— Появилась. Понимаешь, Налатин отвечал у нас за армейские вопросы, и Валек как раз жаловался, что его некем заменить. И я подумала, может…
— Ты это сейчас серьезно? — недоверчиво уставился я на целительницу, мигом теряя всю благодушную расслабленность.
— А что такого? — Она с некоторым смущением пожала плечами. — Ты уже, считай, свой, в вопросе разбираешься. Устроено у нас все не так, как в Светлом Лесу, но я не думаю, что существует разница…
— Тилль, постой, сбавь обороты, — раздраженно оборвал я. — Про замену для Налатина ты сильно погорячилась. Во-первых, из этого даже теоретически не получится ничего хорошего, а во-вторых, чтобы ты не начала спорить с предыдущим утверждением, заверяю, армия меня сейчас не прельщает совершенно. Навоевался, хватит уже. И прости, но я не хочу вникать в подробности местного самоуправления, выслуживаться, настолько прогибаться и пытаться завоевать доверие здешних жителей. Я готов с ними мириться, готов работать и приносить пользу, даже готов признать их полноценными разумными существами, равными себе, но утирать им сопли и брать на себя ответственность за них — никакого желания не имею.
— Не сердись, — мягко оборвала она и погладила меня по плечу. — Эта мысль показалась мне интересной, но заставлять тебя никто не собирается. К тому же да, пожалуй, я действительно погорячилась: вряд ли тебя там примут. Просто… мне очень сложно воспринимать тебя как пришлого, ты уже настолько свой, что, кажется, прожил рядом целую вечность. — Тилль обезоруживающе улыбнулась, и под ее взглядом все мое раздражение растаяло в считаные мгновения.
Странно на меня действует ее присутствие. С одной стороны, вроде бы возбуждающе, но с другой, я совершенно не могу сердиться не только на нее, но вообще рядом с ней. Не то громоотвод, не то талантливая дрессировщица… И, странно, ни тот, ни другой вариант не раздражали, казались забавными. Это было даже приятно: когда гнев не выплескивался наружу и пламя не приходилось смирять усилием воли, а буря утихала сама собой, от одного взгляда, прикосновения или улыбки.
— В конце концов, у любого дара есть не только разрушительные применения, — рассудительно продолжила тем временем целительница. — Я знаю, что огневики незаменимы в металлургии, в энергетике. Основные производства сейчас, конечно, вывезены в горы, но и здесь есть возможности. Например, планировали восстановить верфь, и при строительстве кораблей…
— Тилль, — окликнул я уже спокойно, с усмешкой. — Об этом я тоже знаю, именно это я имел в виду под «приносить пользу». Но, увы, все это я знаю только в теории и на уровне домыслов, нужна конкретика. Для того чтобы разобраться, чему именно стоит учиться, надо не рассуждать, прогуливаясь по городу, а разговаривать с компетентным магом именно подобной мирной специальности. А моя магия пока еще не восстановилась достаточно для начала обучения или даже проверки собственных способностей на практике. Так что предлагаю перенести решение этого вопроса на завтра.
— А сегодня? — полюбопытствовала она.
— А сегодня я не хочу видеть никого, кроме тебя. Слишком соскучился.
— Когда только успел? — Тилль с насмешкой качнула головой. — Я же все время была под рукой.
— Может, когда-нибудь мне твоего «под рукой» и станет достаточно, — проговорил задумчиво, выпустил ладонь и перехватил эльфийку за талию, привлекая к себе ближе. Пришлось несколько сбавить шаг, но зато я сумел тихонько добавить, склонившись к ее ушку: — Но пока предпочитаю, чтобы ты была подо мной целиком.
— И это говорит благородный светлый? — возмущенно ахнула она, ткнув меня в бок. Правда, судя по тому, что вырываться и как-то иначе активно протестовать не спешила, а вместо этого сама обвила рукой мою талию, возмущение было показным. Я в ответ только рассмеялся и для удобства перевел руку чуть выше. Несколько секунд мы шли молча, а потом эльфийка задумчиво проговорила: — Ты очень сильно изменился с нашей первой встречи. В лучшую сторону.
— Да, ты тоже, — иронично заметил я.
— А я-то когда? И как ты мог это заметить? — растерянно уточнила она.
— У тебя улыбка стала живой и глаза горят. Но самое главное, конечно, от тебя совсем по-другому пахнет. — Не удержавшись, я даже брезгливо поморщился, после чего уткнулся носом в ее густые волосы, с наслаждением шумно вдыхая приятную, будоражащую смесь запахов ее кожи и все тех же трав, видимо, входивших в средство для мытья.
— Эстет, — фыркнула Тилль. — Посмотрела бы я, чем бы от тебя пахло после недели возни с ранеными и выполнения функций сиделки.
— Сиделки? — озадаченно переспросил я. — Насколько я мог видеть, у вас достаточно целителей…
— У нас — да, — она пожала плечами, — но примерно за неделю до вашего появления пришел эшелон с ранеными с линии фронта. Надеюсь, уж теперь-то — точно последний эшелон. Кроме того, ты не хуже меня знаешь, что не все можно вылечить магией и, главное, не все можно вылечить быстро. Особенно когда целители работают на износ и нужно экономить каждую каплю силы.
— Извини, я неправ, — признал тихо.
— Справедливости ради стоит сказать, что и я не во всем права, — вздохнула Тилль. — По-хорошему, вполне можно было и не запускать себя до такой степени и, как ты мудро тогда заметил, обойтись без папирос. Наверное, это некий протест. Достаточно глупый протест.
— Против чего? — растерянно уточнил я.
— Наверное, против смерти. — Целительница неопределенно пожала плечами и бросила на меня странный взгляд. Но развить тему мы не успели, потому что добрались до цели.
Поднялись по витой, когда-то очень красивой лестнице, на второй этаж, прошли по короткому темному коридору и оказались в достаточно просторной светлой комнате. Пригласив меня «чувствовать себя как дома», Тилль извинилась и куда-то выбежала, а я огляделся.
Хм. Наверное, это можно назвать коротко — «докатился», если комнату четыре на пять метров я уже называю просторной.
Но последняя мысль вызвала разве что иронию.
Просторной комната казалась исключительно ввиду скудости обстановки. Кровать в углу ненамного шире больничной койки, на окнах — старые занавески, пыльные и залатанные. Вплотную к одному из подоконников пристроился большой старый сундук, в простенке между окнами — широкий прямоугольный стол, накрытый неожиданно свежей и аккуратной вышитой скатертью, в углу — полупустой шкаф с книгами.
На стуле, стоящем у изголовья кровати, неожиданно обнаружился портрет, который я взял, чтобы рассмотреть поближе, и с удивлением обнаружил на нем широко известную кривоухую физиономию с бесшабашной ухмылкой. Я растерянно качнул головой и вознамерился поставить изображение обратно, но не успел — вошла хозяйка комнаты.
Увидев, чем я занят, она отчего-то смутилась и, быстро сгрузив на стол поднос, направилась ко мне с явным намерением портрет отобрать.
— Извини, я здесь давно уже не была, не подумала убрать.
Я не стал сопротивляться, спокойно вернул вещь, но задумчиво проговорил:
— Значит, не слухи.
— О чем ты? — настороженно уточнила Тилль, пряча портрет в сундук.
— Достоверных сведений о женщине в его окружении не было, но ходили слухи о некой особе, к которой он неравнодушен, — спокойно пояснил я. Целительница смешалась, отводя взгляд, а я осторожно привлек ее к себе.
— Эта серьга в ухе что-то значит? — уточнил тихо.
— Это намек на обручальные браслеты, — смущенно проговорила Тилль мне в грудь, не решаясь поднять голову. — Я и забыла о ней уже, настолько привыкла.
— Значит, тот протест против смерти…
— И протест, и папиросы, — со вздохом согласилась она. — Это его привычка. Мне казалось, так он становился чуть ближе. Глупо.
— Ты… любила его? — все-таки сумел задать этот вопрос. Постарался, чтобы голос звучал спокойно, но я всегда был плохим лицедеем, и недовольство все-таки проскользнуло.
— Ревнуешь? — с непонятным выражением спросила она, продолжая прижиматься ко мне.
— Ревную, — признал очевидное. Глупо ревновать к мертвецу, я прекрасно это понимал. Понимал, но — ничего не мог с собой поделать. Хотелось вырвать память из ее сердца, сжечь и развеять пепел, чтобы ни с кем не делить любимую женщину даже в мелочах.
Но я также понимал, что делать это нельзя ни в коем случае. Нельзя давить, ругать, требовать — потому что тогда мертвец победит.
Несколько секунд мы помолчали, а потом Тилль заговорила.
— Знаешь, почему он так гордился этим ухом и принципиально не хотел его лечить? — неожиданно уточнила она. Видимо, мое молчаливое недоумение было достаточно красноречивым, потому что другого ответа ждать не стала. — Это напоминание о том, во имя чего он сражался. Ир получил от отца за то, что вступился за женщину, которую тот чуть не убил.
— Владыка, конечно, был не самым приятным типом, — задумчиво возразил я. — Да что там, редкой падалью. Но упрекнуть его в жестокости по отношению к женщинам сложно, в этом он всегда оставался нормальным светлым. Как ни странно, все его многочисленные жены уходили за Грань без его участия, это даже я признаю.
— Владыка, конечно, был не самым приятным типом, — задумчиво возразил я. — Да что там, редкой падалью. Но упрекнуть его в жестокости по отношению к женщинам сложно, в этом он всегда оставался нормальным светлым. Как ни странно, все его многочисленные жены уходили за Грань без его участия, это даже я признаю.
— Ну да, — нервно хмыкнула она. — К эльфийкам он, может, и относился бережно, но заступился Ир за человеческую женщину.
— Поучительно, но какое это имеет отношение к предыдущему разговору?
— Самое прямое, — вздохнула Тилль. — Если отбросить вопросы совести, даже если бы он был жив, я все равно выбрала бы тебя. Потому что его приходилось делить со всем миром, для него на первом месте стояла все-таки идея, а потом уже я и друзья. А ты ради меня готов отказаться от этого самого мира. Понимаю, это чудовищно эгоистично, но ничего не могу с собой поделать. Меня, наверное, оправдывает только тот факт, что я тоже готова отказаться от всего, лишь бы ты был рядом. — Она слегка отстранилась, чтобы заглянуть мне в глаза, ласково провела ладонью по щеке, от подбородка к виску и дальше, зарылась пальцами в волосы. — Люблю тебя. Очень люблю!
Самым лучшим ответом на эти слова мне показался поцелуй. Глубокий, нежный, долгий и вполне красноречивый.
А ревность… думаю, я сумею удержать себя в руках и дождаться, пока чужое лицо сотрется из ее памяти само собой благодаря времени. Главное, у меня есть неоспоримое преимущество перед этим соперником: я рядом с Тилль и могу помочь ей забыть прошлое.
— Там чай остынет, — предупредила она, когда я отстранился, чтобы подхватить ее на руки.
— Ну уж подогреть воду мне сил хватит, — насмешливо фыркнул в ответ, направляясь с ценной ношей к кровати.
Тилль
— Все будет хорошо, — уже не в первый раз тихо проговорила я.
— Ты успокаиваешь меня или себя? — со вздохом уточнил Бельфенор.
— Обоих. Я, думаешь, не волнуюсь? Я ей номинально без пяти минут мама, а при этом на полвека моложе, — проворчала недовольно. Стихийник насмешливо хмыкнул, покрепче прижимая меня к себе.
На широкой платформе, новенькой и чистой, встречающих хватало. Некоторых ждали родные, остальных — официальные представители городских и государственных властей, возглавляемые Валлендором.
Присутствовал и эль Алтор со своими пациентами. К его внуку и двум малолетним преступникам присоединился и тот мальчишка-вещевик, присланный на заклание от светлых. Подробно о его проблемах менталист не рассказывал, но и так было понятно: никому не нужный сирота, с раннего детства живущий у каких-то дальних родственников, не может вырасти абсолютно благополучным и счастливым существом.
И это только постоянные пациенты, а помимо них светлый регулярно возился с остальными детьми войны. Кажется, в своем затворничестве он настолько удалился от мира, что успел соскучиться по важному и настоящему делу, а теперь с удовольствием наверстывал упущенное.
Сейчас, впрочем, трое пациентов выглядели значительно лучше, чем прежде. Инталор улыбался окружающему миру, вещевик не втягивал голову в плечи, а Танагриаль то и дело косилась в нашу сторону, и в ее взгляде не было ненависти, только задумчивый опасливый интерес. Лишь Лантаин оставался по-прежнему безучастным ко всему, но и случай его был гораздо тяжелее, чем у прочих.
Подумав и обсудив все с древним менталистом, мы пришли к выводу, что Фелю пока не стоит пытаться наладить общение с внучкой. Собственный страх он преодолел, а перед дальнейшим сближением следовало решить вопрос с ее матерью, чтобы не оставлять между родственниками вопросы и недомолвки.
Тяжело фыркающий и отдувающийся поезд причаливал к платформе целую вечность. Тормозил медленно, натужно, издалека и к станции подползал самым малым ходом. Огромная грузная черная машина тянула за собой добрых три десятка вагонов, большинство из которых — грузовые. Пассажирские в большинстве своем тоже были переоборудованы из грузовых, комфортом там даже не пахло, но сейчас это мало кого волновало: пассажиры ехали домой.
Поезд последний раз особенно шумно выдохнул и замер. Начали с лязгом открываться двери, выпуская наружу оживленную толпу, нагруженную немудреными пожитками. Над платформой тут же поднялся многоголосый гомон, состоящий из радостных возгласов, окриков, счастливых слез тех, кому повезло дождаться своих. Усиленный магией голос Валлендора просил прибывших работников собраться на площади, и те, кого здесь не ждали близкие, широким ручьем потянулись к спуску с платформы, чтобы не мешать согражданам искать друг друга.
На этом же поезде прибыл счастливый Кир со своими девочками. Они, поздоровавшись, прошли мимо, но для разговора останавливаться не стали. Хотя, судя по шокированному выражению лица Альви, вопросов ко мне возникло много и эльфийка явно планировала задать их в ближайшем будущем. С женой Кальвитора мы были весьма дружны, так что интерес ее можно понять.
Мы с Бельфенором, обнявшись, стояли в стороне, недалеко от лестницы, поодаль от эль Алтора с его пациентами: хотелось сначала дать возможность матери увидеться с дочерью, и только потом уже начинать разговор.
— Таня! — послышался звонкий возглас, и в поле зрения оказалась… видимо, та самая Вириталь. Мать и дочь были очень похожи, немудрено, что Фель обознался в госпитале.
— Мама! — Танагриаль метнулась к ней.
На платформе к этому моменту стало чуть свободнее, большая часть новоприбывших уже спустилась, и мы даже могли слышать, как сквозь слезы Риль бормочет что-то вроде «маленькая моя, ну как же так?» и «глупая моя девочка!». Рядом с ними, к нашему общему удивлению, обнаружился еще один ребенок — коротко стриженный мальчишка-подросток лет двадцати пяти на вид, долговязый и тонкий как тростинка. На мать и сестру он походил не сильно, зато, несмотря на солнечный оттенок светло-золотистых волос, имел вполне отчетливое сходство с дедом.
— Ты знал, что у нее еще и сын есть? — шепотом спросила у Феля, когда к семье подошел эль Алтор с мальчиками.
— Откуда? — вздохнул тот. — Я и о дочери не знал.
— Пойдем? — тихо предложила я. Стихийник медленно кивнул, но сдвинуться с места мы не успели: на платформе появился еще один запоздалый встречающий и с радостным возгласом направился к интересующим нас эльфам. Высокий мужчина в полевой форме, судя по ауре — огневик приличного уровня. Лицо его показалось мне смутно знакомым; видимо, доводилось где-то когда-то пересекаться.
— Успел! — радостно заключил он, обнимая семью.
Счастливые возгласы, слезы, слова — они, кажется, говорили все одновременно. К горлу подкатил комок, и я несколько раз часто моргнула, пытаясь удержаться от слез. Это было красиво. Правильно. Столько лет ждать, пройти через войну и дождаться, встретиться, обнять любимых…
Повезло. Очень жалко, что так везло не всем…
— Думаю, сейчас не самый лучший момент, не будем портить им радость встречи, — тихо проговорил Бельфенор, явно меняя свое мнение. Задавать вопросы и на чем-то настаивать я не стала: сама чувствовала неловкость и неуверенность, которая при появлении отца этого семейства стала почти нестерпимой.
— Пожалуй, — согласилась я, но кое у кого имелось другое мнение на сей счет.
Эль Алтор будто почувствовал наше намерение уйти, которое явно не одобрил, и в следующее мгновение прозвучат его спокойный уверенный голос, отрезающий все пути к отступлению:
— Кстати, эль Вириталь, вас тут еще кое-кто очень хотел видеть, — невозмутимо проговорил менталист и обернулся, бросая на Феля пристальный взгляд.
Я почувствовала, как огневик напрягся натянутой струной, стиснул зубы, глубоко вздохнул и, выпуская меня из объятий, решительно шагнул в сторону едва ли не единственной оставшейся на платформе компании. Кажется, недавно, прощаясь с жизнью, он чувствовал себя гораздо увереннее и спокойней, чем сейчас.
— Здравствуй, Вириталь, — негромко проговорил Фель, внимательно разглядывая лицо замершей от неожиданности женщины, на губах которой все еще оставалась улыбка, никак не вязавшаяся с выражением глаз. Нет, там не было ненависти или отвращения, как боялся стихийник, узнавание, граничащее с шоком, удивление, недоверие, немного — страх…
Голос стихийника звучал ровно и спокойно, но на это, наверное, уходила вся его выдержка. Мою ладонь он сжимал до боли сильно, а его собственная рука при этом оставалась ледяной.
— Кого я вижу, — зло процедил припозднившийся огневик.
— Данатор, — кивнул ему Бельфенор, с трудом на мгновение оторвав взгляд от лица дочери.
Похоже, кое-что о жизни Вириталь Фель знал. Во всяком случае, с ее мужем явно был знаком, похоже, с довоенных времен.
А еще я, кажется, догадалась, от кого Танагриаль подцепила отношение к своему деду.