Нравственно-эстетическая программа Рериха лишена и намека на академизм или декларативность. Она, эта программа, отражала характер всего его творчества, основным мотивом которого было столкновение сил света и тьмы. Недаром свой метод Рерих называет героическим реализмом. И недаром в конце жизни он сближает два понятия: "героический реализм" и "социалистический реализм". Иногда они выступают у него как синонимы. 24 мая 1945 года художник записывает в дневнике:
"В Москве готовится выставка "Победа". Честь художникам, запечатлевшим победу великого Народа Русского. В героическом реализме отобразятся подвиги победоносного воинства".
"Народ Русский". Эти слова художник пишет с большой буквы. Была тема, к которой постоянно обращались его мысли, к которой тяготело его творчество. Эта тема - Россия, ее история, ее культура.
Подводя итоги многолетних странствий, Рерих заносит в дневник: "Ни на миг мы не отклонялись от русских путей. Именно русские могут идти по нашим азийским тропам". Трогательно читать его признание, сделанное в письме к Булгакову, секретарю Л. Н. Толстого: "А хорошо быть русским, хорошо говорить порусски, хорошо мыслить по-русски".
Но, конечно, "мыслить по-русски" не означало и. не могло означать национальной ограниченности и замкнутости. Наоборот.
Та черта русского характера, которую принято называть "всемирной отзывчивостью", с особой силой проявилась и в жизни, я D творчестве Рериха. Художник видит величайшее историческое достижение в том, что именно в советское время понятия "Россия"
и "человечество" сочетаются разумно. Эти понятия - "Россия"
и "человечество" слиты воедино и в статье Рериха "Завет", которая является завещанием великого художника и великого мыслителя.
"...Вот что завещаю всем, всем. Любите Родину. Любите Народ Русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит полюбить и все человечество".
В. СИДОРОВ
1
ДЕТСКАЯ СКАЗКА
В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были князья, воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в знатных домам и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна назначила день, когда могут прийти к ней женихи и сказать громко при ней и при всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая. Женихи очень ожидали этого дня, и каждый считал себя лучше всех других.
Один перед другим хвалились женихи: кто именитым родом за тридевять поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился и никто не знал, откуда пришел он. Он хорошо умел складывать песни; песни его напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво и его любили слушать, даже забывая спросить, кто этот певец. И хотя он не был князем, но все женихи обращались с ним, как с равным.
В назначенный день все женихи оделись получше и собрались в палату, к парю. Согласно обычаю, женихи поклонились царю и царевне. Никого не пустил вперед князь древнего рода, за ним слуги несли тяжелую, красную книгу. Князь говорил:
- Царевна, мой род очень знатен. В этой книге вписано более ста поколений,.. - И князь очень долго читал в своей книге, а под конец сказал: - И в эту книгу впишу жену мою! Будет она ходить по палатам моим, а кругом будут образы предков весьма знаменитых.
- Царевна, - говорил именитый воевода, - окрест громко и страшно имя мое. Спокойна будет жизнь жене моей и поклонятся ей люди - им грозно имя мое.
- Царевна, - говорил залитый сокровищами заморский торговый гость, жемчугом засыплю жену мою; пойдет она по изумрудному полю и в сладком покое уснет на золотом ложе.
Так говорили женихи, но певец молчал, и все посмотрели на него.
- Что же ты принесешь жене своей? - спросил певца царь.
- Веру в себя, - ответил певец.
Улыбнувшись, переглянулись женихи, изумленно вскинул глазами старый царь, а царевна спросила:
- Скажи, как понять твою веру в себя?
Певец отвечал:
- Царевна! Ты красива, и много я слышал об уме твоем, но где же дела твои? Нет их, ибо нет в тебе веры в себя. Выходи, царевна, замуж за князя древнего рода и каждый день читай в его алой книге имя свое и ворь в алую книгу! Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового, засыпь палаты свои сверкающим золотом и верь в это золото! В покое спи на золотом ложе и верь в этот покой! Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся, царевна, от самой себя! Моего имени нет в алой книге, не мог я засыпать эту палату золотом и куда иду я там не читают алой книги и золото там не ценно. И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой, и не знаю, куда приду я, и нет мне границ, ибо я верю в себя!..
- Обожди, - прервал певца царь, - но имеешь ли ты право верить в себя?
Певец же ничего не ответил и запел веселую песню; улыбнулся ей царь, радостно слушала ее царевна, и лица всех стали ясными. Тогда певец запел грустную песнь; и примолкла палата, и на глазах царевны были слезы. Замолчал певец и сказал сказку; не о властном искусстве говорил он, а о том, как шли в жизнь разные люди и пришлось им возвращаться назад, и кому было легко, а кому тяжко. И молчали все, и царь голову опустил.
- Я верю в себя, - сказал певец, и никто не смеялся над ним. - Я верю в себя, - продолжал он, - и эта вера ведет меня вперед; и ничто не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых книгах, но попорю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этою верой умру я, и смерть мне будет легка.
- Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе.
Веря лишь в себя, одиноко пойдешь ты и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас - тот против пас, - сурово сказал царь.
Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:
- Вижу я - не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живет в мире и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня сочли бы врагом, если бы я уничтожил что-либо, но на земле ничто не подлежит уничтожению, и я создаю и не трогаю оплотов людских. Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви к человеку? Возлюбивший природу не отломит без нужды ветки куста, и человека ли сметет он с пути?
И кивнула головой царевна, а царь сказал:
- Не в себя веришь ты, а в песню свою.
Певец же ответил:
- Песня лишь часть меня; если поверю я в песпго мою больше, чем в самого себя, тем разрушу я силу мою и не буду спокойно петь мои песни, и не будут, как теперь, слушать их люди, ибо тогда я буду петь для них, а не для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей. Я пою для себя, и пока буду петь для себя, дотоле будут слушать меня. Я верю в себя в песне моей; в песне моей - все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю лишь себя одного, песней же я всех люблю! Весь для всех, все для меня все в одной песне. И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для себя, а песнью моею живлю всех, - так пусть будет вовеки. Поведу жену в далекий путь. Пусть она верпт в себя и верою этой дает счастье многим!
- Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на восход!.. - сказала царевна.
И дивились все.
И шумел за окном ветер, и гнул деревья, и гнал на сухую землю дожденосные тучи - он верил в себя.
ГРИМР-ВИКИНГ
Гримр, викинг, сделался очень стар. В прежние годы он был лучшим вождем и о нем знали даже в дальних странах. Но теперь викинг не выходит уже в море на своем быстроходном драконе. Уже десять лет не вынимал он своего меча. На стене висит длинный щит, кожей обитый, и орлиные крылья на шлеме покрыты паутиной и серою пылью.
Гримр был знатный человек. Днем на высоком крыльце сидит викинг, творит правду и суд и мудрым оком смотрит на людские ссоры. А к ночи справляет викинг дружеский праздник. На дубовых столах стоит хорошее убранство.
Дымятся яства из гусей, оленей, лебедей и другой разной снеди.
Гримр долгое темное время проводит с друзьями, пришли к нему разные друзья. Пришел из Медвежьей Долины Олав Хаки с двумя сыновьями. Пришел Гаральд из рода Мингов от Мыса Камней. Пришел Эйрик, которого за рыжие волосы называют Красным. Пришли многие храбрые люди и пировали в доме викинга.
Гримр налил в ковш меду и подал его, чтобы все пили и каждый сказал бы свою лучшую волю. Все говорили разное. Богатые желали почета. Бедным хотелось оыть богатыми. Те, которые были поглупее, просили жизни сначала, а мудрые заглядывали за рубеж смерти. Молодые хотели отличиться в бою, им было страшно, что жизнь пройдет в тишине без победы.
Гримр взял ковш самый последний, как и подооает хозяину, и хотел говорить, но задумался и долго смотрел вниз, а волосы белой шапкой легли на его лоо. Потом викинг сказал:
- Мне хочется иметь друга, хоть одного верного друга!
Тогда задвигались вокруг Гримра его гости, так что заскрипели столы, все стали наперерыв говорить:
- Гримр, - так говорил Олав, который пришел из Медвежьей Долины, разве я не был тебе другом? Когда ты спешил спасти жизнь твою в изгнании, кто первый тебе протянул руку и просил короля вернуть тебя? Вспомни о друге!
С другой стороны старался заглянуть в глаза Гримра викинг Гаральд и говорил, а рукою грозил:
- Эй, слушай, Гримр! Когда враги сожгли усадьбу твою и унесли казну твою, у кого в то время жил ты? Кто с тобою строил новый дом для тебя? Вспомни о друге!
Рядом, как ворон, каркал очень старый Эйрик, прозвищем Красный:
- Гримр! В битве у Полунощной Горы кто держал щит над тобою? Кто вместо тебя принял удар? Вспомни о друге!
- Гримр! Кто спас от врагов жену твою? Вспомни о друге!
- Слушай, Гримр! Кто после несчастного боя при Тюленьем заливе первый пришел к тебе! Вспомни о друге!
- Гримр! Кто не поверил, когда враги на тебя клеветали? Вспомни! Вспомни!
- Гримр, ты сказал неразумное слово! Ты, уже седой и старый, много видал в жизни! Горько слышать, как забыл ты о друзьях, верных тебе даже во времена твоего горя и несчастий.
Гримр тогда встал и так начал:
- Хочу я сказать вам. Помню я все, что вы сделали мне; в этом свидетелями называю богов. Я люблю вас, но теперь вспомнилась мне одна моя очень старинная дума и я сказал невозможное слово. Вы товарищи мои, вы друзья в несчастьях моих, и за это я благодарю вас. По скажу правду: в счастье не было у меня друзей. Не было их и вообще, их на земле не бывает. Я был очень редко счастливым; даже нетрудно вспомнить, при каких делах.
Был я счастлив после битвы с датчанами, когда у Лебединого мыса мы потопили сто датских ладей. Громко трубили рога; все мои дружинники запели священную песню и понесли меня на щите. Я был счастлив. И мне говорили все приятные слова, но сердца друзей молчали.
У меня не было друзей в счастье.
Был я счастлив, когда король позвал меня на охоту, Я убил двенадцать медведей и спас короля, когда лось хотел бодать его. Тогда король поцеловал меня и назвал меня лучшим мужем. Все мне говорили приятное, по не было приятно на сердце друзей.
Я не знаю в счастье друзей.
Ингерду, дочь Минга, все называли самого лучшего девою. Из-за нее бывали поединки, и от них умерло немало людей. А я женою привел ее в дом мой. Меня величали, и мне было хорошо, но слова друзей шли не от сердца.
Не верю, есть ли в счастье друзья.
В Гуле на вече Один послал мне полезное слово. Я сказал это слово народу, и меня считали спасителем, но и гут молчали сердца моих друзей.
При счастье никогда не бывает друзей.
Я не помню матери, а жена моя была в живых недолго.
Не знаю, были ли они такими друзьями. Один раз мне пришлось увидать такое. Женщина кормила оледного и бедного ребенка, а рядом сидел другой здоровый и ему тоже хотелось поесть. Я спросил женщину, почему она не обращает внимания на здорового ребенка, который был к тому же и пригож. Женщина мне ответила: "Я люблю обоих, но этот больной и несчастный".
Когда несчастье бывает, я, убогий, держусь за друзей.
Но при счастье я стою один, как будто на высокой горе.
Человек во время счастья бывает очень высоко, а наши сердца открыты только вниз. В моем несчастье вы, товарищи, жили для себя.
Еще скажу я, что мои слова были невозможными и в счастье нет друга, иначе он не будет человеком.
Все нашли слова викинга Гримра странными, и многие ему не поверили.
1399
ДЕВАССАРИ АБУНТУ
Так поют про Девассари Абунту.
Знала Абунту, что сказал Будда про женщин Аиапде, и уходила она от мужей, а тем самым и от жен, ибо гда мужи, там и жены. И ходила Абунту по долинам Рампы и Соккии в темноте только приходила в храм. И даже жрецы мало видели и знали ее. Так не искушала Лбупту слои Будды.
И вот сделалось землетрясение. Все люди побежали, р жрецы наговорили, что боги разгневались. И запрятались все в погребах и пещерах, и стало землетрясение em сильнее, и все были задавлены. И правда, удары в зем; были ужасны. Горы тряслись. Стены построек сыпались и даже самые крепкие развалились. Деревья поломались и, чего больше, реки побежали по новым местам.
Одна только Девассари Абунту осталась в доме и не боялась того, что должно быть. Она знала, что вечном богу гнев недоступен, и все должно быть так, как он есть. И осталась Девассари Абунту на пустом месте, бе:.
людей.
Люди не пришли больше в те места. Звери не все вернулись. Одни птицы прилетели к старым гнездам. Научалась понимать птиц Девассари Абунту. И ушла она в тех же нарядах, как вышла в долину, без времени, не зная места, где живет она. Утром к старому храму собирались к ней птицы и говорили ей разное: про умерших людей, части которых носились в воздухе. И знала Абунту многое занимательное, завершенное смертью, незнаемое людьми.
Если солнце светило очень жарко, летали над Девассари белые пазы, и хвосты их сверкали, и бросали тень, и трепетаньем нагоняли прохладу. Страшные другим грифы и целебесы ночью сидели вокруг спящей и хранили ее. Золотые фазаны несли лесные плоды и вкусные корни.
Только не знаем, а служили Абунту и другие птицы - все птицы.
И Девассари Абунту не нуждалась в людях. Все было ей вместо людей: и птицы, и камни, и травы, и вес чисел жизни. Одна она не была. И вот, слушайте изумительное, Абунту не изменилась телом, и прав ее оставался псо тог же. В ней гнева не было; она жила ц не разрушалась.
Только утром рано прилетели к Девассари лучшие птицы и сказали ей, что уже довольно жила она и время теперь умереть. И пошла Абунту искать камень смерти.
И вот приходит в пустыню, и лежат на ней многие камни, темные. И ходила между ними Абунту и просила их принять ее тело. И поклонилась до земли. И так осталась в поклоне и сделалась камнем.
Стоит в пустыне черный камень, полный синего огня.
И никто не зпает про Девассари Абунту,
ЗАМКИ ПЕЧАЛИ
Идете по замку.
Высокая зала. Длинные отсветы окон. Темные скамьи.
Кресла.
Здесь судили и осуждали.
Еще зала, большая. Камин в величину быка. Колонны резные из дуба.
Здесь собирались. Решались судить.
Длинные переходы. Низкие дверки в железных заплатах. Высокий порог.
Здесь вели заподозренных.
Комната в одно окно. Посредине столб. На столбе железные кольца и темные знаки.
Здесь пытали огнем.
Высокая башня. Узкие окна. Узкая дверка. Своды.
Здесь смотрели врага.
Помещение для караула. Две старые пушки. Горка ядер. Пять алебард. Ободок барабана.
Сюда драбанты кого-то тащили убить.
Ступеньки вниз. На колоннах своды. У пола железные кольца.
Здесь были осужденные.
Подвал. Перекладина в своде. Дверка на озеро. Большой плоский камень.
Последняя постель обреченных.
Двор у ворот. Камни в стенах. Камни на мостовой.
В середине столб с кольцом.
Кольцо для шеи презренного.
Молельня. Темный, резной хор. Покорные звери на ручках кресел.
Здесь молились перед допросом.
Тесная ниша. Длинное окошко в залу совета. Невидимое око, тайное ухо.
Здесь узнавали врагов.
Исповедальня. Черный дуб. Красная с золотом тафтяная завеса.
Через нее о грехе говорили.
Малая комната. Две ступени к окну. Окно да озеро, Темный дорожный ларец. Ларец графики.
Около него не слышно слова печали.
Не в нем ли остались искры радости или усмешка веселья?
Или и в нем везли горе?
Все, что не говорит о печали, слезы выели из серого замка.
Проходила ли радость по замку?
Были в нем веселые трубы. Было твердое слово чести.
Было познание брака.
Все это унесло время.
Долго стоят по вершинам пустые, серые замки, И время хранит их смысл.
Что оставит время от пашпх дпей? Проникнуть не можем. Не знаем.
Если бы знали, может быть, убоялись.
СТРАХИ
Стояли дубы. Краснели рудовые сосны, Под ними в заросших буграх тлели старые кости. Желтели, блестели дзеты. В овраге зеленела трава. Закатилось солнце"
На поляну вышел журавль и прогорланил:
- Берегись, берегись! - И ушел за опушку, Наверху зашумел ворон:
- Конец, конец.
Дрозд на осине орал:
- Страшно, страшно.
А иволга просвистела:
- Бедный, бедный.
Высунулся с вершинки скворец, пожалел:
- Пропал хороший, пропал хороший.
И дятел подтвердил:
- Пусть, пусть.
Сорока трещала:
- А пойти рассказать, пойти рассказать.
Даже снегирь пропищал:
- Плохо, плохо.
И все ото было. С земли, с деревьев и с неба свистели, трещали, шипели.
А у Дивьего Камня за Медвежьим оврагом неведомый старик поселился. Сидел старик и ловил птиц ловушками хитрыми. И учил птиц большими трудами каждую одному слову.
Посылал неведомый старик птиц по лесу, каждую со своим словом. И бледнели путники и робели, услыхав страшные птичьи слова.