Он молча кивнул.
— Подумай обо всех этих людях с белой кожей, которые намереваются отдать свой голос за цветного, — сказал Сол. — Это в самом деле воодушевляет. И доказывает, что не все белые так безнадежны.
— Разве я когда–нибудь говорил нечто подобное? — спросил Джим.
— Нет, но в глубине души ты так считаешь. И не доверяешь никому из нас.
— Что за бред? — не на шутку разозлился Джим.
— Ну и что ты со мной сделаешь? — парировал Сол. — Зарежешь своей электрографической магнитной бритвой?
— Перестань, Сол! — вмешалась Пэт. — Почему ты так разговариваешь с Джимом? — Она нервно огляделась по сторонам. — А если кто–то подслушивает?
— Я просто пытаюсь вывести его из депрессии, — ответил Сол. — Не могу спокойно смотреть, как он падает духом. Демонстранты–чистовики его явно задели, но он не отдает себе в этом отчета. — Он бросил взгляд на Джима. — Я много раз слышал, как ты говоришь: «Меня невозможно обидеть». Ясное дело, что можно, черт побери. Вот, например, сейчас ты обижен. Ты хочешь, чтобы все тебя любили, неважно, белые или цветные. Не понимаю, как ты попал в политику. Тебе следовало оставаться клоуном, развлекающим старых и молодых. Особенно очень молодых.
— Я хочу помочь человечеству, — ответил Джим.
— Изменяя экологию планет? Ты серьезно?
— Если я получу пост президента, назначу Бруно Мини руководителем космической программы, даже без предварительной встречи. Я намерен дать Мини шанс, которого они бы никогда ему не дали.
— Если тебя выберут, ты сможешь помиловать доктора Сэндса, — вставила Пэт.
— Помиловать? — Он озадаченно посмотрел на нее. — Но ведь его не судят, он разводится.
— Ты не слышал сплетни? — удивленно спросила Пэт. — Его жена хочет откопать какое–то давнее преступление, которое он совершил. Таким образом она расправится с Сэндсом и присвоит себе все их имущество. Никто пока не знает, в чем там дело, но миссис Сэндс дала понять, что…
— Не хочу ничего об этом слышать, — заявил Брискин.
— И правильно, — задумчиво сказала Пэт. — Развод Сэндса может тебе сильно повредить. Его любовница, Кэлли Вэйл, исчезла. Ходят даже слухи, будто ее убили. Возможно, у тебя действительно хорошее чутье, и мы тебе вовсе не нужны.
— Нужны, — возразил Брискин, не спеша потягивая из бокала. — Но не затем, чтобы впутывать меня в матримониальные проблемы доктора Сэндса.
Рик Эриксон, ремонтник фирмы «Джиффи–скатлеры Петеля, продажа и сервис», закурил и откинулся на спинку стула, упершись костистыми коленями в верстак, на котором лежал главный модуль поврежденного джиффи–скатлера, принадлежавшего доктору Лэртону Сэндсу.
В джиффи–скатлерах постоянно обнаруживались какие–то дефекты. Модель–прототип, едва поступив на рынок, сразу же сломалась. Это случилось много лет назад, но скатлеры с тех пор не сильно изменились.
Самый первый дефектный скатлер принадлежал Генри Эллису, трудившемуся в компании «Земные разработки». Как это часто бывает, Эллис не сообщил о дефекте своим работодателям… Это произошло еще до рождения Рика, и легенда, которую ему рассказали ремонтники скатлеров, гласила, что из–за неисправности своего аппарата Эллис угодил — во что трудно было поверить — в библейские времена.
В основе действия скатлеров лежала ограниченная возможность перемещения во времени. В трубе своего скатлера — по легенде — Эллис нашел некий участок, сквозь который отчетливо можно было увидеть другую реальность. Присмотревшись, он разглядел скопление крошечных фигурок, которые что–то верещали тонкими голосами и толпились совсем рядом, прямо за стенкой трубы.
Эллис не знал, кто они такие, но все же включился во взаимовыгодный обмен с этими человечками. Он принимал от них листки — удивительно маленькие и тонкие — с написанными на них вопросами и передавал эти бумажки группе, занимавшейся в «ЗР» расшифровкой языков, а затем, после того как вопросы человечков были переведены, вводил их в один из больших компьютеров компании, чтобы тот на них ответил. Потом он снова отправлялся в лингвистический отдел и наконец, уже ближе к вечеру, возвращался к трубе джиффи–скатлера, чтобы вручить человечкам ответы на их собственном языке.
Если всему этому верить, следовало признать, что Эллис был человеком весьма доброжелательным и отзывчивым.
Эллис предполагал, что человечки являются представителями внеземной расы, населяющей миниатюрную планету в какой–то иной системе. Но он ошибался. Они жили, опять же согласно легенде, в далеком прошлом самой Земли, и их языком был древнееврейский. Рик не знал подробностей, но за нарушение неких правил Эллиса уволили, и с тех пор никто его больше не видел. Может, он эмигрировал? Впрочем, неважно. Задача «ЗР» теперь состояла в том, чтобы ликвидировать дефект в трубе и проследить, чтобы в последующих моделях скатлеров он больше не появился.
Неожиданно раздался звонок интеркома, установленного на краю верстака.
— Привет, Эриксон, — послышался голос Петеля. — Тут пришел доктор Сэндс и спрашивает про свой скатлер. Когда он будет готов?
Рик Эриксон со всей силы ударил рукояткой отвертки по корпусу скатлера. «Пойду наверх и поговорю с Сэндсом, а иначе я с ума сойду. Нет у этого скатлера той неисправности, про которую он твердит», — подумал он.
Перепрыгивая через ступеньки, Эриксон поднялся на первый этаж. Сэндс как раз собирался уходить. Ремонтник знал трансплантолога по его изображениям в гомеогазетах; ускорив шаг, он успел окликнуть клиента, когда тот уже был на тротуаре.
— Послушайте, доктор… с чего вы взяли, будто скатлер выбрасывает вас именно в Портленде, штат Орегон, или где вы там еще с его помощью побывали? Он на это просто не способен, он не создан для этой цели!
Они стояли друг против друга. Доктор Сэндс — хорошо одетый, худой, с небольшими залысинами и узким носом, почти дочерна загорелый — оценивающе разглядывал Эриксона и не спешил с ответом.
«Значит, это тот самый, про которого пишут гомеогазеты, — подумал Эриксон. — Ну что же, смотрится он неплохо, особенно в этом костюме из кожи маршанских кузнечиков».
И тем не менее чем–то он раздражал ремонтника. В манере Сэндса держаться чувствовалась какая–то беспомощность; несмотря на зрелый возраст и эффектную внешность, вид у него был наивно–добродушный и слегка удивленный, словно он не в состоянии был до конца осознать происходящее вокруг, да и с ним самим. И все же с первого взгляда становилось ясно, что Сэндс — истинный джентльмен.
— Но ведь так оно, похоже, и происходит, — тихо сказал он. — Жаль, что не могу сказать больше, я недостаточно сведущ в механике.
Он обезоруживающе улыбнулся, и Эриксону стало стыдно за свою грубость.
— Черт побери! — воскликнул он, поняв свою ошибку. — Это вина «ЗР». Они же не сумели до конца устранить дефект скатлеров еще много лет назад. Жаль, что вам попалось такое барахло.
«А ты вроде парень ничего себе», — мысленно добавил он.
— Барахло, — повторил вслед за Эриксоном доктор. — Да, это все объясняет. — Он скорчил забавную гримасу. — Что ж, так уж мне везет в последнее время — не одно, так другое.
— Может, мне удастся убедить «ЗР», чтобы они приняли скатлер обратно и заменили новым, — предложил Эриксон.
— Нет, — мотнул головой доктор Сэндс. — Мне нужен именно этот.
Он произнес эти слова решительным тоном человека, который точно знает, чего хочет.
— Почему?
Действительно, какой смысл оставлять себе явное барахло? Да никакого. Честно говоря, вся эта история начинала выглядеть довольно подозрительно — слава богу, Эриксону приходилось иметь дело со многими клиентами.
— Потому что он мой, — ответил Сэндс. — Я сам его выбрал.
— Не надо мне на уши лапшу вешать, — вполголоса сказал Эриксон.
— Что–что? — переспросил Сэндс.
Он отступил на шаг, лицо потемнело. Все его добродушие вдруг куда–то исчезло, и Эриксону почему–то стало не по себе.
— Прошу прощения, не хотел вас обидеть… — пробормотал он.
— Отремонтируйте его. И побыстрее, — жестко проговорил доктор, повернулся и быстро пошел прочь.
«Да, с таким клиентом лучше не спорить, — думал Эриксон, возвращаясь на рабочее место. — А что, если собрать эту штуковину и устроить себе небольшое путешествие?» — продолжал размышлять он, спускаясь в мастерскую.
Мысли его снова вернулись к Генри Эллису, первому человеку, которому достался бракованный скатлер. Он вспомнил, что Эллис тоже не хотел его отдавать. И вероятно, причины для этого у него имелись.
Снова оказавшись в мастерской, Рик сел за верстак и начал собирать главный модуль скатлера доктора Сэндса. Установил его на прежнее место и подключил к схеме.
«А теперь посмотрим, куда нас занесет», — подумал он, создавая силовое поле.
Пройдя через блестящий обруч, Рик, как обычно, оказался в серой бесформенной трубе. Позади остался его верстак. А впереди виднелся… Нью–Йорк. Слегка размытое изображение улицы, на углу которой находилась контора доктора Сэндса. За ней клином вонзалось в землю огромное здание — небоскреб, возведенный из пластика и рексероидных смесей с Юпитера, с бесчисленными этажами и окнами… а дальше в глазах рябило от реактивных машинок, поднимавшихся и спускавшихся с эстакад, вдоль которых беспорядочно бегали толпы пешеходов, столь плотные, что казалось, еще немного, и они передавят друг друга. Крупнейший город мира, четыре пятых которого находились под землей, — то, что видел Эриксон, составляло лишь ничтожную часть целого. Ни один человек, даже проживший сто лет «джерри», никогда не видел город полностью — настолько тот был огромен.
«Вот видишь, доктор? — пробормотал себе под нос Эриксон. — Твой скатлер прекрасно работает; это вовсе не Портленд, штат Орегон, а именно то, что и должно быть».
Присев, Рик со знанием дела провел рукой по поверхности трубы. В поисках чего? Он сам не знал. Но наверняка должно быть нечто, что оправдывало бы упрямство доктора Сэндса, желавшего оставить себе именно этот скатлер.
Он не спешил. И намеревался найти то, что искал.
3
Речь Джима Брискина, записанная днем и переданная ночью через спутник ЛРП, явилась последней каплей, переполнившей чашу терпения Солсбери Хайма. И потому, выкроив свободный часок, он поймал реактивное такси и отправился искать утешения на спутник «Золотые врата».
«Пусть Джим болтает что хочет насчет этой дурацкой программы Бруно Мини, — думал он, удобно устроившись на заднем сиденье реактивного такси и радуясь, что может хоть немного расслабиться. — Пускай сам себе перережет глотку. По крайней мере, я не собираюсь в этом участвовать. Вообще у меня порой возникает желание еще до выборов перейти в КДП».
Билл Шварц, несомненно, охотно принял бы его в свою партию. Хайму были известны настроения оппозиции. Шварц в свое время осторожно дал понять, что идея Хайма разделить с ним власть могла бы ему понравиться. Однако Хайм пока не чувствовал себя готовым к подобному шагу.
По крайней мере, до сегодняшнего дня. Но после сюрприза, который преподнес ему Джим Брискин, да еще в такой ситуации, когда у партии полно и других проблем… кто знает?
Из последних опросов следовало, что Брискин продолжает отставать от Шварца. Несмотря на то что ему обеспечены голоса цветных, в том числе пуэрториканцев с Восточного побережья и мексиканцев с запада, это еще не обещало бесспорной победы. А почему Брискин отставал? Потому что все белые пойдут к урнам, в то время как явка цветных в день выборов составит лишь около шестидесяти процентов. Притом, как это ни странно, большинство относятся к Джиму равнодушно. Возможно, они считают — а он слышал подобные разговоры, — что Джим продался системе власти белых. Так что даже цветные не признают Брискина своим лидером, и в каком–то смысле они правы.
И все потому, что Джим Брискин представляет интересы как белых, так и цветных.
— Приехали, сэр, — сообщил темнокожий таксист.
Машина замедлила ход и остановилась на посадочной площадке, контурами напоминавшей женскую грудь, в десятке ярдов от розового соска, служившего местным маяком.
— Вы руководитель кампании Джима Брискина? — обернувшись, спросил водитель. — Я вас узнал. Послушайте, мистер Хайм, Брискин ведь не продался, правда? Многие так считают, но он не мог бы предать, я знаю.
— Джим Брискин, — ответил Хайм, ища бумажник, — никому не продался. И никогда этого не сделает. Можешь сказать это своим приятелям.
Он расплатился, чувствуя себя крайне отвратительно.
— Но это правда, что…
— Да, он сотрудничает с белыми. Например, со мной. И что с того? Может быть, белые должны вообще исчезнуть с лица земли, если Брискина выберут? Этого всем вам хочется? Ну так вот: не дождетесь.
— Кажется, я понимаю, о чем вы, — кивнул водитель. — Вы считаете, что Брискин думает обо всех, так? Он принимает близко к сердцу как проблемы белого меньшинства, так и цветного большинства. Он хочет защищать всех, даже вас, белых.
— Вот именно, — подтвердил Солсбери Хайм, открывая дверцу такси. — Даже нас, белых, как ты выразился.
«Да, даже нас. Ибо мы этого заслуживаем», — подумал он, сходя на тротуар.
— Здравствуйте, мистер Хайм, — приветствовал его мелодичный женский голос.
Хайм обернулся.
— Фисба! — обрадовался он. — Как дела?
— Рада, что ты не остаешься на Земле лишь потому, что твой кандидат нас не одобряет, — сказала Фисба Ольт, подняв окрашенные в зеленый цвет брови так, что они образовали дугу над глазами. На узком лице Фисбы поблескивали бесчисленные светящиеся точки, вживленные под кожу. Их сияние окружало ее аурой потусторонности и создавало образ непрерывно обновляющейся красоты. Фисба действительно не раз «реставрировала» себя за последние несколько десятилетий. Изящная и хрупкая, она теребила кисти расшитой драгоценными камнями шали, которая прикрывала ее обнаженные плечи. Она оделась так специально для встречи с Хаймом.
Сол был благодарен ей за это. Она очень ему нравилась, и уже давно.
— Почему ты считаешь, что Джим Брискин против вас? — уклончиво спросил он. — Разве он когда–либо высказывался на эту тему?
Насколько он знал, взгляды Джима относительно «Золотых врат» не являлись достоянием гласности. По крайней мере, он пытался их скрывать.
— Мы все знаем, Сол, — ответила Фисба. — Думаю, тебе стоит поговорить с Джорджем–Уолтом; они внизу, в кабинете на уровне С. Они хотят кое–что тебе сказать. Я слышала, как они это обсуждали.
— Я прилетел сюда не затем, чтобы… — устало возразил Сол.
Но — к чему спорить? Если владельцы «Золотых врат» желают его видеть, то лучше подчиниться их воле.
— Ладно, — сказал он и двинулся следом за Фисбой в сторону лифта.
Разговор с Джорджем–Уолтом каждый раз оказывался для Хайма мучительным, несмотря на все его старания этого избежать. Хозяева «Золотых врат», будучи физически неполноценными, тем не менее обладали огромной экономической властью в обществе. Спутник «Золотые врата» был, по слухам, лишь одним из их владений, разбросанных по всей финансовой карте современного мира. Джордж–Уолт был близнецами–мутантами, соединенными у основания черепа таким образом, что одна голова служила двум телам. Насколько помнил Хайм, за личность Джорджа отвечало одно из мозговых полушарий — правое. Личность же Уолта определяли процессы в другом полушарии. При этом обе личности различались взглядами и потребностями, и каждая имела отдельный глаз для созерцания внешнего мира.
Когда двери лифта открылись на уровне С, Сола остановил стюард в форме, исполнявший функции охранника.
— Мистер Джордж–Уолт хотят меня видеть, — сказал Сол. — Так мне сообщила мисс Ольт.
— Прошу вас, мистер Хайм. — Стюард уважительно коснулся фуражки и повел гостя по тихому, устланному ковром коридору.
Сола провели в огромный зал, где на диване сидели Джордж–Уолт. Оба тела одновременно встали. Общая голова, принадлежащая двум отдельным личностям, приветственно кивнула, губы изогнулись в улыбке. Один глаз — левый — пристально глядел на вошедшего, второй беспокойно блуждал, словно наблюдая за всем сразу.
Голова на двух сросшихся шеях была несколько откинута назад, потому что Джордж–Уолт пытались окинуть взглядом каждого, с кем разговаривали. Размеры головы, так же как и обоих тел, ничем не отличались от нормы. На левом теле — Сол не мог бы сказать с уверенностью, Джордж это или Уолт, — была одежда попроще: хлопчатобумажная рубашка, широкие штаны и сандалии; правое же тело было облачено в однотонный костюм с галстуком и серую жилетку на пуговицах, руки его были глубоко засунуты в карманы брюк — все это давало правой фигуре определенную солидность. Казалось, что она намного старше своей левой половины–близнеца.
— Это Джордж, — приятным голосом произнесла голова. — Как дела, Сол Хайм? Рад тебя видеть.
Левое тело протянуло руку. Сол подошел и осторожно ее пожал. Уолт же не счел нужным обмениваться рукопожатиями. Руки его оставались в карманах.
— Это Уолт, — сказала голова, на сей раз не столь дружелюбно. — Мы хотели бы поговорить о твоем кандидате, Хайм. Сядь, выпей. Что предпочитаешь?
Оба тела подошли к серванту, в котором был устроен изысканный бар. Руки Уолта открывали бутылку бурбона, в то время как Джордж ловко смешивал сахар и воду с горькой настойкой на дне стакана. Приготовив напиток, они вернулись к Солу.
— Спасибо. — Хайм взял у них стакан.
— Это Уолт, — обратилась к нему голова. — Мы знаем, что, если Джим Брискин будет избран, он поручит своему генеральному прокурору найти способ закрыть спутник. Это так?