ЗАГРЕЙ присел на кровать подле Ни-Ни. Она чуть пополнела, округлилась, теперь видно, что ей не больше двадцати. В старинной этрусской вазе стоял огромный букет прозрачных асфоделей. Ни-Ни спала и вдыхала их запах. А что, если он видит ее в последний раз? Поцеловать? Тогда разбудит. Нет, нет, нельзя. Он не имеет права ее пригласить. А если бы и имел — все равно не взял бы. Вдруг комиссия ее пропустит, а его — нет? Он этого не вынесет.
ЗАГРЕЙ на цыпочках двинулся к двери.
2Он занял очередь. Рядом с ним сидела немолодая женщина и со скучающим видом лузгала семечки. Шелуха сыпалась на пол.
— Бери! — она повернулась к ЗАГРЕЮ и щедро отсыпала ему в ладонь. Он разгрыз парочку, хотя заранее знал, что семечки пустые.
— Хочешь остаться или вернуться? — спросил ЗАГРЕЙ.
— Разве мое желание что-нибудь значит?
— Конечно, — соврал он. Зачем — и сам не знал.
ЗАГРЕЙ вспомнил о Ни-Ни и нахмурился. Что будет с Ни-Ни, если комиссия его пропустит? Она ведь даже не знает, куда он ушел. Бедняжка. Проснется, увидит асфодели. Не надо думать о ней. Нельзя ни о чем сейчас думать.
Его наконец позвали. ЗАГРЕЙ вошел. В белой комнате за белым столом, накрытом белоснежной скатертью, сидели трое. Они были в белом, и лица тоже белые, и глаза — бельма. Они улыбались белыми губами.
— Ваше имя, — спросил белый, сидящий в центре.
— ЗАГРЕЙ, — он мог только так произнести свое имя — вровень со всеми. Ведь он, придя на комиссию, пытался сравняться со смертными. Но лишь пытался, ибо и сам чувствовал — не удалось.
Сидящий слева стал рыться в каких-то бумагах. Сидящий справа потирал худые, тонкие руки, будто замерз. Тот, что в центре, остался неподвижен.
— А когда вы умерли, ЗАГРЕЙ? — сидящий слева оставил бумаги, и его бельма строго уставились на ЗАГРЕЯ.
— Я не умирал. То есть… Я всегда здесь. Здесь родился.
Тот, что справа, хихикнул:
— Такого не бывает.
ЗАГРЕЙ сообразил, что совершил чудовищную глупость, сказав правду. Надо было выпытать у кого-нибудь имя и под этим чужим именем пройти комиссию и получить пропуск на возвращение. Но теперь было поздно. Злясь на себя, ЗАГРЕЙ стукнул кулаком по лбу. Но это мало помогло.
Трое за столом стали перешептываться.
— Если он не умирал, то как мы его выпустим? — шептал один довольно громко.
— Но он живой, здесь ему делать совершенно нечего.
— Ну и что, коли живой? Разве это имеет значение? Главное, он не умирал.
— Послушайте! — ЗАГРЕЙ попытался вмешаться. — Живому здесь совершенно невыносимо. Я наказан, как Тантал, но наказан без вины.
Теперь три пары бельм уставились на него. Тот, что справа, вновь стал тереть руки.
— Его нет в бумагах, значит, его нельзя выпустить, — сказал тот, что слева.
— В конечном счете, жизнь лишь миг по сравнению со смертью, — сказал тот, что справа. — Зачем она тебе?
— Я хочу жить! — заорал ЗАГРЕЙ, наваливаясь всем телом на стол. — Слышите, вы, тупые комья белой слизи! Внесите мое имя в список!
Он схватил бумагу, схватил стило и принялся писать. Но напрасно стило скребло бумагу — имя ЗАГРЕЯ в списке не появлялось. Он скомкал лист, отшвырнул в угол и вышел. Боль билась в груди, пульсировала в висках, пронизывала каждую клеточку тела.
«Во всяком случае, у меня есть Ни-Ни», — попытался он утешить себя.
Но это было слабое утешение. Становилось только больнее. Он почему-то вспомнил куклу во дворе-колодце и пообещал дать ей хлеба.
Он долго бродил, по улицам и даже вышел к самой окраине — там, где плотно роился сизый туман, то есть из сонной массы еще не выделились волокна сна. В этот плотный сизый туман никто никогда не углублялся. Говорят, если уйти туда, то сойдешь с ума и назад не выйдешь и будешь бродить и бродить, пока не расплавишься и сам не станешь чьим-то сном. Сказки, наверное. Но у ЗАГРЕЯ не было желания проверить.
Старик с растрепанной седой бородой плел веревку. Плел и плел, веревка стлалась по земле и терялась в слоистых полосах тумана, что отделялись от сонной массы и плыли к темной каменной массе города, которым правил Дит.
— Ты Окнос? — спросил ЗАГРЕЙ.
Кажется, он слышал что-то про него. Но что — припомнить не мог.
— Окнос, — подтвердил старик. — Разве не видишь — плету веревку. Значит, Окнос.
— И зачем тебе веревка? Чтобы повеситься?
Старик не рассмеялся. Даже не улыбнулся. Как видно, не любил шуток.
— Когда сплету веревку и два конца ее сомкнутся, тогда над нашим миром загорится белое солнце вместо черного.
— Разве наше солнце черное? — подивился ЗАГРЕЙ.
Он поднял голову и стал глядеть на небо. Солнце еще было высоко. Ему всегда казалось, что их солнце — яркий белый круг.
— Конечно, черное, — заявил Окнос не терпящим возражений тоном.
— И когда ты сомкнешь концы своей веревки? — спросил ЗАГРЕЙ.
— Скоро, — пообещал Окнос. — Очень скоро.
Спорить дальше ЗАГРЕЙ не стал. Он двинулся вдоль лежащей на сером песке веревки. Странно, почему он ничего не слышал про Окноса? Неужели никто не знает о странном замысле старика?
Из сизой полосы тумана вышел осел. Он медленно брел навстречу ЗАГРЕЮ, опустив голову к самым ногам. Присмотревшись, ЗАГРЕЙ понял, что осел поедает сплетенную Окносом веревку.
ЗАГРЕЙ вновь поглядел на небо. Так какое же над ним солнце? Он не мог понять. Ему вдруг в самом деле стало казаться, что солнце черное.
ГЛАВА 5. ВИНО 1Здесь каждый спал, когда хотел и сколько хотел. Здесь не было ни ночи, ни дня. ЗАГРЕЙ не был уверен, что здесь есть даже свет. Ибо то, что позволяет им видеть, возможно, и не свет вовсе. ЗАГРЕЙ сон не любил. Сон отнимает время. Сон — утраченная часть жизни.
Ему снилось, что он одет в пятнистую шкуру леопарда, а на голове у него венок из листьев винограда и спелых гроздей. Вокруг пьяные обнаженные девицы исступленно выплясывали, козлоногие существа, тоже хмельные, толпились подле и дули в свирели. И ЗАГРЕЙ плясал. От этой пляски его бросило в жар. Одна из девиц протянула ему бутыль с вином. Он поднес бутыль к губам, жадно сделал глоток и… проснулся от грохота. Грохотало на лестнице. Ветхий дом дрожал. Кто-то распахнул дверь, заглянул внутрь, скрылся. Ни-Ни застонала во сне и перевернулась на другой бок. Она и не подозревает, что в эту ночь могла остаться одна. Он поцеловал ее в плечо — пухлое округлое плечико.
— Отстань! — фыркнула она.
Как она старательно изображает кокетство. И нежность изображает. И венерин спазм — тоже. Потому как венерин спазм испытывать не может. Краткий восторг первой ночи давно улетучился. Все сделалось скучно, рутинно, будто они уже женаты лет сто.
— Я вчера хотел уйти и не ушел. Не пустили, — сказал он вслух.
— Куда уйти? — пробормотала она. Кажется, совершенно не испугалась. Не поверила.
— Далеко.
— А мне сон хороший приснился. Будто ты — известный актер, а я — твоя поклонница, и мы встретились случайно. Мы летели на самолете, и самолет захватили террористы. Нас взяли в заложники и привезли в какой-то замок. Террористы решили, что я тоже известная актриса. А ты знал, что я обычная девушка. И если террористы узнают, кто я, то сразу меня убьют. Ты убил охранника, и мы убежали. Террористы кинулись в погоню, и ты их всех победил, убил или искалечил. Тебя ранили в руку, но ты спас меня. И ты меня полюбил. Все кончилось счастливо. Я уже свадебное платье купила, и ты подарил мне кольцо с бриллиантом.
— В жизни так не бывает, — сказал ЗАГРЕЙ.
И сам удивился — что он такое говорит! «В жизни»! А что он знает о жизни? Банальности, которые ему поведали другие, прежде чем все позабыть.
— Я знаю, что так не бывает. Но все равно — сон хороший.
Да, наверное, приятно видеть сон, в котором все случается, как ты хочешь. А что, если ЗАГРЕЙ ушел в мир живых, кем бы он стал? Вдруг — в самом деле — актером? Он заложил руки за голову и закрыл глаза. Наверное, хорошо быть актером. Можно проживать десятки, сотни разных жизней. Быть смельчаком и трусом, героем без страха и упрека или проходимцем. А может быть, он бы стал комиком и всех смешил? А что если стать актером здесь? Он спрыгнул с постели, взял тюбик с краской — у художника стащил тайком однажды — и подошел к зеркалу. Отражение чужой комнаты исчезло — появилось отражение ЗАГРЕЯ. Худой юноша, похожий на мальчишку с растрепанными волосами. Его облик не менялся уже много лет. Он выдавил на пальцы немного краски и сделал синие круги вокруг глаз. Он уже стал актером или еще нет? Хорошо получилось или нет? Он не знал. Он растянул губы, пытаясь изобразить улыбку. Покрасил синим зубы. Краска была безвкусной. Нет, актер из него не получится. ЗАГРЕЙ отшвырнул тюбик в угол. Зачем изображать что-то здесь? Ведь никто не поймет, что он играет, все решат: он такой и есть.
Вновь грохот — теперь выше этажом. Здесь никто не таился. Зачем? Послышался треск ломаемой двери. Крик, причитания, падение чего-то тяжелого на пол. Сгустки звуков выкатились на лестницу, тягучие причитания липли к стенам, к загреевой двери. ЗАГРЕЙ хотел выйти на лестницу, чтобы посмотреть… Потом передумал. Зачем смотреть, если он помешать не может. К чему?
Вновь грохот — теперь выше этажом. Здесь никто не таился. Зачем? Послышался треск ломаемой двери. Крик, причитания, падение чего-то тяжелого на пол. Сгустки звуков выкатились на лестницу, тягучие причитания липли к стенам, к загреевой двери. ЗАГРЕЙ хотел выйти на лестницу, чтобы посмотреть… Потом передумал. Зачем смотреть, если он помешать не может. К чему?
Звуки смолкли на улице. Причитаний уже не было слышно. Только шаги.
Все же ЗАГРЕЙ подошел к двери и выглянул. Человечек, одетый в белое, спускался вниз в обнимку с огромной амфорой.
— Его сбросили в Тартар? — спросил ЗАГРЕЙ.
— Кого? — человечек вздрогнул и едва не уронил амфору.
— Его, — ЗАГРЕЙ ткнул пальцем вверх.
— Нет. Нет. Его нет, — бормотал человечек и заспешил, бочком проскользнул мимо ЗАГРЕЯ. Да, рядом с ним твое имя может быть любой величины. Лишь бы уместилось на гранитном надгробье.
Не сразу сообразил, что его зовут.
— ЗАГРЕЙ! ЗАГРЕЙ! — орал толстяк-винодел, стоя на площадке внизу. Мгновение назад его там не было. И вдруг — возник. — Вино, там вино!
ЗАГРЕЙ не понял.
— О чем ты?
— Там на берегу вино. Целый ящик. Цербер его выловил. Клянусь! Ящик и в нем бутылки.
Толстяк весь дрожал.
— Откуда ты знаешь, что ЭТО — вино?
Толстяк задрожал сильнее.
— Значит, ты не забыл?..
Толстяк закрылся ладонями — будто боялся, что его будут бить.
Да, он помнил, несомненно помнил. Но ведь остальные — нет. ЗАГРЕЯ охватила тревога. Он кинулся назад в комнату, натянул брюки и кожаную куртку, толкнул в бок Ни-Ни.
— Ну что еще? — она напрасно пыталась заснуть вновь, чтобы досмотреть свой хороший сон, как они живут в роскошном отеле где-нибудь во Флориде, и у них пятеро симпатичных детишек.
— Пошли! Скорее! Это шанс!
— Какой шанс? На что?
Он не стал объяснять. Он и сам не знал. Только лихорадка с каждой секундой охватывала его все сильнее.
— Шанс, шанс, единственный шанс, — повторял он, натягивая сапоги.
Его возбуждение передалось ей. Она заспешила, застегнула лишь несколько пуговиц на платье и выскочила на лестницу. Лиловый шелк развевался вокруг бедер.
ЗАГРЕЙ скатился по перилам, побежал, обогнал винодела. Толстяк семенил следом. Всхлипывал, утирал лицо. Ему наверняка казалось, что он потеет.
На берегу уже собралось человек семь. Юноша с длинными черными кудрями вытащил бутылку из ящика, открыл пробку и медленно лил темно-бордовое вино в рыжую тину, вынесенную на берег волнами Стикса. ЗАГРЕЙ закричал. Так закричал, будто нож ему всадили в живот. Рванулся к юноше, вырвал бутылку. Поздно — на дне осталось лишь несколько капель. ЗАГРЕЙ огляделся: Ни-Ни рядом не было. Наверняка отстала и заплутала где-то. Но ему было все равно. Главное — вино.
ЗАГРЕЙ жадно приник к горлышку. Глотнул. И тут привиделось ему синее небо, и белые аркады, а на них зеленые настилы ажурных виноградных листьев.
Поспешно он схватил другую бутылку, открыл аккуратно — руки дрожали немного, и сделал глоток… На желтом песке лежали фиолетовые тени. Стены домов, белые на солнце, сиреневые — в тени, красные крыши на фоне зелени. Море цвета изумруда плескалось в раковине залива. В этот мир уходит Прозерпина и говорит, что несчастна.
ЗАГРЕЙ протянул бутылку толстяку. Тот глотнул. И третий, беспамятный, что топтался поодаль, повторил, что делают другие. И вдруг заплакал.
— Лапушка, — бормотал он, прижимая бутылку к груди. — Как же так, Лапушка… где ты?
Юноша запел — голос был приятный. А мотив ЗАГРЕЙ уже слышал, только не помнил, где.
— Надо все менять, — проговорил толстяк, отирая ладонью лицо. — Зачем нам ладья? Да, зачем нам Харон и его ладья? Нам мост нужен. Каменный современный мост. Трехпролетный или даже четырехпролетный. Почему никто не додумался построить мост?!
— И чтобы по нему беспрепятственно туда и назад, — подхватил юноша. — Кто хочет — туда. Кто хочет — назад.
— Дай мне, — потребовала девушка с длинными золотыми волосами. ЗАГРЕЙ ни у кого не видел таких волос — сверкающий золотой каскад. Девушка сделала большой глоток и рассмеялась.
— Как зовут тебя? — спросил ЗАГРЕЙ.
— Эвридика.
— А тебя? — обратился он к юноше.
— Орфей.
Орфей и Эвридика посмотрели друг на друга, по-прежнему не узнавая.
— Орфей, — проговорила Эвридика нараспев. — Так мы можем уйти отсюда?
— Конечно! — Орфей дерзко тряхнул волосами.
— Так давай уйдем, — предложила она. — Сейчас же.
— Еще один ящик! Глядите, еще один ящик! — радостно заорал толстяк и полез в воды Стикса. А берег уже весь был запружен. Многие уже попробовали вина. А попробовав, развеселились. Каждый кричал о чем-то своем. Человек пять или шесть побежали навстречу ладье Харона. Но старик почуял неладное и остановил ладью. Теперь она покачивалась на темной воде, и те, что в лодке, еще не утратившие память, что-то кричали тем, что на берегу. А те, что на берегу, отчаянно жестикулировали и грозили Харону кулаками. Но грозили они напрасно — ладья не трогалась с места.
— Нам нужен солнечный свет, — бормотал толстяк. — Без солнечного света нельзя растить виноград.
ЗАГРЕЙ взял одну бутылку у толстяка и сунул в карман.
— Как тебя зовут, приятель?
— Марк, — отвечал винодел.
— Так вот, Марк, научи меня растить виноград, — попросил ЗАГРЕЙ. — Что для этого нужно?
— Что нужно? — Марк беспомощно оглянулся. — Солнце. — Он посмотрел наверх.
ЗАГРЕЙ задрал голову и тоже посмотрел наверх.
— Как ты думаешь, это солнце? — спросил Марк.
— Тебе лучше знать, ведь это ты видел солнце, а я никогда.
— Не помню… — неуверенно проговорил Марк. — Но, возможно, это солнце. Я точно не знаю.
ЗАГРЕЙ не сразу сообразил, что томящая его боль пропала. Будто не было никогда.
2И тут послышался грохот — его ни с чем не спутаешь. Дрожали здания на берегу, дрожали камни на недостроенной набережной, сама земля вздрагивала, колыхалась у берега ржавая тина, и вода в реке взволновалась, зашепелявила тревожно. Зазвенели бутылки в ящике.
— Титаны, — пробормотал ЗАГРЕЙ и оглянулся, ища, куда спрятаться. Но спрятаться было некуда. Они стояли на берегу — место совершенно открытое, склады Тантала располагались гораздо ниже по течению — до них не успеть добежать.
А Титаны уже шлепали к берегу — они упирались маленькими, продолговатыми головами в зеленое небо. Ржавые облака тыкались им в лица, оставляя на губах и щеках влажные рыжие пятна. Впереди шел тот, что в драной тунике, испачканной бурыми пятнами, за ним ковылял, припадая на левую ногу второй, в черных брюках в обтяжку.
— Что здесь? — спросил тот, что шел впереди, и присел на корточки. Но все равно его лицо было заоблачно далеко.
— Вино! Хочешь выпить? — ЗАГРЕЙ протянул бутылку Титану. Тот взял осторожно, двумя пальцами, повертел, пытаясь разглядеть, что же таит в себе темное стекло. В красных его глазках вспыхнуло любопытство.
— Пить? Это можно пить? — От рокота его голоса ржавые облака пустились наутек.
Титан одним глотком опорожнил бутылку и замер с открытым ртом, лишь длинные розовый язык его шевелился, ловя последнюю драгоценную каплю, никак не желавшую падать из горлышка.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил его товарищ. Титан пробормотал хрипло:
— Еще!
ЗАГРЕЙ протянул вторую бутылку. Титан и ее опорожнил одним глотком.
— А, хорошо, — выдохнул он. И струйка теплого хмельного ветра ударила в лицо ЗАГРЕЮ. — Держи! — Титан протянул сразу пригоршню бутылок товарищу.
Потом выпрямился. Шагнул. Его потянуло в сторону, огромные ножищи переплелись, как две виноградные лозы, и Титан едва не упал. Сделал несколько семенящих шагов — и по колено вошел в Стикс.
— Хорошо! — заорал он так, что слышно было на том берегу, и среди ожидавших переправы началось смятение.
Титан завизжал от восторга и принялся колотить кулаками по темной воде, поднимая тучу брызг. Харон из своей ладьи погрозил бузотеру веслом. В ответ Титан показал язык. Но все же выбрался назад на берег.
— Пошли, что ли! — он хлопнул собрата по спине.
— Пошли… — отозвался тот и икнул.
— Куда?
— А куда хошь! Теперь можно куда хошь ходить! Правда? — обратился Титан к ЗАГРЕЮ.
— Правда, — подтвердил тот.
— Тогда во дворец пошли, — сказал Титан.
3Весь город гулял. По улицам метались какие-то возбужденные люди, мелькали факелы (где они взяли факелы и как сумели зажечь?), девушки плясали, все пели, что-то выкрикивали. Веселье плескалось через край. Никогда еще не бывало такого. Странно — пили немногие, а захмелели все.
— Я нашел! — кричал Марк, размахивая руками. — Я нашел побег лозы! Он рос в одном из ящиков! Честное слово! Клянусь!