Восток есть Восток - Т. Корагессан Бойл

Бойл Т. Корагессан Восток есть Восток

Часть I. Остров Тьюпело

Он плыл то на животе, то на спине, греб руками и ногами, отдувался; казалось, он плывет уже целую вечность. Сначала кролем, потом брассом, потом иокогамским баттерфляем. Выбился из сил, вцепился покрепче в пробковый спасательный круг и застыл без движения, похожий на бесформенного обитателя морских глубин, белесый ком плоти. На пятом часу его стали одолевать мысли о супе мисо — жидкой, пахнущей морем похлебке, которую бабушка варила из рыбьих голов и угрей. Потом он принялся воображать ледник, весь уставленный бутылками с янтарным пивом, но со временем эти видения исчезли и осталось только одно — просто вода. Когда зашло солнце, унеся с собой все краски и оставив позади холодную, жесткую, как лист олова, поверхность океана, язык пловца распух, а в желудке закопошились маленькие безжалостные зверьки голода. Кожа рук набухла и стерлась, каждое прикосновение к спасательному кругу обжигало огнем. Чайки летали все ниже, с явно профессиональным интересом приглядываясь к человеку.

Он мог бы сдаться. Погрузился бы в сон о постели, об ужине, о доме, плавно сполз бы в бульон океана, выпустил круг, и безымянные волны сомкнулись бы над его головой Но нет, надо держаться! Он вспомнил о Мисиме и Дзете, о книге, которая была прилеплена к груди клейкой лентой — где-то там, под раскисшим, липким свитером. Предварительно засунув между страниц четыре диковинные купюры зеленого цвета, он обернул книгу в несколько слоев полиэтилена. Теперь под этой заветной ношей билось его сердце.

Важные решения следует принимать легко, — говорил Дзете. —Дела же малозначительные требуют всестороннего рассмотрения. Да. Вот именно. Какая разница — выживет он или погибнет, доберется до берега и получит тарелку дымящейся лапши со свининой и зеленым луком или же будет сожран акулой, которая подплывет снизу и схватит зубами за щиколотку, за колено, за ляжку? Что действительно важно, так это… луна. Маленькая, идеально круглая скобочка, выползавшая из-за темной черты горизонта. Месяц был девственно-белый и очень тонкий, как обрезок ногтя. Плывущий забыл о голоде и жажде, о кишящих жизнью морских глубинах и вступил во владение луной.

На самом деле он уже знал, что доплывет до берега, поэтому совет Дзете принять было нетрудно. Во-первых, над водой вовсю разлетались птицы — пеликаны, бакланы и чайки дружно устремились на запад, поближе к гнездам. А во-вторых, море пахло уже совсем по-другому. Матросы рассказывали, что сладкий, струящийся издалека воздух суши способен разбудить среди ночи, поднять с койки за добрых тридцать миль от берега. Сам он, правда, ничего подобного не замечал — ведь это было его первое плавание. Точнее говоря, не замечал, пока был на борту «Токати-мару». Зато здесь, над самой гладью океана, где вся его коротенькая двадцатилетняя жизнь стала расползаться, как размокшая веревка, готовая вот-вот оборваться, аромат суши буквально ударил ему в лицо. Нос внезапно превратился в сложный, высокочувствительный аппарат, с собачьей безошибочностью определявший происхождение любого запаха: каждую травинку на затаившемся в черной тьме берегу, людей — американцев, подванивающих сливочным маслом, кетчупом, майонезом и прочей дрянью; мертвый сухой песок; ил, в котором ползали крабы и черви, догнивала дохлятина. Запахов было невероятное множество: мускусом пахли дикие звери; домом и уютом — собаки, кошки и попугаи, металлом — краска и топливное масло; сладостью — выхлопы лодочных моторов. А ночные цветы — жасмин, жимолость и еще тысяча других, названия которых он не знал, — благоухали так сильно и пряно, что хотелось расплакаться.

Надо же, он был готов умереть, а оказывается, впереди ждала жизнь. Оставалось совсем чуть-чуть, он знал это. Плывущий заработал ногами, отталкиваясь от темных вод.

— Слушай, а мы не должны зажечь огни?

— M-м? — уютно промычал он сквозь сон, уткнувшись носом ей в шею.

— Ну, ходовые или как там они называются, — вполголоса, почти шепотом пояснила Рут.

Покачивающаяся на волнах яхта была похожа на прочную и надежную колыбель. Или на большую кровать с массажером «волшебные пальцы», как в мотеле, где они остановились в самую первую ночь после ее приезда в Джорджию. Дул сладко-соленый бриз, нежный, но достаточно сильный, чтоб не донимали комары. Единственный звук — плеск воды о борт яхты. Звук убаюкивающий, ритмичный, вызывающий легкую щекотку в памяти, словно давно забытая мелодия. Звезды казались живыми и разумными существами. Шампанское охладилось. Ответа на свой вопрос Рут не дождалась.

Рут Дершовиц лежала совершенно голая на носу восемнадцатифутовой яхты, принадлежавшей Саксби Лайтсу. (Собственно, не ему, а его матери, как и все в этом островном поместье.) Сам Саксби пристроился рядом, прижавшись сонной щекой к ее пышной груди. Всякий раз, когда лодка кренилась в такт волнам, его модно небритая щетина царапала Рут кожу, отчего по всему телу пробегали огненные мурашки. Прошло пять минут с того момента, как Саксби встал на колени, предварительно уложив Рут поудобней на палубе, раздвинул ей ноги и внедрился. А десять минут назад она наблюдала, как Саксби безуспешно пытается надуть резиновый матрас, а орган Саксби тем временем набухает. Зрелище было забавное и одновременно возбуждающее. В конце концов Рут прошептала: — Черт с ним, с матрасом. Иди-ка ко мне. И вот теперь Саксби спал. Рут лежала, слушая шелест воды, и ни о чем не думала. Потом перед ней возникло лицо Джейн Шайи, лютой и ненавистной врагини. Рут отогнала мерзкое видение мечтами о своем неминуемом триумфе. — однажды ее чахлая проза зацветет цветами высокого искусства, завоюет все журналы, потрясет мир. Тут мысли Рут обратились к большому дому на острове, к собратьям по перу, к скульпторам, художникам и единственной затесавшейся средь них композиторше — особе с огромными глазами навыкате, писавшей произведения в стиле «умирающий метроном». Рут жила в этой компании уже целую неделю, и ее пребывание на острове обещало растянуться на неопределенный срок. Она представила себе череду неспешных месяцев, похожих на маленьких горбатеньких гремлинов, резвыми прыжками скачущих прямиком в безбрежное, солнечное и совершенно бесплатное будущее. Можно больше не подрабатывать официанткой, не браться за литературную поденщину, не писать для рубрики «Обзор ресторанов», не гнать халтуру для дешевых журнальчиков про секс без риска и секс под душем. Не нужно больше ночевать у него украдкой — она вправе жить здесь открыто и сколько захочет. Хоть навечно поселиться.

Теперь и у нее есть связи.

Эта мысль подействовала на Рут расслабляюще. Она и сама не заметила, как погрузилась в дрему. Шампанское, темный полог ночи, роскошное покачивание лодки сделали свое дело. Какие-то белые морские твари заскользили вереницей сквозь ее сны. Рут снилось, что она барахтается среди волн, а со всех сторон к ней несутся стремительными торпедами быстрые тени. Она взвизгнула, но тут же успокоилась. Все в порядке, она на палубе, рядом с Саксби, сверху смотрят живые звезды, она больше не спит. Через мгновение веки опять сомкнулись. Теперь она явственно видела, что это всего лишь дельфины, они играли с ней, просовывали бутылкообразные головы меж ее коленей, катали ее на своих скользких, покатых спинах… Потом все опять стало не так, Рут снова плыла среди волн одна-одинешенька, а из глубин вынырнула какая-то резвая зловещая тень и жестко об нее стукнулась. От удара Рут проснулась.

— Сакс! — позвала она. В первый миг она решила, что в яхту, стоявшую на якоре без огней, врезалась другая лодка. Впрочем, спросонья она еще не очень разбиралась в происходящем. — Сакс! Что это было?

Однако у Саксби сон был крепкий. Однажды в Калифорнии, пока он спал, сначала передали концерт по радио, потом произошло землетрясение — аж картина со стены упала, — потом под окнами состоялась репетиция студенческого оркестра, а он дрых себе, и хоть бы что.

— А? Чего? — пробурчал Саксби, медленно отрывая голову от ее груди.

— А что было?

Тут Саксби вдруг поперхнулся. Рут почувствовала, как его тело напряглось. Это еще что за …? — выдохнул он.

Рут оглянулась и встретилась взглядом с привидением. В бледном свете луны над кормой маячило жуткое, ни на что не похожее лицо; в кромку борта впились две кошмарные, нечеловеческие руки. Прошло несколько секунд, прежде чем Рут сообразила, что это все же человек. Ночью, в море, посреди пролива Пиглерсаунд. Рут разглядела пряди свисавших со лба волос, какие-то странные черты лица, выражение изумления и крайней усталости. Вдруг постепенно, как в замедленной съемке, невероятная физиономия исказилась от ужаса. Раздался дикий вопль, не имевший ничего общего ни с одним из земных языков и вообще с цивилизацией, — и видение исчезло. Рут даже не успела сообразить, что она совсем голая.

В следующий миг они с Саксби вскочили на ноги и, мешая друг другу, поспешно принялись натягивать одежду. Яхта закачалась еще пуще.

— Черт бы тебя побрал! — выругался Саксби, одной рукой сжимая шорты, а второй хватаясь за канат якоря. — Эй, ты, жалкий ублюдок! Немедленно вернись!

Кем бы ни был пловец — призраком, любителем подглядывать, неудачливым серфингистом или жертвой кораблекрушения, — но возвращаться он явно не собирался. Куда там, греб вовсю. Рут слышала, как он молотит руками по воде. Она тяжело опустилась на палубу, прижимая к груди майку, и неотрывно смотрела на едва различимый в темноте силуэт: клин головы, рассекающий черные воды, и еще что-то белое — не то спасательный жилет, не то доска для серфинга. За плывущим тянулся химерический, фосфоресцирующий хвост пены.

Сыпля проклятьями, Саксби швырнул якорь на дно лодки — в ноздри Рут ударил гнилостно-фекальный запах ила.

— Что это за псих? — пробормотал Саксби, дергая трясущейся рукой шнур стартера. — Извращенец какой-то.

Рут устроилась на носу, по-прежнему не сводя глаз с движущейся тени.

— Он выглядел… — она еще сама не знала, что собирается сказать. Не могла понять, что в незваном госте показалось ей таким странным. Он выглядел как-то чудно.

— Ага, — кивнул Саксби. Мотор ожил. — Китаец или что-то вроде.

Он открыл дроссель, яхта развернулась вокруг оси и понеслась вдогонку.

Рут сидя натягивала шорты; бриз трепал ее волосы, сердце колотилось, в голове все путалось. Что, собственно, произошло? Куда они мчатся? Времени собраться с мыслями не было. Волны шлепали в нос лодки, в лицо Рут летели брызги, и она покрепче вцепилась в сиденье. Они уже почти настигли отчаянно работающего руками пловца, когда Рут оглянулась на Саксби и закричала.

Внезапно ей стало страшно. Впервые за месяцы знакомства с Саксби она его испугалась. Он был всегда такой воспитанный, добрый, покладистый. Обычный парень, любящий кампари с содовой и гордящийся своим размером обуви. Однако невозможно было предугадать, как этот обычный парень поведет себя в подобной ситуации.

— У, сукин сын, — процедил Саксби, и Рут увидела, что зубы его свирепо стиснуты. На миг ей представилось, как острый киль разбивает голову беззащитному пловцу, и она вскрикнула:

—Нет!

Но тут Саксби вырубил мотор, и яхта закачалась рядом с темным барахтающимся силуэтом.

— Дай-ка я рассмотрю этого подонка, — сказал Саксби и включил фонарь.

Теперь Рут смогла разглядеть незнакомца как следует. Он плыл в каких-нибудь пяти футах от борта. Рыжеватые волосы, странно непропорциональное лицо, загадочный взгляд, вспыхивающий искорками отраженного света. Потом пловец метнулся в сторону, прочь от яхты, но Саксби не отставал. Тогда незнакомец запаниковал, забился в воде, обхватил рукой спасательный круг, и Рут поняла, что бедолага вот-вот пойдет ко дну.

— Сакс, он тонет! — крикнула она. — Наверно, упал с корабля.

Мотор то оживал, то замирал, повинуясь дросселю. О борт бились волны.

— Нужно спасти его!

Рут обернулась к Саксби и увидела, что его ярость утихла, лицо спокойное, даже как бы раскаивающееся.

— Ага, ты права. Ясное дело.

Саксби поднялся на ноги — лодка закачалась еще больше — и вытянул руку с фонарем, словно луч света мог спасти тонущего.

— Кинь ему конец, — потребовала Рут. — Скорей!

Человек в воде метался, ничего не видя и не понимая. Он был очень похож на двухфутового аллигатора, которого Саксби как-то ночью высветил фонарем в большом пруду позади дома. Рептилия мирно дрейфовала на поверхности, похожая на неодушевленный предмет — бревно или кустик водорослей. Только глаза вспыхнули во тьме огоньками, а когда Саксби ударил по аллигатору веслом, тот сложился пополам на манер перочинного ножика, ушел под воду, но тут же вынырнул и бросился на обидчиков с ощеренной пастью, обезумевший от ярости и боли.

— Ты за руку, за руку его хватай, — сказал Саксби, подруливая к тонущему.

Но тот вовсе не желал, чтобы его хватали за руку. Он перестал барахтаться, обхватил круг и заорал на Рут — она заметила, как во рту у него блеснул золотой зуб:

— Уходи! Уходи! — после чего нырнул под яхту.

Стало очень тихо и спокойно. Мотор пофыркивал, лодка почти не двигалась. Пахло выхлопным газом — горький запах с привкусом металла.

— Может, он псих, — предположил Саксби. — Сбежал из дурдома в Милледжвилле, не иначе.

Рут не ответила. Она так крепко вцепилась в борт, что костяшки пальцев побелели. Ей еще никогда не приходилось видеть, как погибает человек. У бабушки, слава богу, хватило такта умереть, пока Рут была в Европе. К горлу подкатил ком жалости и скорби. Нет, мир определенно сошел с ума. Какую-нибудь минуту назад она покоилась в объятиях любовника, а ночь укутывала их плотным одеялом. И вот погиб человек.

— Сакс, — жалобно взмолилась она. — Ну сделай же что-нибудь. Может, нужно нырнуть и вытащить его?

Лицо Саксби стало непроницаемым. Рут очень хорошо знала своего любовника: как погладить его по шерстке, как — против шерстки; запросто могла зацепить за самую душу, повертеть ею и так и этак, а потом повесить на веревочку сушиться. Но таким она его еще не видела.

Наконец он разомкнул уста:

— Черт знает что…

Это его состояние, по крайней мере, было ей знакомо. Саксби трусил.

— Не видно же ни хрена. Куда нырять, когда я его не вижу?

Рут посмотрела на пятно света, лениво скользившее по волнам, и вдруг услышала звук, дивный звук плещущейся воды!

— Вон он! — крикнула она, и Саксби повернул фонарь.

Сначала они ничего не увидели, потом луч выдернул из темноты берег, заросший густым, похожим на бороду тростником, — словно слайд в проектор вставили.

— Гляди!

Да, это был он, их пловец. Он стоял по пояс в воде, белый свитер обвис, словно мокрая тряпка.

— Эй, ты! — взревел Саксби, вновь рассвирепев. — Я с тобой разговариваю, осел! Что ты тут устраиваешь?!

— Тише! — остановила его Рут, но было поздно. Беглец метнулся в заросли и понесся сквозь тростник напролом, как раненый олень.

В луче фонаря остались только волны, картинка опустела. В это время к самому борту подплыл спасательный круг, облепленный водорослями и мусором.

— Дай-ка я его… — потянулась к кругу Рут, а тут и Саксби повернул руль, и добыча оказалась у нее в руках.

Рут перевернула круг и увидела большие красные иероглифы. Разумеется, прочесть надпись она не могла, но загадка тем не менее разъяснилась. Саксби сопел за ее плечом, разглядывая находку с таким видом, будто перед ним бесценное сокровище. Колени Рут были залиты электрическим светом. Бриз пах близостью берега.

— Ну ясное дело, — резюмировала Рут. — Китаец.

Однако Хиро Танака был таким же китайцем, как Рут Дершовиц. Нет, Хиро принадлежал к народу Ямато, как называют себя японцы. Во всяком случае, по матери — уж в этом-то никто не посмел бы усомниться. А свой корабль «Токати-мару» Хиро покинул при весьма печальных обстоятельствах. Точнее говоря, не покинул, а попросту сиганул за борт. Он не проспал час отплытия в объятьях девицы из портового бара, не провалялся мертвецки пьяный в каком-нибудь закоулке — он совершил прыжок в неизвестность, навстречу гибели. Причем совершенно сознательно. В свое время так же поступил его кумир Юкио Мисима, а до того — кумир Мисимы, Дзете Ямамото. Хиро Танака был человеком решительным. Уж если покидать корабль, так смело и без хитростей: взял и сиганул.

В тот день «Токати-мару» плыл на север вдоль побережья штата Джорджия, держа курс на Саванну. На борту имелся груз: запчасти для тракторов, проигрыватели новейшей модели, микроволновые печи. Обычный день, такой же, как другие. Дул свежий ветер, палило солнце, сухогруз водоизмещением 12000 тонн утюжил волны, словно складки на рубашке. Все сорок человек экипажа, чинно распрямившись, сидели в столовой и уплетали обед. (Меню не японское: тушенка, сардины в масле, яйца всмятку, жареная картошка — причем все это перемешано вместе, полито соусом «A-I» и сдобрено горчицей.) Впрочем, нет — шесть человек отсутствовали. Капитан Нисидзава спал у себя в каюте, нализавшись сакэ; старший помощник Вакабаяси находился в штурманской; матрос первого класса Медведь (кличка) стоял у штурвала; матросы второго класса Дораи и Плакса (тоже кличка) несли вахту; Хиро Танака сидел в карцере.

Собственно, это был не карцер, а кладовка третьей палубы, помещение размером с квартирку, где Хиро жил вдвоем с бабушкой перед тем, как отправиться в плавание на «Токати-мару». Кладовку освещала единственная сорокасвечовая лампочка, да и та мигала. Для принятия пищи Хиро получил деревянную миску и палочки, для отправления естественных надобностей — ведро, для сна — ватный тюфяк, чтобы накрыть холодный стальной пол. Вентиляция отсутствовала, пахло дезинфекцией и топливом, которое днем и ночью пожирали огромные турбины. По стенам были развешаны двадцать швабр, двадцать ведер и шестнадцать щеток. Еще в кладовке валялся всякий мусор: какие-то стамески, пустые коробки, одна измазанная дегтем кроссовка «Найк» — похоже, ее зашвырнуло сюда во время последнего шторма. Дверь была заперта снаружи.