Размечтавшись о собачьем пудинге, Стюарт понял, как он голоден. Ему казалось, что он никогда не наедался досыта с того самого дня, как упала бомба. Последний раз он обедал по–настоящему в кафе Фреда в тот самый день, когда увидел фока, впадающего в его дурацкий транс.
Интересно, где сейчас этот маленький уродец? Стюарт не вспоминал о нем целую вечность.
Конечно, теперь вокруг развелось множество фоков, восседавших в своих «мобилях», совсем как Хоппи, — безрукие и безногие боги, каждый в своей собственной вселенной. Вид их все еще пугал Стюарта, хотя за прошедшие дни он навидался всякого… И это зрелище было не самым худшим. Он решил, что лично ему противнее всего видеть шествующих по улице симбиотов — нескольких людей, связанных анатомически, имеющих какой–нибудь общий орган. Воплощение идеи сиамских близнецов в мире Блутгельда — но близнецов могло быть и больше двух. Однажды он видел целых шесть особей, связанных воедино. Их слияние происходило не в утробе матери, а вскоре после рождения. Таким образом спасали жизнь тем, кто родился без какого–нибудь жизненно важного органа. Им требовалась симбиотическая связь, чтобы остаться в живых. Одна поджелудочная железа могла сейчас служить многим людям — триумф биологии, конечно, но, на взгляд Стюарта, было бы милосерднее позволить этим несчастным умереть.
Справа от него вспарывала поверхность залива небольшая лодка, хозяин которой — безногий ветеран — греб по направлению к груде железа, бывшей, без сомнения, затонувшим кораблем. Громадный корпус был весь утыкан множеством рыбацких удочек. Они принадлежали ветерану, и он плыл проверять их. Наблюдая за лодчонкой, Стюарт вдруг подумал: а не попытаться ли достичь на ней противоположного берега? Он мог предложить ветерану пятьдесят центов за путешествие в один конец. Почему нет? Стюарт вышел из машины на пирс и подошел к воде.
— Эй, — крикнул он ветерану, — плывите сюда.
Он вынул из кармана пенс и бросил его на пирс. Ветеран услышал и увидел монету, сразу же повернул свою лодочку и изо всех сил стал грести к пирсу — так, что на лице его выступил пот. Он внимательно оглядел Стюарта и, приставив ладонь к уху, спросил:
— Рыбу? Сегодня я еще ничего не поймал, может быть, позже. Как насчет небольшой акулы? Безопасность гарантируется…
Он показал счетчик Гейгера на батарейках, привязанный к его поясу куском веревки — на тот случай, понял Стюарт, если счетчик упадет в воду или кто–нибудь попытается украсть его.
— Нет, — сказал Стюарт, присев на корточки у края пирса, — я хочу перебраться в Сан–Франциско. Я заплачу вам четверть доллара за поездку в один конец.
— Я не могу оставить свои удочки, — сказал ветеран, и его улыбка пропала. — Я должен вытащить их, все до единой, или кто–нибудь заберет их, пока меня не будет.
— Тридцать пять центов, — сказал Стюарт.
В конце концов они сошлись на сорока.
Стюарт стреножил Эдварда Принца Уэльского, повесил замок так, чтобы никто не мог увести коня, и вскоре уже плыл к Сан–Франциско, взлетая вверх и вниз на борту ветеранской лодочки.
— Чем вы зарабатываете себе на жизнь? — спросил ветеран. — Вы ведь не сборщик налогов?
Он откровенно разглядывал Стюарта.
— Нет, — ответил Стюарт, — я просто продаю электронные ловушки.
— Слушай, приятель, — сказал ветеран, — у меня была ручная крыса, она тоже жила под пирсом, как и я. Она была такой умной, что могла играть на дудочке. Я не разыгрываю тебя, это чистая правда. Я сделал маленькую деревянную дудочку, и она играла на ней носом… звук был почти как у азиатской носовой флейты из Индии. Она жила у меня, но потом ее задавили. Я видел, как это произошло, но ничего не мог поделать. Она перебегала пирс, искала что–то… может быть, кусочек тряпки… у нее была постель, которую я для нее сделал, она то и дело простужается… то есть простужалась… из–за того, что у крыс–мутантов, а у этого вида в особенности, вылезает шерсть.
— Я таких видел, — сказал Стюарт, вспоминая, как хорошо безволосые коричневые крысы избегают даже электронных ловушек мистера Харди, — я действительно верю в то, о чем вы рассказываете, я хорошо знаю крыс. Но они не идут ни в какое сравнение с маленькими полосатыми серо–коричневыми кошками. Ведь вам пришлось сделать дудочку самому, крыса не могла ее смастерить?
— Ваша правда, — сказал ветеран, — но она была настоящей артисткой. Вам бы послушать, как она играла. Здесь каждый вечер после ловли рыбы собиралась толпа. Я пытался научить ее играть «Чакону» Баха.
— Однажды я поймал одну из этих полосатых кошек, — сказал Стюарт, — и держал ее у себя месяц, пока она не сбежала. Она умела делать маленькие заостренные вещички из жестяных консервных банок. Она сгибала жесть или делала что–то в этом роде; я никогда не видел ее за работой, но вещички были опасными.
Ветеран спросил, продолжая грести:
— Как сейчас обстоят дела на юге Сан–Франциско? Я–то не могу выйти на сушу. — Он показал на нижнюю часть своего тела. — В моей лодочке есть люк, когда мне требуется принять ванну. Найти бы где–нибудь дохлого фока и забрать его коляску. Она называется «фокомобиль».
— Я знал самого первого фока, — сказал Стюарт, — перед войной. Он был великолепен, мог починить все, что угодно.
Он закурил сигарету с суррогатом табака, ветеран жадно разглядывал ее.
— Вы, должно быть, знаете, — продолжал Стюарт, — что юг Сан–Франциско теперь — сплошная равнина; он был сильно разрушен, и сейчас там одни фермы. Никто не стал снова застраивать землю, да там и были в основном ряды маленьких домиков, так что не осталось даже подходящих фундаментов. На фермах выращивают кукурузу и фасоль. Я–то еду для того, чтобы посмотреть на большую ракету, которую только что нашел один из фермеров. Мне нужны реле, лампы и другая электроника для ловушек мистера Харди. — Он помедлил. — Вам бы надо завести такую ловушку.
— Зачем? Я питаюсь рыбой, и с чего бы мне ненавидеть крыс? Мне они нравятся.
— Мне они тоже нравятся, — сказал Стюарт, — но вам следует быть предусмотрительным, вы должны заглядывать в будущее. Если мы не проявим бдительность, Америку могут когда–нибудь захватить крысы. Наш долг перед страной — ловить и убивать крыс, особенно самых умных, которые станут естественными лидерами.
Ветеран глянул на него:
— Слышу речи продавца.
— Я говорю искренне.
— Вот за это я и не люблю продавцов, они верят своим собственным россказням. Вы отлично знаете, на что будут способны самые умные из крыс даже через миллион лет эволюции. В лучшем случае они смогут быть нашими слугами, слугами человеческих существ. Может быть, они будут носить письма и делать несложную работу. Но стать опасными… — Он покачал головой. — Сколько стоит одна ваша ловушка?
— Десять долларов серебром. Бумажные деньги не берем. Мистер Харди — человек пожилой, а вы же знаете стариков, — рассмеялся Стюарт, — они не считают бумажки за деньги.
— Давайте я расскажу вам об одной крысе, которую я как–то видел, — начал ветеран, — она совершила героический поступок…
Стюарт прервал его:
— На этот счет у меня есть собственное мнение. Не стоит спорить.
Они замолчали. Стюарт наслаждался видом залива, а ветеран греб. Был погожий день, и по мере приближения к Сан–Франциско Стюарт все больше думал об электронных деталях, которые он доставит мистеру Харди, и о фабрике на авеню Сан–Пабло, возле развалин того, что когда–то было западным крылом Калифорнийского университета.
— Что у вас за сигарета? — спросил наконец ветеран.
— Эта? — Стюарт осмотрел окурок, который он уже приготовился было погасить, спрятать в металлическую коробку и положить в карман. Коробка была полна окурков, которые Том Франди, местный табачник из Южного Беркли, распотрошит и сделает новые сигареты.
— Эта сигарета, — сказал он, — привозная, из округа Марин. Особенный первосортный «Золотой ярлык», сделанный… — Он помедлил, желая произвести эффект. — Может быть, мне не стоит говорить вам…
— Эндрю Джиллом, — сказал ветеран. — Если вы, скажем, продадите мне целую сигарету, я дам вам десять центов.
— Они стоят пятнадцать центов штука, — сказал Стюарт. — Их везут вокруг Блэк–Пойнта и Сиа–Пойнта, а потом по долине Лукас откуда–то из–за Никозии.
— Как–то раз мне довелось попробовать одну из сигарет Эндрю Джилла, — сказал ветеран, — она выпала из кармана у пассажира парома. Я выловил ее из воды и высушил.
Неожиданно для себя Стюарт протянул ему окурок.
— Господи, — сказал ветеран, не глядя на него. Он стал грести быстрее, губы его шевелились, на глазах показались слезы.
— У меня есть еще, — сказал Стюарт.
Ветеран повернулся к нему:
— Я скажу вам, мистер, что еще у вас есть. У вас есть настоящая человечность, а она так редко встречается в наши дни. Очень редко.
— Они стоят пятнадцать центов штука, — сказал Стюарт. — Их везут вокруг Блэк–Пойнта и Сиа–Пойнта, а потом по долине Лукас откуда–то из–за Никозии.
— Как–то раз мне довелось попробовать одну из сигарет Эндрю Джилла, — сказал ветеран, — она выпала из кармана у пассажира парома. Я выловил ее из воды и высушил.
Неожиданно для себя Стюарт протянул ему окурок.
— Господи, — сказал ветеран, не глядя на него. Он стал грести быстрее, губы его шевелились, на глазах показались слезы.
— У меня есть еще, — сказал Стюарт.
Ветеран повернулся к нему:
— Я скажу вам, мистер, что еще у вас есть. У вас есть настоящая человечность, а она так редко встречается в наши дни. Очень редко.
Стюарт кивнул. Он чувствовал, что в отношении последнего ветеран прав.
Постучав в дверь небольшого деревянного домика, Бонни спросила:
— Джек? Вы дома?
Дернув дверь, она нашла ее незапертой и сказала мистеру Барнсу:
— Может быть, он пошел к своему стаду. Сейчас сезон ягнят, и у него столько хлопот. Рождается много ягнят, а они не всегда могут пройти через родильный канал без посторонней помощи.
— Сколько голов в отаре? — спросил Барнс.
— Сотни три. Они свободно пасутся по оврагам, так что точно сосчитать невозможно. Вы, случайно, не боитесь баранов?
— Нет, — ответил Барнс.
— Тогда пойдемте.
— Он тот самый человек, которого бывший учитель хотел убить, — тихо сказал Барнс, когда они пересекали вытоптанные овцами поля, направляясь к низкому гребню, поросшему елями и кустарником.
Барнс заметил, что многие кусты объедены. Голые ветки доказывали, что отара мистера Триза находилась поблизости.
— Да, его хотели убить, — подтвердила женщина, широко шагая, засунув руки в карманы, и быстро добавила: — Но я не знаю почему. Джек ведь только овцевод. Я знаю, что разводить овец на землях, пригодных для пахоты, незаконно… но вы сами видите, только малая часть земли может быть вспахана, здесь сплошные овраги. Возможно, мистер Остуриас позавидовал…
Я не верю ей, думал Барнс. Однако все это его не особенно интересовало. Он намеревался избежать ошибки своего предшественника, кем бы или чем бы ни оказался мистер Триз. Пока что для мистера Барнса он был всего лишь частью окружающего мира, который не был больше ни вполне Аристотелевым, ни гуманным. Представление, сложившееся у него о мистере Тризе, заставляло Барнса чувствовать себя неудобно. Образ, который сформировался в его мозгу, нельзя было назвать успокоительным.
— Жаль, что мистер Джилл не пошел с нами, — сказал Барнс. Он еще не успел познакомиться со знаменитым табачным экспертом, о котором столько слышал даже до приезда в Вест–Марин. — Вы говорите, что у вас здесь есть музыкальное общество? На чем вы играете?
Ему было интересно, потому что когда–то он сам играл на виолончели.
— Эндрю Джилл и Джек Триз — на флейтах, — сказала Бонни. — А я — на пианино. Мы исполняем старинную музыку — Генри Пёрселла, Иоганна Пэчелбела. Иногда к нам присоединяется доктор Стокстилл, но… — Она помедлила, сдвинув брови. — Он так занят. Ему приходится объезжать столько городов. К вечеру он совершенно измотан.
— А вы принимаете в свое общество посторонних? — спросил Барнс с надеждой.
— Что вы исполняете? Предупреждаю — мы играем только классику. У нас не просто общество любителей. Джордж, Джек и я играли вместе в старые дни, до Катастрофы. Мы начали девять лет назад. Джилл присоединился к нам уже после…
Она улыбнулась, и Барнс заметил, какие у нее красивые зубы. Столько людей страдают сейчас от нехватки витаминов и от радиационной болезни… зубы выпадают, развивается пародонтоз. Барнс ухаживал за своими зубами как только мог, но без особого успеха.
— Когда–то я играл на виолончели, — сказал он, сознавая, что говорить об этом бессмысленно, потому что — увы! — ни одной виолончели поблизости не было. Вот если бы он играл на каком–нибудь духовом инструменте…
— Жалко, — сказала Бонни.
— Может быть, в округе сохранились хоть какие–нибудь струнные инструменты? — спросил он, веря, что, если необходимо, сможет научиться играть, скажем, на альте. Я бы с удовольствием, думал он, если бы это дало мне возможность присоединиться к их обществу.
— Никаких, — сказала Бонни.
Прямо перед собой они увидели овцу суффолкской породы с темной мордой. Она посмотрела на них, затем встряхнулась, повернулась и убежала. Барнс заметил, что овца была крупная, красивая, упитанная, с густой шерстью. Интересно, режут ли их, подумал он и почувствовал, как рот его наполнился слюной. Он не пробовал баранины целую вечность.
Он спросил у Бонни:
— Мистер Триз режет их или растит только для того, чтобы получить шерсть?
— Только для шерсти, — ответила она. — Он испытывает страх перед убийством и ни за что не сделает этого, что бы ему ни предложили взамен. Конечно, у него воруют овец… это единственный способ получить мясо, но предупреждаю вас: его стадо хорошо охраняется.
Она указала на вершину холма, и Барнс увидел стоящую там и наблюдающую за ними собаку. Он сразу же определил, что это результат весьма сильной и полезной мутации. На морде у собаки было явно осмысленное выражение.
— Я бы не стал подходить близко к стаду, — сказал Барнс. — Собака не доставит нам хлопот? Она знает вас?
— Поэтому я и пошла с вами, — ответила Бонни. — Из–за собаки. У Джека она одна, но этого вполне достаточно.
Сейчас собака быстро бежала к ним.
Когда–то, предположил Барнс, ее предки были известными серыми или черными немецкими пастушескими овчарками. Он определил это по ее ушам и морде. Но сейчас… Он напрягся и ждал ее приближения. В кармане у него, конечно, был нож, много раз выручавший его, но в данном случае нож явно был бесполезен. Поэтому он старался держаться поближе к беззаботно идущей женщине.
— Привет, — сказала Бонни собаке.
Та уселась перед ними, открыла пасть и со скрежетом заговорила. Звук был ужасен, и Барнс содрогнулся. Похоже было на то, как если бы раненый человек судорожно пытался заставить работать поврежденные голосовые связки. Из этого скрежета он разобрал одно–два слова, да и в тех не был уверен. Бонни, однако, казалось, понимала все.
— Милая Терри, — сказала она собаке. — Спасибо, милая Терри.
Собака завиляла хвостом. Бонни сказала Барнсу:
— Мы найдем Джека в четверти мили отсюда, если пойдем по тропинке.
Она пошла вперед, широко шагая.
— Что сказала собака? — спросил Барнс, когда они отошли достаточно далеко, чтобы Терри не услышала их.
Бонни расхохоталась. Это рассердило Барнса, он нахмурился.
— Господи, — сказала она, вытирая слезы, — собака совершенствовалась в течение миллионов лет и наконец добилась успеха. Произошло одно из чудеснейших событий эволюции, а вы не можете понять, что она сказала. Извините, но это чертовски смешно. Я рада, что вы спросили меня, когда она уже не могла нас слышать.
— Я не удивлен, — защищался он, — вернее, я не так уж удивлен. Это вам, погрязшим здесь, в своем маленьком деревенском мире, все кажется чудом, но я–то изъездил все побережье и видел такое, что заставило бы вас… — Он не закончил фразу. — Эта собака — ничто в сравнении с тем, что я видел, хотя лично я согласен, что произошло важное событие.
Все еще смеясь, Бонни взяла его под руку.
— Да, вы человек из большого мира. Вы видели все, что там есть, вы правы. Что же вы видели, Барнс? Имейте в виду, мой муж — ваш начальник, а Орион Страуд — его начальник. Так почему вы приехали сюда? Не слишком ли здесь уединенно? Не слишком ли по–деревенски? Я–то думаю, что здесь прекрасное место для жизни, у нас стабильная коммуна. Но, как вы правильно заметили, чудес у нас не так уж много. И нет уродов, как в больших городах, где радиация была гораздо сильнее. Конечно, у нас есть Хоппи…
— Удивили, — сказал Барнс, — фоков сейчас везде полным–полно. Вы их встретите повсюду.
— Но вы нанялись на работу именно сюда, — сказала Бонни, внимательно глядя на него.
— Я же рассказывал вам, что у меня возник политический конфликт с двумя маленькими местными чиновниками, возомнившими себя королями в своих собственных маленьких королевствах.
Бонни сказала задумчиво:
— Мистер Остуриас интересовался политикой. И психологией — совсем как вы. — Она продолжала изучать его, пока они шли. — Он, правда, не был таким симпатичным… Голова у него была маленькая и круглая, как яблоко. И у него дрожали ноги, когда он бежал… не надо было ему убегать. — Сейчас она говорила спокойнее. — Он великолепно готовил тушеные грибы, молодые навозники и лисички — он знал их все. Вы пригласите меня на грибной обед? Прошло так много времени… мы пытались сами собирать грибы, но у нас ничего не получилось, мы сразу отравились.