Роберт Хайнлайн Чужак в стране чужой
Часть первая Его подзапятнанное происхождение
1
Жил да был марсианин, и звали его Валентайн Майкл Смит. И ежу ясно, что самую большую опасность для человека представляет человек (то ли он сам, то ли его ближний, а может, даже и не ближний, а какой-нибудь совсем уж дальний — тут мнения расходятся). Вот этот-то хорошо известный очень распространенному в природе насекомоядному млекопитающему (см. сочинения А. Брэма) факт и стал основополагающим при подборе кадров для первой марсианской экспедиции (марсианской, это в смысле человеческой — на Марс, а не, скажем, марсианской — невесть куда). В те далекие времена, через восемь лет после основания первого поселения на Луне, не было еще и разговора, чтобы лететь от планеты к планете с постоянно включенным двигателем; короткий начальный разгон, изнурительно-долгий свободный полет, предпосадочное торможение — вот и все, на что была способна тогдашняя техника. Двести восемьдесят пять дней (земных, каких же еще) от Земли до Марса, столько же на обратный путь да плюс еще четыреста пятьдесят дней сидеть на Марсе в ожидании, когда же наконец планеты выстроятся в конфигурацию, подходящую для этого самого обратного пути. Жуть.
Подзаправившись на орбитальной станции, «Посланник» получая возможность долететь до, так сказать, планеты аккредитации, ну а возвращение домой зависело от того, не разобьется ли он при посадке, найдется ли на Марсе вода для двигателей, и не случится ли какая-нибудь из тысяч возможных — а также невозможных — неприятностей.
Восьмерым людям предстояло находиться в тесном общении — и помещении — друг с другом чуть не три года; совершенно ясно, что для такого подвига требуется сверхчеловеческая уживчивость. Мужская команда — организм не очень здоровый и очень нестабильный; оптимальным был признан вариант четырех семейных пар — будто удастся найти нужных специалистов в таком сочетании (вернее сказать — бракосочетании).
Эдинбургский университет (основной подрядчик по проекту) поручил подбор команды Институту социальных исследований.
После отбраковки добровольцев, явно непригодных по возрасту, здоровью, складу ума, подготовке или темпераменту, остался список из девяти тысяч возможных кандидатур. Кораблю требовались астрогатор, врач, повар, капитан, механик, семантик, инженер-химик, инженер-электронщик, физик, геолог, биохимик, биолог, инженер-ядерщик, фотограф, инженер-ракетчик и гидропоник. Имелись сотни комбинаций из восьми добровольцев, обладающих всеми этими знаниями и умениями, а среди этих сотен — три комбинации, состоявшие из семейных пар; казалось бы, чего еще, но во всех этих трех случаях психодинамики, оценивавшие взаимосовместимость, хватались от ужаса за голову. Главный подрядчик предложил снизить пороговое значение фактора совместимости, в ответ на это Институт предложил вернуть свой символический — размером в один доллар — гонорар.
Кто-то из добровольцев умирал, кто-то отказывался от полета, на месте их имен в списке появлялись новые: машина раз за разом пересматривала данные. Капитан Майкл Брант, магистр естественных наук, коммодор резерва ВВС, пилот и ветеран полетов на Луну (все это в тридцать два года) вовремя вспомнил, что человек — сам кузнец своего счастья, и попросил некого сотрудника Института отобрать из списка фамилии незамужних соискательниц, которые — вместе с ним — завершили бы формирование экипажа. После того как каждая из этих гипотетических семейных пар была пропущена через тест на совместимость с остальной командой, предприимчивый капитан купил билет в Австралию, предложил руку свою и сердце Уинифред Коуберн, старой (на девять лет старше его самого) деве, и получил согласие.
Машина поморгала лампочками и с облегчением выплюнула пачку перфокарт; команда была сформирована.
Капитан Майкл Брант, командир и первый пилот, астрогатор, запасной повар, запасной фотограф, инженер ракетчик.
Доктор Уинифред Коуберн Брант, сорок один год, семантик, медсестра, завхоз, историк.
Мистер Фрэнсис Сини, двадцать восемь лет, первый помощник, второй пилот, астрогатор, астрофизик, фотограф.
Доктор Ольга Ковалик Сини, двадцать девять лет, повар, биохимик, гидропоник.
Доктор Уорд Смит, сорок пять лет, терапевт и хирург, биолог.
Доктор Джейн Лайл Смит, двадцать шесть лет, инженер-ядерщик, техник-электронщик, техник силовых установок.
Мистер Сергей Римский, тридцать пять лет, инженер-электронщик, инженер-химик, механик, приборист, криолог.
Миссис Элеонора Альварес Римская, тридцать два года, геолог и селенолог, гидропоник.
Между собой члены этой команды обладали всеми нужными для полета профессиями и навыками, частично — приобретенными за время предполетной подготовки, а самое главное — они должны были отлично ужиться друг с другом.
«Посланник» стартовал. Первые недели его слышали даже радиолюбители; затем сигналы ослабели, теперь их принимали и передавали на Землю ретрансляционные спутники. Команда пребывала в добром здравии и хорошем настроении, вся медицинская практика доктора Смита ограничилась единственным случаем стригущего лишая, адаптация к невесомости прошла быстро и почти без применения лекарств. Дисциплинарных проблем не возникало — во всяком случае капитан Брант ни о чем подобном не докладывал.
«Посланник» встал на низкую — ниже Фобоса — предпосадочную орбиту и две недели фотографировал поверхность Марса.
«Садимся завтра в 12.00 по Гринвичу, чуть к югу от Lacus Soli», — сообщил капитан Брант.
Эта радиограмма оказалась последней.
2
Прошло четверть века, и только тогда люди снова попали на Марс.
Через шесть лет после того, как замолк «Посланник», беспилотный зонд «Зомби», запущенный La Societe Astronautique Internationale,[1] пересек космическую пустоту, выждал полагающееся время на орбите, а затем вернулся. Результаты приборных исследований подтвердили разреженность марсианской атмосферы и ее неприспособленность для жизни людей, местность, изображенная на снимках, выглядела унылой и малопривлекательной — по человеческим, конечно же, стандартам.
Но на тех же самых снимках были детали, удивительно напоминавшие развалины городов, а уж знаменитые «каналы» оказались самыми настоящими инженерными сооружениями. Начали готовить новую экспедицию, но тут разразилась Третья мировая война.
В результате столь продолжительной задержки новая экспедиция оказалась значительно сильнее предыдущей. В отличие от погибшего «Посланника» космический корабль Федерации «Чемпион», снабженный лайловскими двигателями, совершил перелет за какие-то девятнадцать дней; на его борту было восемнадцать человек команды и двадцать три колониста (и в том и в другом случае — одни мужчины). Намереваясь организовать поиски «Посланника», капитан ван Тромп совершил посадку к югу от Lacus Soli.[2] Доклады второй экспедиции поступали на Землю ежедневно. Особый для нас интерес представляют три нижеследующих сообщения.
Первое: «Обнаружен ракетный корабль „Посланник“. Уцелевших нет».
Второе: «Марс обитаем».
Третье: «Во изменение доклада 23–105. Обнаружен один уцелевший с „Посланника“».
3
Капитан Виллем ван Тромп был человеком гуманным. Незадолго до посадки он радировал: «Ни в коем случае не организуйте пассажиру торжественного приема. Обеспечьте челнок с малым посадочным ускорением, санитарную машину и охрану».
Корабельный врач получил задание проследить, чтобы Валентайна Майкла Смита поместили в отдельную палату Бетесдинского медицинского центра,{1} уложили на водяную кровать и оградили от всяких внешних контактов. Сам ван Тромп направился на чрезвычайное заседание Верховного Совета Федерации.
Верховный министр науки, наблюдавший, как Смита поднимают на кровать, даже не пытался скрыть раздражения.
— Конечно же, капитан, — повернулся он к ван Тромпу, — как командир экспедиции — научной экспедиции, не будем об этом забывать — вы имели право организовать медицинское обслуживание и защиту личности, временно оказавшейся на вашем попечении. Но не много ли вы на себя берете, ставя препятствия действиям сотрудников моего министерства? Да ведь этот ваш Смит — настоящая сокровищница научной информации!
— Скорее всего — да, сэр.
— Тогда какого же… — министр науки переключил свое внимание на Верховного министра мира и безопасности.
— Дэвид? Вы не могли бы дать своим людям указание? Сколько же можно мурыжить профессора Тиргартена и доктора Окаджиму, да и остальных тоже.
Мирный министр покосился на капитана ван Тромпа. Капитан ван Тромп покачал головой.
— Но почему? — не унимался научный министр. — Почему? Вы же сами признаете, что он не болен.
— А вы бы, Пьер, дали капитану самостоятельно высказать, что он там признает, — посоветовал мирный министр. — Ну так что, капитан?
— Смит действительно не болен, сэр, — медленно начал ван Тромп, — но ему плохо. Во-первых, тяготение. Сейчас его вес в два с половиной больше привычного, мускулы просто не справляются. Он не привычен к нормальному атмосферному давлению. Он не привычен ни к чему земному и подвергается сейчас колоссальному напряжению. Кой черт, джентльмены, я и сам устал как собака — я, родившийся на этой планете.
По лицу научного министра скользнула презрительная улыбка.
— Позвольте вас заверить, дражайший капитан, что мы предвидели трудности гравитационной акклиматизации, если уж она вас так волнует. Я ведь тоже бывал в космосе и знаю, как чувствуешь себя потом. А этот самый человек, Смит, должен…
Капитан ван Тромп решил, что сейчас самое время устроить небольшой скандал. А потом можно будет оправдаться тем самым гравитационным недомоганием, и безо всякого вранья — он чувствовал себя так, словно прилетел не на Землю, а на Юпитер.
— Чего? — прервал он назойливого министра. — Этот человек Смит? Этот человек? Да вы что, не видите, что он не человек?
— Э-э?
— Смит. Не. Является. Человеком.
— Как это? Объясните, пожалуйста, свои слова, капитан.
— Смит — разумное существо, предки которого были людьми, но сам он больше марсианин, чем человек. До того как мы свалились этому вашему «человеку» на голову, он даже и не видел ни разу никаких таких людей. Он думает, как марсианин, чувствует, как марсианин. Он выращен и воспитан разумной расой, у которой нет с нами ничего общего — у них нет даже пола. Помните, в школе, «фенотип есть продукт взаимодействия генотипа с окружающей средой»? Так вот, генотип у Смита наш, человеческий, но взаимодействовал этот генотип с абсолютно чуждой нам средой; можете себе представить, что за продукт получился в результате. Если вы хотите, чтобы у него совсем крыша съехала, если вам не жаль терять эту самую «сокровищницу информации» — валяйте, напускайте на него своих дубоголовых профессоров. А и действительно, ну чего бы ради давать несчастному придурку шанс попривыкнуть к этому бедламу, называемому «планета Земля»? Да и вообще при чем тут я? Мое дело извозчичье — погрузил товар на телегу, довез, сдал под расписку и привет. Я свою работу выполнил.
— И выполнили прекрасно, капитан, — нарушил затянувшуюся тишину Генеральный секретарь Дуглас. — Если этому марсианскому человеку, или там человеческому марсианину, нужно несколько дней, адаптации, наука может и подождать. Так что, Пит, потерпите. Капитан ван Тромп устал.
— Не знаю, как наука, — заметил министр народной информации, — но есть вещи, которые ждать не могут.
— Да, Джок?
— Если человек с Земли не увидит в своем стереоящике человека с Марса, вскоре вам, мистер Секретарь, придется усмирять мятежи.
— Хм-м… думаю, вы преувеличиваете. Достаточно того, что в новостях будут другие марсианские материалы. Торжественный прием, я награждаю капитана и его команду. Капитан ван Тромп делится своими впечатлениями — не бойтесь, капитан, мы отложим это на завтра, дадим вам спокойно выспаться.
Народно-информационный министр решительно потряс головой.
— Что, Джок, не годится?
— Публика ожидала, что на Землю привезут взаправдашнего живого марсианина, за отсутствием такового нам нужен Смит, и нужен он нам позарез.
— Живые марсиане? А что, капитан, — повернулся Дуглас к ван Тромпу, — есть у вас съемки марсиан?
— Километрами и килограммами.
— Вот вам и пожалуйста, Джок. Будет нечего показывать в прямом эфире — переходите на записи. Да, капитан, так что там насчет экстерриториальности. Марсиане, говорите, не возражают?
— Ну… в общем-то нет, сэр, но и согласия, как такового, не было.
— Я не очень вас понимаю.
Капитан ван Тромп задумчиво поскреб подбородок.
— Говорить с марсианами, сэр, это все равно, что говорить с эхо. Никто тебе не возражает, но толку — круглый нуль.
— Вам, пожалуй, следовало прихватить сюда и этого… как там его фамилия? Ну, словом, вашего семантика.
— Его фамилия Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Он немного… Он немного перенервничал, сэр.
Ван Тромп разумно рассудил, что «немного перенервничал» звучит значительно приличнее, чем «напился в стельку», а по смыслу — почти одно и то же.
— Отметил возвращение?
— Ну, разве что немного, сэр. (Вот же кроты чертовы!)
— Хорошо, доставьте его ко мне, когда очухается. Думаю, нам пригодится и этот молодой человек Смит.
— Возможно, — без большой уверенности сказал ван Тромп.
Тем временем «этот молодой человек» Смит изо всех сил старался удержать душу в теле. К огромному облегчению вышеупомянутого тела, стиснутого и изнуренного странной (такой же странной, как и все в этом невероятном месте) структурой пространства,{2} незнакомые другие уложили его в мягкое гнездо. Теперь можно было и расслабиться; Смит переключил все внимание третьего уровня на дыхание и сердцебиение.
И увидел, что сжигает себя. Легкие работали с такой же интенсивностью, как дома, сердце колотилось, как бешеное, едва успевая разносить поступающий кислород по телу — и все это в борьбе с искривлением пространства, и все это в удушающе обильной и невыносимо горячей атмосфере. Требовались срочные меры.
Вскоре пульс снизился до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным для постороннего (отсутствовавшего в данный момент) взгляда, оставалось только проверить стабильность достигнутого состояния. Понаблюдав некоторое время за собой и окончательно убедившись, что не утратит телесности, если отключит внимание от биологических процессов, Смит оставил в карауле небольшую часть второго уровня, а остального себя удалил. Назрела необходимость возглядеть на конфигурацию столь многих новых событий, чтобы воспринять их в себя, а затем восхититься ими и восхвалить их — дабы не стать их жертвой.
С чего начать?
С того момента, когда он покинул дом, всеобъяв этих других, ставших отныне его согнездниками? Или с прибытия в этот мир, в это мучительно скомканное пространство? Мозг Смита на мгновение послезрел ослепительные вспышки, наново услышал непонятные грохочущие звуки и содрогнулся от боли. Нет, он не готов еще воспринять эту конфигурацию — назад! назад! назад, туда, где он еще не видел и не знает этих других, ставших теперь своими. Даже дальше, за тот момент, когда он впервые огрокал, что отличен от братьев своих согнездников, после чего потребовалось исцеление… назад, в гнездо!
Ничто из этого не мыслилось в земных символах и понятиях. Смит освоил уже азы английского, но пользовался им со значительно большими затруднениями, чем индус, говорящий на бейсик-инглише с турком. Для нашего марсианина английский представлял собой нечто на манер кодовой книги, дающей после долгой, нудной работы совершенно неадекватное переложение текста. Сейчас его мысли витали в абстракциях, сформировавшихся за полмиллиона лет развития совершенно чуждой человеку культуры и были абсолютно непереводимы на какой-либо из человеческих языков.
А за стенкой доктор Таддиус резался в криббедж{3} с Томом Мичемом, личным фельдшером Смита, не забывая при этом поглядывать на приборные шкалы. Когда мерно подмигивавшая лампочка снизила темп своего мерного подмигивания с девяноста двух раз в минуту до двадцати, медики отложили карты и бросились в палату.
Пациент не подавал никаких признаков жизни.
— Позовите доктора Нельсона! — почти выкрикнул Таддиус.
— Да, сэр! — Мичем на секунду задумался. — А как насчет противошокового оборудования?
— Позовите доктора Нельсона!
Фельдшер выскочил в коридор. Таддиус оглядел трупообразного марсианина, протянул было к нему руку, но тут же опасливо отдернул. В палате появился второй врач, постарше, его трудная, неуклюжая походка выдавала человека, долго пробывшего в космосе и не успевшего реадаптироваться к высокой гравитации.
— Так что там у вас?
— Приблизительно две минуты тому назад, сэр, резко упали частота дыхания, температура и пульс.
— И что вы сделали?
— Ничего, сэр. Согласно вашим указаниям…
— Вот и отлично. — Нельсон окинул Смита взглядом, затем изучил показания приборов — ровно таких же, как и в дежурной комнате. — Если будут какие-либо изменения, сразу сообщайте. — Он повернулся к двери.
— Доктор, а как же… — недоуменно начал Таддиус.
— Да, доктор? У вас есть какой-нибудь диагноз?
— Э-э… мне не хотелось бы проявлять излишней самонадеянности, высказываясь по поводу вашего пациента…