– В самом деле, хватит! – подхватил Патрокл. – Ну что же, идем в наш грот? Я хочу пообедать, а не грызь апельсины, да и Тарк, вон, уже облизывается на мою сумку – чует кролика...
– Пошли, – Ахилл встал и тоже намотал на бедра свою повязку.
Грот, о котором они говорили, находился локтях в двухстах от ручья и запруды, где друзья купались, и, кроме них двоих, о нем не знал ни один человек: им не хотелось, чтобы их сокровенное убежище, место отдыха и дружеских бесед, посещал кто-то еще.
Примерно за год до этого времени Ахилл охотился в лесу. Преследуя дикого поросенка, он выскочил на небольшую поляну, в конце которой высился старый бук, когда-то, во время сильной бури, накренившийся и застывший с распластанной над землей кроной, с полувывороченными корнями, от которых уже много лет росли в разные стороны молодые побеги. Дерево окружали густые заросли кустов, в которых и скрылся испуганный поросенок. Ахилл бросился следом – и неожиданно для себя провалился в пустоту... Поднявшись с мягкого мха и сухих листьев, он обнаружил, что находится в маленькой пещере, образованной, как он потом разглядел, приподнятым корневищем старого бука и наросшей вокруг землей. Кусты плотно закрывали отверстие грота, но внутри было достаточно светло: меж корнями осталось немало небольших отверстий, в которые проникал свет. С одной стороны в земляную стену грота вдавался замшелый камень, сверху весь покрытый трещинами, сквозь которые сочилась вода. Чистая, родниковая, она крохотными струйками сбегала по камню, по выточеным на его боку светлым бороздкам, и убегала под землю, не оставляя на полу грота ни ямки, ни лужицы. Грот был совсем невелик: в нем могли поместиться человек пять, не больше.
Ахиллу очень понравилось это убежище. На другой день они пришли сюда с Патроклом и с тех пор бывали тут часто.
* * *– Готово! – Ахилл ножом разгреб золу, разрезал спекшиеся и обугленные листья водяной лилии и, ловко наколов кончиком ножа румяную тушку кролика, перекинул ее на плоскую ивовую плетенку, где уже лежали только что снятые с вертела жареные голуби. – О, как вкусно пахнет!
– Замечательно! – согласился Патрокл. – Но еду нужно не нюхать, а есть.
Некоторое время друзья молча поглощали мясо, закусывая лепешкой и по очереди прихлебывая молоко из красивого глиняного кувшина, длинногорлого, покрытого зеленой глазурью с нанесенными на нее фигурками нимф и каких-то загадочных птиц.
– У троянцев все красивое... – Патрокл приподнял кувшин так, чтобы на него сквозь одно из отверстий в стене грота упал свет. – Самые простые вещи они делают с любовью. Наверное, среди них много музыкантов и поэтов. А ведь как странно! Мы здесь двенадцатый год, и ничего почти не знаем о них...
– Кроме того, что они умеют нас убивать! – усмехнулся Ахилл, беря у друга кувшин и отпивая молоко. – Что тебе до троянцев, Патрокл? Мне не интересны негодяи, которые оскорбляют законы гостеприимства и гадят в чужом доме!
– Но это сделал Парис! – возразил Патрокл, оделяя Тарка костью с изрядным куском мяса. – Ведь не все троянцы такие. Уверен, что Гектор никогда бы подобного не сделал.
– Наверное, ты прав. Этот не похож на трусливого вора. Но он все равно враг, верно? И третьего дня из-за твоей безумной отваги он едва тебя не убил, дорогой мой! Сколько он уже уложил наших воинов!
– Не больше, чем мы с тобою его родни, братец! – улыбнулся Патрокл. – Ты-то уж точно больше... Гектор страшен, это верно, но мне он интересен. В нем есть что-то великолепное, что-то очень настоящее, как... как в тебе.
– Ну, спасибо за сравнение! Ты мне польстил!
Ахилл усмехнулся и вновь поднял кувшин к губам. Капли молока упали на его смуглую грудь, попали на колено, и лежавший вплотную к нему Тарк осторожно слизнул большим розовым языком белые брызги.
Молодые люди вновь замолчали. Они иногда могли молчать часами и не потому, что им не о чем было говорить. Просто каждый так хорошо знал другого, что иной раз они вели беседы без слов, угадывая, словно прочитывая друг у друга мысли. И в этот раз Ахилл вдруг ответил не на слова Патрокла, а на родившуюся у того мысль.
– И если я не примирюсь с Агамемноном и не вернусь на поле сражения, это бужет стоить слишком дорого... Мы останемся в Троаде еще на долгие годы, и самые отважные найдут здесь смерть. Я же понимаю это, не думай! Но не могу... Не могу, Патрокл!
Это мучительное восклицание вырвалось у героя уже против воли, и он тут же отвернулся, хотя понимал, что Патрокл видит его состояние, даже когда его лицо скрыто тенью.
– Это не ты с ним должен примириться, а он с тобой, – голос Патрокла прозвучал неожиданно жестко, и его всегда спокойные серые глаза остро блеснули и погасли. – Виноват он, Атрид Агамемнон, а не ты, и пускай все будет, как есть, пока...
– Пока Гектор, который тебе так интересен, не разнесет наш лагерь пеплом по равнине! – зло проговорил Ахилл. – А я не умру от моего позора. Ф-фу! Сидеть в шатре и прислушиваться к звукам сражения! И это мне-то, которого называют величайшим из воинов! Я сам себе противен!
– Придумать бы какой-то выход... – проговорил Патрокл задумчиво. – Я давно думаю. Но у меня ничего не получается – не хватает, видно, умишка. Поговори-ка с Одиссеем. Этот придумает все, что хочешь.
– То-то он и придумал идиотскую клятву женихов Елены, из-за которой мы все здесь оказались! – Ахилл рассмеялся коротко и резко, поперхнулся и с трудом откашлялся. – Где тогда был его хваленый ум?
Патрокл вдруг расхохотался.
– Спроси лучше, где был мой ум, когда я шестнадцати лет от роду, царь не царь, а просто вздорный мальчишка – без царства, без богатства, без блестящих надежд на будущее, вздумал свататься к лучезарной Елене, из-за которой лучшие воины и герои готовы были друг друга перерезать! Это каким же надо было быть самовлюбленным и самонадеянным болваном, какое иметь совершенно дурацкое тщеславие?! Все посватаются, а я нет – надо же! И ты ведь тогда смеялся надо мной! Ты-то в двенадцать лет был умнее... Э-э-э, братец, куда нам кого-то укорять! Мне-то уж, во всяком случае...
Он вдруг нахмурился и проговорил уже другим тоном, с настоящей горечью:
– А все же ничего не делается зря... Я ведь неплохой воин. Видишь, и базилевсы говорят, что без меня бы третьего дня кораблей было не спасти! И это, если честно сказать, правда. Уж как ликовал Гектор, когда ему удалось поджечь три корабля! Уж как потешался! А отступая, кричал: «Через три дня выходите в поле снова! А не выйдете, значит, вы – трусы и можете драться только за спиной Ахилла!» Я едва с ума не сошел от злости...
– Значит, завтра снова битва? – невольно встрепенувшись, воскликнул Ахилл.
– Послезавтра, – Патрокл проглотил последний кусочек мяса и вытер губы тыльной стороной ладони. – Агамемнон сказал – нечего нам исполнять приказы Гектора! Когда захотим, тогда и выйдем. На самом деле, надо хотя бы раны залечить... Я-то цел и невредим, зато мой нагрудник и шлем, ты сам видел, в каком состоянии. И я ума не приложу, что надену! Среди наших трофеев ничего подходящего нет, одолжить не у кого...
Ахилл грустно покачал головой.
– Так уж и не у кого, Патрокл? К сожалению, у меня! Я ведь не буду драться послезавтра с тобой рядом...
Друг базилевса взвился со своего места, от радости едва не ступив ногой в горячие уголья.
– Ахилл! Ты... Ты дашь мне свои доспехи?!
Герой пожал плечами.
– А что здесь такого? Бери, конечно. Они прочнее всех ахейских доспехов и, думаю, всех троянских. Ни у кого таких нет. Только вот они тебе велики, но мы подтянем ремешки, и это не будет слишком мешать... Да не смотри на меня так восторженно! Лучше бы мне самому надеть их… И вот что – обещай мне, нет, поклянись, что не вообразишь себя Ахиллом и не полезешь в этих доспехах сражаться с Гектором!
Последние слова Ахилл произнес уже с настоящей тревогой, кажется, сожалея, что предложил другу великолепные латы, которые могли вызвать в нем еще большую отвагу, доходящую до безрассудства...
– Обещай, что не будешь драться с Гектором! Слышишь, Патрокл? Или я тебе этих доспехов не дам!
– Обещаю, обещаю! Я же не совершенно сумасшедший, немножко-то ума у меня все же есть... Ну не хмурься, Ахилл, прошу тебя! С твоей помощью я для начала хотя бы напугаю троянцев... То-то завизжат с перепугу!
Однако, Ахилл продолжал хмуриться.
– Знаю я тебя... Ох, как хорошо знаю! Ладно, не смотри так... Давай сюда мед и вторую лепешку. Доедим это все и, уж прости, я хочу спать. Ночами, в шатре, мне не спится, а здесь так спокойно и тихо.
Патрокл улыбнулся и, набрав в опустевший кувшин воды, благо она стекала струйками по стене грота, тщательно залил еще тлеющие уголья их костерка.
Некоторое время спустя друзья крепко спали, растянувшись один на постели из ветвей и листьев, другой – на мягком мху. Вдвоем они заняли треть пространства небольшого грота. Их огромный золотистый пес тоже задремал, устроившись возле входного отверстия, надежно скрытого ветвями кустов. Он спал чутко, положив тяжелую голову на передние лапы, подрагивая во сне ушами и при каждом шорохе или звуке, что долетали из леса, морща и напрягая нос. Но обоняние не говорило ему ни о какой опасности, все было спокойно, и пес не просыпался.
На этом месте Мише пришлось прервать чтение. Часы показывали без четверти одиннадцать, и надо было поспешить, чтобы успеть на последнюю электричку. И Аня волнуется…
Аня, конечно, волновалась, но вида не показала. Предложила поужинать и быстренько собрала на стол. Когда же Михаил, давясь горячей котлетой, захлебываясь и сбиваясь, рассказал ей о том, что успел прочитать, она задумчиво откинула на спину свою тугую, бронзовую косу и проговорила:
– И когда ты снова поедешь?
Миша посмотрел на жену умоляюще.
– Мы договорились с Александром Георгиевичем на послезавтра. Понимаешь, через неделю мне снова ехать за шмотками, так хотя бы что-то успеть...
– Я с тобой поеду, – просто, без нажима, но тоном твердой решимости сказала Анна.
– Но... А эти как же? – он кивнул на притворенную дверь комнаты, где в три носа сопели спящие близняшки.
– Тебе ста рублей не жалко? – теперь Анюта смотрела на мужа с просительной улыбкой. – Моя Верка – ну, помнишь?.. Она подрабатывает в одной фирме няней по вызову. Давно мне предлагает – давай я с твоими посижу. Всего сотку за вечер просит, в три раза дешевле, чем у них обычно берут. Можно, да?
Миша так и подскочил от радости.
– Аннушка... ой, ну конечно! Мне так жалко было, что ты этого не читала!
– А я чуть с ума не сошла от зависти... Ладно, едем вдвоем.
В конце концов, я три года при них сижу, а у меня тоже – высшее историческое. Буду читать у тебя из-за плеча.
Но профессор Каверин, очень обрадованный появлением Анюты, решил дело проще:
– Рукопись с правками, с переносами строк. Я тут над ней колдую и кое-что на ходу перекраиваю. Так что сегодня вы просто пейте чай и слушайте, а я буду читать вслух. Если у меня хватает воздуха на двухчасовые лекции при полном актовом зале, то вам двоим, да при уютном камине и с трубочкой, я часа четыре, а то и пять читать буду. Идет?
Молодые люди и не подумали спорить – слушать Александра Георгиевича было всегда невероятно интересно, о чем бы он ни говорил и что бы ни читал. Муж и жена дружно плюхнулись в кресла, и на коленях у Ани тут же оказался урчащий от удовольствия Кузя. Она запустила пальцы в его пушистую шерсть, и с первых же слов уютный профессорский кабинет исчез. За ее спиной трещал и разгорался все жарче камин, синие витые струйки дыма поднимались от лежащей на углу стола трубки, свиваясь в какие-то загадочные иероглифы, а в это самое время...
Глава 4
В это самое время в нескольких десятков стадиев от апельсиновой рощи, за которой начинался лес, таивший в себе прохладную запруду и маленький грот, на высокой Троянской стене караульные несли свою обычную службу.
Все последние годы воины дежурили по двое на участке стены протяженностью в четыре сотни локтей – так, чтобы каждая пара караульных видела соседнюю пару.
Жара сморила дежурных, и они, прохаживаясь по каменной дорожке между невысокими поребриками, старались поскорее добраться до одного из выступов, к которым поднималась с внутренней стороны лестница – чтобы, по очереди сбежав на несколько ступенек вниз, немного постоять в тени.
Со стены в том месте, где располагались громадные Скейские ворота, открывалась Площадь Коня, и воины видели сооруженные на ней солнечные часы. Они показывали немного заполдень. Этой смене оставалось нести караул четыре часа, что вовсе не радовало воинов, но они старались об этом не думать – война приучила всех относиться к караульной службе очень серьезно... И все же им было муторно – солнце палило, дрожащий от зноя воздух утомлял глаза, и они топали взад и вперед лениво и медлительно, сдвинув на затылок шлемы и даже не глядя на свои сложенные у поребрика щиты и луки, которые им, следуя приказу, нельзя было даже выпускать из рук.
Шаги, прозвучавшие на ступенях лестницы, заставили караульных поспешно метнуться к своему оружию, подхватить его, продеть руки в ремни щитов и поправить шлемы так, чтобы они, как и положено, полуприкрывали их лица. Они узнали эту легкую и одновременно твердую поступь и не ждали ничего хорошего в случае, если их застанут за небрежным исполнением службы...
– Слава тебе, Гектор! – воскликнул один из караульных, не только с искренней радостью приветствуя своего военачальника, но и предупреждая громким возгласом соседнюю пару охраны, чтобы и те успели вооружиться, как полагается.
Впрочем, троянский полководец давно уже знал все эти «военные хитрости».
– Молодец, Аквин! – проговорил он, широкими шагами одолевая последние ступени и поднимаясь на стену. – Ты прав: я мог застать твоих товарищей врасплох, и уж им бы не поздоровилось, если их шлемы и оружие валялись в стороне, а не были при них. Только, думаю, еще хуже было бы, если бы их застали врасплох враги.
– Да какие враги, Гектор? – проговорил второй караульный. – На равнине пусто, как на тарелке, вымытой после трапезы. Ахейцы сейчас присмирели – мы задали им третьего дня славную трепку! Едва ли они решатся напасть на нас.
– Едва ли, – кивнул троянский герой. – Едва ли, покуда Ахилл в ссоре с Агамемноном и не участвует в битвах. А если они помирятся? Да и в любом случае, нам нельзя быть беспечными.
С этими словами он подошел к краю стены, поставил ногу на поребрик и стал внимательно осматривать равнину.
Гектору к этому времени минул тридцать один год. Он уже достиг полного расцвета своей неслыханной силы и поистине выдающейся мужской красоты. Громадный рост, идеальное сложение, когда при очевидной исполинской силе в фигуре героя не было ни малейшей тяжести или грузности, точные и стремительные движения, царственность осанки, – все в Гекторе восхищало и привлекало внимание.
Его лицо было под стать общему облику – тонкое, умное, с почти идеально правильными чертами и будто освещенное тем скрытым огнем, который выдает силу, куда большую, чем сила железных мускулов. Высокий чистый лоб молодого человека прочерчивали черные, будто вырезанные из полосок драгоценной ткани брови. Карие удлиненные глаза смотрели спокойно, а в последние годы, в годы войны и бесконечных потерь, их взгляд стал суровым. Как все троянские мужчины, не достигшие преклонного возраста – «возраста мудрости», он не носил бороды, и его твердый, чуть выступающий подбородок подчеркивал выражение жесткой, непреклонной решимости.
Лицо героя обрамляли роскошные волосы, черные, сверкающие, густо-волнистые, слегка вьющиеся, как почти у всех Приамидов. Сзади они свободно опускались на шею, касаясь плеч, а надо лбом их подхватывал серебряный с чернью обруч. Этот обруч да неширокий браслет такого же червленого серебра, надетый на левую руку выше локтя, были единственными украшениями троянского героя. В Трое многие мужчины носили серьги, и Гектор носил их в юности, но теперь дырочки в его ушах заросли. Его одежда тоже была проста: черный, до колен хитон – сшитый, однако, из дорогой и тонкой ткани, со скупой отделкой, подхваченный кожаным поясом, да сандалии с военной высокой шнуровкой составляли весь наряд знаменитого полководца. Впрочем, в такую жаркую погоду едва ли разумно было надевать на себя что-то еще...
Гектор долго, не отрываясь, смотрел на раскаленную равнину, поворачивая голову то вправо, то влево. Ничто не изменилось, со вчерашнего дня явно ничего не произошло, не появилось ни одного подозрительного предмета.
Троянский герой вздохнул и снова посмотрел на стражников.
– Воины ночной смены говорили, что в лагерях ахейцев как будто было больше костров, чем всегда, – сказал он – Никто не заметил утром чегонибудь необычного?
– Нет, – подумав, ответил Аквин. – Дымов и точно, было много. Но я думаю, они вчера охотились: из лесу доносились крики и лай собак.
Видно, им повезло, они набили дичи, вот и хотели за ночь нажарить и накоптить побольше мяса – в такую жару его можно и до утра не сохранить.
– Это верно, – голос Гектора звучал задумчиво. – Да, нам сейчас на охоту не выйти... Однако, не слишком они напуганы после недавней битвы, если охотятся так близко к городу! Жалко, я не знал – мы бы их перехватили. Хотя, впрочем, – и тут он нахмурился, – это могла быть ловушка: однажды, шесть лет назад, нас уже заманили таким образом в лес. А теперь скажите мне: кто из военачальников обходил с утра стены?
– Полит, – ответил младший из воинов. – Он и расставлял нас всех в караулы.
– А Париса вы не видели? – нахмурился Гектор.
– Сразу после восхода? – простодушно воскликнул юноша. – Да разве Парис когда-нибудь встает так рано?
Он осекся, заметив испуганный жест своего товарища. Но если Гектор и был разгневан такой неучтивостью в отношении царевича, своего брата, то не счел нужным это показать. Он как бы не обратил внимания на слова воина.
– Хорошо, – герой повернулся и глянул на площадь, на солнечные часы. – Сегодня очень жарко, поэтому я приказал, чтобы через час вас сменили. Дневные дежурства в эти жаркие дни будут короче.