспехов, зачастую полунагие, и Ахилл понимал, что это не победители раздели их – на простых воинах не могло быть дорогих лат – просто захваченные врасплох, вероятно, среди ночи, они вступили в бой, совершенно к нему не готовые. Трою взяли ночью...
– Гектор! – что есть силы закричал герой, – Андромаха!
Визг шакала ответил ему из окутанной дымом галереи.
– Здесь нет живых, Ахилл! – сказала Пентесилея. – Идем назад, на берег. Там скорее может кто-то отыскаться. В этих горящих развалинах люди укрываться не могут: это – верная смерть!
– Мой друг жив, раз он звал меня! – ответил сквозь стиснутые зубы Пелид. – Троя погибла больше суток назад, вероятно, позапрошлой ночью, а я слышал его голос вчера вечером. Я должен его найти!
– Здесь его нет, – голос амазонки был тверд, но выдавал огромное напряжение. – Мы должны найти кого-то, кто остался в живых, чтобы знать, где искать Гектора. Все же не могут быть убиты или увезены в рабство ахейцами, кто-то же остался! Назад, Ахилл, идем на берег!
Герой понимал, что она права, но что-то незримо держало его здесь, среди этих страшных, наполненных смертью развалин. Однако, взглянув на Авлону, стоявшую с ним рядом, герой решился последовать совету Пентесилеи: девочка была бледна, как алебастр.
Когда они вновь шли через площадь, Пентесилея вдруг указала рукой на статую Троянского Коня:
– Вот! Смотрите: вот как они проникли ночью в город!
Дым вокруг статуи в это время рассеялся, и стало видно, что дверца в левом боку коня открыта. Из нее спускалась, свисая до земли, веревочная лестница.
– Эта статуя для троянцев священна, – глухо сказала Пентесилея. – Я о ней много слышала, хотя вижу впервые. Троянцы вряд ли оставили бы ее с раскрытой дверцей, не убрав лестницу. И трупы стражников возле самого Коня – видишь, Ахилл? Они подбежали сюда, наверное, когда заметили со стены что-то неладное...
– Да, – сказал он, – я понимаю... Коня увозили в город в последний день праздника. Вероятно, ахейцы убили рабов, которые должны были его увезти, и вместо них забрались внутрь – там, внутри, поместится десятка четыре воинов... Перед ними открыли ворота, они туда въехали. Было уже темно. Ктото из них спустился, стражники, глядя со стены, подумали, что это – рабы. Кто разглядывает рабов, кто запоминает их в лицо? А ночью те, что оставались внутри, выбрались наружу, убили стражу и раскрыли ворота.
– Ты совершенно прав! Так в точности все и было. Я не видел, но они рассказывали это именно так.
Прозвучавший совсем близко голос заставил всех троих резко обернуться. Из-за статуи показалась и приблизилась к ним человеческая фигура. Человек был в запыленном, испачканном пеплом хитоне, на плечах – грубый плащ, тоже весь грязный. Лицо бледное, со следами крови и копоти.
– Ахеец! – воскликнула Пентесилея и вскинула лук.
– Постой! – Ахилл предупреждающе вытянул руку, хотя амазонка и не собиралась стрелять. – Он не опасен, я знаю его. Я не ошибся – это ты, Терсит?
– Я, – спартанец подошел еще ближе. – А ты что, в самом деле живой?
Я думал сперва, что вижу твою тень и едва не рехнулся со страху. Но для тени ты что-то слишком небритый и перемазанный пеплом – как, впрочем, и я... Дотронься до меня, Ахилл, чтоб мне поверить!
Ахилл тронул его плечо.
– Правда! – в голосе Терсита послышалось невероятное облегчение. – Говорили ведь, что богиня тебя воскресит! Да вот и сама богиня, рядышком, только одета по-другому. Я-то ее разглядел и запомнил.
– Прекрати болтовню, или замолчишь навсегда! – проговорил герой, с трудом сдерживая желание ударить воина. – Ты можешь мне сказать, почему они это сделали? Почему захватили и уничтожили город, если дань была выплачена?! Или ее не выплатили?
Терсит пожал плечами.
– Богоравный Ахилл! Ты же знаешь Атридов – разве им когда-нибудь чего-нибудь не бывало мало? Это – самая главная причина. Вторая – тебя уби... ну, словом, то, что с тобой произошло. Все только и говорили, что нельзя прощать этого троянцам. И последнее, что называется – искорка на трут, и все запылало! Кто-то из троянцев подменил часть дани. Проклятущий зануда Идоменей вздумал открывать доставшиеся ему бочки и в них рыться, как жук в навозе. Ну, и обнаружил, что в нескольких бочках под золотишком – простая морская галька! Атриды стали проверять бочки на других кораблях и нашли еще с десяток таких...
– Десяток из сотен! – голос Ахилла сорвался на крик. – И это стало причиной гибели Трои?! Или нельзя было призвать Приама к ответу, добиться выдачи настоящей дани вместо фальшивой?! Ведь это, конечно, не Приам... Просто кто-то из его родни упас свои богатства, решив, что это не сразу откроется!
– Да им было все равно, – Терсит устало махнул рукой. – Они хотели взять Трою – вот и получили предлог. А тут еще тот же Идоменей вспомнил, как Одиссей в разговоре с ним брякнул, что с помощью этой лошади можно было бы попасть в Трою.
– Одиссей! Будь он проклят! Я так и думал, что это – его выдумка... – простонал герой.
– Да он-то громче всех возмущался и говорил, что так поступать недостойно, – возразил Терсит. – Но в пузо лошадке полез, а то как же – скажут еще, что струсил! Ну и последнее, Ахилл... Уж не знаю, как и сказать, чтобы ты меня не пришиб... Твой сын приплыл сюда накануне.
– Неоптолем?! Он участвовал в этом?!
На Ахилла было жалко смотреть. Он даже пошатнулся, вся кровь отлила от его лица.
– Да, он настоящий богатырь, хоть борода у него не будет расти еще года этак четыре. Они сильно рассчитывали на него, и не ошиблись. Все было сделано ночью. Барахла и пленных захватили столько – как только корабли сразу не потонули... Уплыли они вчера вечером.
Ахеец вздохнул и опустил голову. Он видел, что Пелид не убьет его, но горящие яростью глаза Пентесилеи не сулили ничего хорошего.
– Где Гектор? Что с ним? – голос Ахилла был глух.
– Я не знаю! – испуганно воскликнул Терсит. – Я же был, как обычно, по возможности, позади всех. Ты мою «отвагу» знаешь. Говорят, он убит.
У героя вырвался страшный стон, но тут же он в бешенстве топнул ногой, так что Терсит поспешно отскочил в сторону.
– Не верю! Я не верю, нет! Он жив!
Потом, взяв себя в руки, Пелид вновь обратился к ахейцу:
– А ты? Почему ты еще здесь?
Терсит ответил новым печальным вздохом.