— Да, — выдавил с трудом.
Никто еще не оскорблял его так смертельно, как Ни-Ни.
— Пойдем, взглянем на куклу, — прошептал он. «А ведь кукла тоже пила вино…» — вспомнил. Встал и распахнул дверь на балкон.
Борис Порецкий Бестиарии острова Мбонго
РассказВ полной темноте невозможно было бы понять, что происходит, если б не m-r Beaudoin, снабдивший нас подробнейшим описанием сего, за неимением лучшего определения, природного феномена. Ибо звук, издаваемый тысячами крыльев в намокшей листве слишком своеобычен, чтобы его можно было сравнить с тем, как садятся на землю крупные хищные птицы, — возможно, потому, что последние редко организовываются в стаи, их сообщества крайне ограничены в числе. То, что мы сегодня слышали, скорее похоже на шлепание колес многих пароходов по мутной воде, если оттуда вычесть стук машин.
Из дневника Н. И. Руденко-Мирского, 1893 г.Москва, 15 июля 1992
Дорогой Валентин Кириллович!
Просьбу Вашу мне удалось выполнить лишь отчасти. Указанных Вами материалов не существует, ибо некому было собрать! Ваш подзащитный действительно погиб в 1893 году в железнодорожной катастрофе, и это не досужий вымысел, как Вы изволили выразиться, «кабинетных генотипов». Мечта, она, конечно, как и надежда, умирает одной из последних, но в данной ситуации я вижу именно сей крайний случай. Неверующих отсылаю к полному списку жертв крушения поезда Ревель — Псков 27 октября 1893 года, легко (относительно) находимый в архиве Департамента полиции (цифирь сообщу, если пожелаете). Пути Господни неисповедимы, и невинное желание Николая Иосифовича сойти с парохода, не доплыв до Петербурга, дабы передохнуть в своем родовом имении на берегу Чудского озера, стоило ему жизни.
Но не отчаивайтесь, там, где кончается биология, начинается… — да, Вы совершенно правы, если догадались, — начинается история биологии. А именно к этой дисциплине имеет самое непосредственное отношение то, что мне все-таки удалось раскопать. Посылаю Вам ксерокопию дневника профессора Руденко-Мирского, автора столь чтимых Вами «Экспедиции на „Асколъде“» и «Флоры Меланезии в ее движении на запад». Это, милый мой В. К., не фальсификация и не первоапрельская шутка, поскольку две недели уж как июль на дворе. С чем Вас и оставляю,
по гроб Ваш (имея в виду свой) — * * *. 1893,1 июляСегодня мы обедали с капитаном «Yorkshire'a», что уже третий день стоит в полумиле от берега. Это убогая посудина водоизмещением около двух с половиной тысяч тонн, под самую крышку забитая невообразимой всячиной от пеньки до шоколада. Завтра утром она снимается с якоря и пойдет на Фиджи. Капитан (фамилию которого мы так и не выяснили, на первое же наше «Мистер —?» этот коротконогий крепыш попросил называть его Тоби) оказался сговорчивым и за весьма скромное вознаграждение согласился сделать небольшой крюк и высадить нас на острове. Кстати, Марсель вчера, бродя вокруг скособоченной постройки с громким названием «гостиница», предложил остров переименовать.
«Почему?» — спросил я. — «Потому, что остров архиепископа Даниила Руанского звучит ужасно глупо (n'a ni queue ni tete), вам не кажется?» Я согласился, однако спросил, заслуживает ли этот клочок суши лучшего имени.
«Лучшего — едва ли, а вот более короткого — наверняка», — ответил мой компаньон. И добавил, подняв указательный палец в воздух: «Мбондо! Короче, правда?»
Я от души расхохотался, потому что любое туземное слово звучит во французских устах на редкость смешно — для русского, по крайней мере, уха.
«А что такое Мбондо?» — спросил я.
«О, пусть это останется моей маленькой тайной», — улыбнулся Марсель.
За обедом Тоби долго распространялся об опасностях, которые таятся в водах около небольших островов, вероятно, надеясь набить, цену, а когда мы посетовали на скаредность российских казначеев, без особого огорчения сменил тему и спросил, какого собственно черта господа ученые забыли на своем piece of crap. Мы с Марселем переглянулись, и я ответил: «Папоротники».
«Именно папоротники, — поддакнул Марсель, — месье — известный русский ботаник, он в прошлом году открыл там новый вид папоротника и думает, что нынче откроет следующий».
«Да, папоротник — это дело», — ни к селу ни к городу промычал капитан.
2 июля«Yorkshire» отбыл из Рабаула около шести часов. Слава Богу, при полном штиле, поскольку я до сих пор не могу писать при качке, хотя с морской болезнью научился справляться еще в отрочестве. Пути до Мбондо (вот ведь уже и приклеилось!), по словам капитана, не более двух суток. Надеюсь, он не преувеличивает возможностей парохода, хотя у меня на сей счет имеются некоторые сомнения — машина у Тоби времен царя Гороха, тужится изо всех паров, а судно еле идет. Впрочем, посмотрим.
Когда берега Новой Британии исчезли за горизонтом, в каюту ворвался Марсель и начал лихорадочно рыться в своем багаже. Оказалось, что в Рабауле осталась его коробка с сигарами. Я по забывчивости предложил ему папирос, но Марсель напомнил, что нет большей гадости на свете, чем английские папиросы. Что ж, пусть торгуется с капитаном, авось на «Йоркшире» найдется табак, достойный галльских дыхательных органов.
Папоротники. Действительно, например, папоротники Polipodiophyta Rudenia. В самом деле, что мы хотим найти на островке, который на карте обозначен лишь точкой и не на всякой сопровождается названием? Когда я об этом думаю, мне становится не по себе, словно студенты застали меня за игрой в пристенок. С одной стороны, я знаю, что в глубине души, если б не желание вернуться на остров, я бы не настаивал на этой экспедиции. С другой, будь я один, даже оказавшись в двух днях пути от цели, возможно, так и не решился бы высадиться; причем, наверное, из одной лишь боязни остаться в дураках, ибо все тайное когда-нибудь станет явным. M-r Beaudoin, если с его стороны все было удачной шуткой, не преминет веселую историю продолжить, и мне тогда останется делать хорошую мину при отвратительной игре. Так что, в случае чего спасибо Марселю. Дурак хорошо, а два лучше.
И ведь замечательно придумано — послать профессора университета прочесывать забытый Господом островок в поисках несуществующих тварей, чтобы по бесславном завершении предприятия потешаться над разочарованным исследователем на всех перекрестках Европы!
Однако следы копыт на песке я видел сам. И если они принадлежали обыкновенному дикому кабану, то, во-первых, откуда бы ему взяться на острове, а во-вторых, почему следы располагались не перекрестно, а попарно, словно кабан передвигался прыжками, подобно зайцу, а то и просто был двуногим?
К сожалению, следы видел я один. Быть может, решись я тогда кому-нибудь их показать, сейчас не пришлось бы мучиться в попытках отличить увиденное больше года назад от галлюцинации. Слишком уж нелепо, дико выглядит сама идея копытного, передвигающегося прыжками. Или не прыжками все-таки, а иначе, так, как живописал его впоследствии виновник нашего нынешнего плавания? Я, конечно, совсем не склонен верить в фантастических чудищ, и вполне вероятно, что m-r Beaudoin тоже видел следы, а остальное доделала фантазия, коей у этого импульсивного парижанина хоть отбавляй (достаточно вспомнить пантагрюэлевскую дозу коньяку, что он поглотил за время нашего краткого знакомства). Кстати, во время прошлого моего пребывания остров был обыскан самым тщательным образом. Крупных млекопитающих, за исключением макак, там вообще не было.
Сейчас, разумеется, нету смысла взвешивать pro и contra, поскольку выбор сделан. Послезавтра нас высадят на острове, а там видно будет.
Пока я тут размышлял, вернулся мой компаньон с двумя коробками бразильских сигар, купленными за пятьдесят франков у механика, и сказал, что через 1/4 часа будет готов обед. Превосходно!
3 июляПо-прежнему штиль. Солнце прямо готово нас задушить. Даже человеку, немалую часть жизни проведшему в жарком климате, раскаленное безветрие не слишком приятно. На стене в кают-компании висит ртутный фаренгейт и показывает 107 градусов.
Машина по-прежнему сопит и тужится, но свой десяток узлов вытягивает, так что завтра около полудня можно готовиться к выгрузке.
Марсель с утра затеял обстоятельную чистку револьверов. За то время, что мы вместе, он он уже дважды производил эту операцию, хотя до сих пор не сделал ни единого выстрела.
«И все-таки, зачем вы их чистите?» — спросил я.
«Буду охотиться», — пробурчал в ответ Марсель. Очень остроумно. Я не стал уточнять, на кого.
Потом мы часа два проболтали о погоде, пока друг другу не наскучили.
4 июляДолгожданная земля приблизилась до видимых размеров уже в десять утра. Морской волк не обманул. Это обнадеживает и может быть воспринято как доброе знамение. В половине двенадцатого «Yorkshire» бросил якорь в том самом месте, где полтора года назад стоял «Аскольд». Штиль наблюдается прежний, за время нашего плавания ничто в природе не переменилось. Матросы сгрузили ящики в шлюпку, мы попрощались с капитаном и тоже спрыгнули вниз. Спустя двадцать минут шлюпка уткнулась носом в пологий песчаный пляж.
Сейчас будем разбирать скарб и сочинять какую-нибудь хижину для укрытия.
5 июляВчера до позднего вечера «рубили дом». Получилось очень даже неплохо. Как обычно — стены бамбуковые, на десяток вершков вкопаны в землю, крыша из листьев. Словом, можно сносно жить и неторопливо вести поиски, каковые с сегодняшнего дня и начали. Мбондо имеет в длину около четырнадцати-пятнадцати миль, приблизительно вдвое меньше — в ширину. Практически вся территория, за исключением узкой прибрежной полосы, занята лесом. Ближе к южной оконечности острова возвышается небольшая гора, в остальном же его поверхность достаточно полога. Гору полукругом охватывает низменность почти вровень с океаном, которая, по всей вероятности, во время дождей превращается в болото, но за пару недель ясной погоды полностью высыхает, за исключением маленького ручейка, берущего исток под обрывистым склоном горы. Ручей впадает в ту самую бухту, где нас высадил Тоби. Место для хижины было, разумеется, выбрано исходя из близости питьевой воды, на полпути между берегом и болотом, у кромки растительности, где с небольшого возвышения одинаково хорошо просматриваются бухта и близлежащий лес.
За сегодняшний день мы обошли остров по берегу. Жарко. Тридцать два градуса Цельсия в тени. Барометр стоит выше некуда. Чертовски устали от передвижения по песку, но ничего интересного на пляже не нашли. Спугнули несколько больших птиц, которые так быстро скрылись за деревьями, что даже разглядеть их толком не удалось. Раза три слышали из чащи крики обезьян. В остальном местная фауна за целый день никак себя не проявила. «Мсье, — завел свою песню Марсель, когда мы отшагали больше половины пути, — если за тем вон камнем притаился динозавр, я тотчас же стреляюсь». Я на это ответил, что когда мы приедем на остров в следующий раз, я непременно захвачу какую-нибудь рептилию и спрячу ее за камень — исключительно с целью лицезреть обещанное самоубийство. «Через год решимость пропадет, — философически ответил Марсель. — Да и кто знает, куда нас через год занесет». Я сказал, что лично у меня нет иного выхода, кроме как ждать обещанного г-ном Бодуэном, даже если придется год провести на Мбондо.
«Или десять лет, — насмешливо добавил Марсель. — А то и все двадцать восемь. Но не беспокойтесь, я постараюсь от вас не сбежать».
Остается надеяться хоть на это. Марсель действительно отличный парень и лучшего кандидата в Пятницы, пожалуй, не сыщешь.
6 июляОбъект сегодняшней экспедиции — лес у северного мыса, спускающийся к океану по цепи невысоких холмов. Не обнаружив ничего интересного на берегу, мы начинаем методично прочесывать «внутренности» Мбондо. Вчера вечером Марсель разложил на земляном полу хижины карту острова из атласа Назье, и мы сообща разбили свои кратковременные владения на участки, чтобы каждый день прочесывать по одному. Всего получилось шесть: северная оконечность, два почти точных квадрата ближе к болоту, перешеек, соединяющий пузатые «половинки» острова, само болото и гора. Начинаем, как я уже отметил, с севера. Сейчас у Марселя сварится кофе, и мы отправимся.
6 пополудни. Северный мыс разочаровал. Десять часов почти что бесплодных попыток идти по установленному маршруту. Чаща абсолютно непроходимая, приходится ножами прорубать себе дорогу, похожую на железнодорожные туннели в Альпах. Шли гуськом (чтобы двигаться рядом, необходимо делать две просеки одновременно, что за пределами человеческих сил), через каждые полчаса меняясь местами, ибо двигаться первым в девственном экваториальном лесу совсем непросто и требует недюжинной физической подготовки. Опять слышали вдалеке шум, явно производимый кочующим в листве стадом макак. Вообще лес кишит всякой живностью (к счастью, на мелких островах архипелага обыкновенно не водятся ядовитые змеи), но нашим глазам так ни за что и не удалось зацепиться. Под конец, когда мы вернулись на пляж, Марсель вдруг заявил: «Мсье, вам не случалось, например, разыскивать дом, где вы ни разу не были, по чьему-нибудь описанию?» Я вопросительно поглядел на него. «А потом вы не удивлялись тому, насколько разнится увиденное с картиной, что вы предварительно себе нарисовали?»
«Но мы еще ничего не увидели! — возразил я. — Не надо, разумеется, идеализировать того, что говорил Beaudoin, но мы не имеем права сомневаться в его компетентности, несмотря на некоторую… легкость характера. Коль скоро мы на острове, нам ничего иного не остается, как искать».
«Вы меня неверно поняли, мсье Руденко, — сказал Марсель. — Я никак не имею в виду явную ложь или ошибку. Образно говоря, мы ищем бегемота, хотя нам описали слона, понимаете? Видя животное сзади, я мог не приметить главного — хобота, и вы бы, увидав настоящего слона, вполне могли и не соотнести его с моим описанием».
«Но главное-то, по-моему, наш коллега как раз и увидел!» — ответил я.
«Вы уверены? А если он забыл сообщить, что его симпатичные животные размером с полевую мышь? Или он, допустим, мог не знать, что на самом деле те являются морскими жителями и их появление на суше — чистая случайность. Я утрирую, но — vous me comprenez?»
Я на секунду задумался, а потом рассмеялся.
«Дружище, а копыта на песке? Beaudoin ведь не единственный, кто что-то видел. Ваш покорный слуга тоже некоторым образом причастен к открытию. Надеюсь, вы согласитесь, что парнокопытных на этом острове вообще не должно быть, и если мы здесь таковых обнаружим, это уже будет сенсацией?»
«Еще один папоротник?» — улыбнулся мой компаньон.
«Нет-нет, фауну я предоставляю вам, — возразил я. — На копыта — никаких притязаний».
7 июля6 часов 30 минут пополудни. Ничего, кроме усталости, из очередного квадрата вынести не удалось. На втором часу прорубания тоннеля Марсель сказал, тяжело дыша, что свыкся с джунглями достаточно для ощущения себя в лесу Фонтенбло, только в солидном подпитии. Самые яркие краски тускнеют от частого употребления, с этим трудно не согласиться.
Погода удивляет сухим безоблачным постоянством. Плюс двадцать девять градусов. Барометр держится, как стойкий оловянный солдатик. Мне кажется, здесь присутствует какая-то аномалия: трудно представить себе явление более редкое, чем месяц на экваторе без дождя. Ручей, что питает нас водой, обмелел (в прошлом году шум воды в тихую погоду слышался за полмили, нынче же его в самом широком месте можно без труда перешагнуть). Если так будет продолжаться и впредь, через две недели пить будет нечего. Тоскливая перспектива.
10 июляВследствие безрадостного однообразия нашего существования три дня не брался за перо — нету никакого желания копировать прежние записи лишь потому, что их в той же степени можно отнести ко вчерашнему дню, в какой и к позавчерашнему.
Сегодня, однако, мы исследовали болото, и несколько замечаний по этому поводу хочется сделать.
Болото представляет собой низменность, напоминающую формой серп или полумесяц. Расстояние между рогами полумесяца составляет около версты, и прямо от восточной его каймы круто поднимается склон горы. Поверхность болота — неровная, кочковатая, потрескавшаяся глина. Растительность — мизерна, только считанные островки полувысохшей травы торчат из-за кочек, да в паре мест растет из глины чахлый кустарник. Сразу же от границ этой серпообразной пустоши начинается лес.
Поскольку болото расположено в непосредственной близости к нашему жилью, из всех выбранных нами участков имеет наименьшие размеры и к тому же с точки зрения удобства исследования являет собой полную противоположность всему остальному острову, у нас было гораздо больше времени на дело, а не на бесплодную трату сил. Но, вопреки ожиданиям, болото скорее еще более запутало нас, нежели хоть что-нибудь прояснило.
Вопрос первый — само болото. Это невероятно, чтобы в экваториальном климате на равнине, регулярно затапливаемой водой, почти не было растений. Месячная засуха могла их умертвить, но не вырвать с корнем. То же, что все-таки растет на болоте, производит достаточно странное впечатление — как будто здесь раньше были и трава, и цветы, но кто-то их вытоптал, плескаясь в грязи, и остались лишь жалкие островки. Но для того, чтобы так все вытоптать, нужно запустить на пустошь этак 20 слонов!
Еще более интересная вещь обнаруживается при подходе к лесу. Издали кажется, что нижние уровни ветвей покрыты слоем пыли, которая при малейшем ветре поднимается с болота. Однако по ближайшем рассмотрении выясняется, что все не так просто. Если листва действительно в основном не более чем запылена, то стволы деревьев на высоту (я не преувеличиваю) до где-то десяти-двенадцати метров залеплены высохшей глиной!
«Monsieur Roudainko, — охнул Марсель, с недоверием ощупывая твердую бурую корку. — Мне кажется, слоны не только топтались в болоте!»