– Здесь на пыли и известке везде следы вашей трости, – отрезал Александр. – Очень заметной трости с красивым резным наконечником, вы еще хвастались мне когда-то, что другой такой ни у кого нет. Конечно, вы были здесь. И приказали убить студента Петрова и кухарку. Это так же верно, как то, что именно вы убили государя.
– По-моему, ты бредишь, – спокойно ответил сенатор. – Убийцам государя я сам, лично, вынес смертный приговор.
– Да, чтобы окончательно замести следы. Но они выдали вас.
Лицо графа дернулось, словно в нервном тике, он облизнул губы, и Александр убедился, что оказался прав.
– Я стоял против эшафота, совсем близко, и видел, как они говорили о вас. По губам я понял, чье имя назвала блондинка. И все сразу же стало на свои места. Дом на Грязной улице под номером 16, где вы встречались с Петровым, и, уверен, не только с ним одним, принадлежит вам. Именно здесь студент был убит, и тело на всякий случай спрятали в погреб. После случившегося на канале труп отвезли на другой конец города, чтобы никто никогда не обнаружил истинное место убийства. Но несчастный Петров был только статистом в вашей большой игре. Наверное, как и покойный Васильчиков, который узнал о покушении на императора и решил заодно спровадить на тот свет меня. Откуда же еще Никита мог знать о покушении, как не от вас?
Граф помрачнел.
– Васильчиков уже понес кару за то, что сделал. Я даже предположить не мог, что этот негодяй подслушает кое-какие мои разговоры и обо всем догадается. Он постоянно вертелся возле Льва, такой услужливый, такой сочувствующий, ну и… я недооценил гадину.
– Вы собирались послать его на смерть. Ведь именно Никита должен был сопровождать государя в тот день, – жестко напомнил Александр. – Вам было все равно, кто погибнет, а Васильчиков решил, что если уговорит меня подменить его, то сумеет от меня избавиться. Потом, когда я прижал его, он проговорился, что давно пытался меня убить, но я был так взвинчен, что не обратил внимания на главное. Я не спросил у него, откуда Никита узнал о готовящемся покушении. Это ведь не мать его убила, верно? Опять постарался ваш верный Аким?
– Ты никогда ничего не докажешь, – улыбнулся сенатор. – Но признай, что получилось все на редкость удачно… сынок.
– Я вам не сын! – вскинулся Александр.
– Конечно, сын, – отозвался граф. Чем больше Александр выходил из себя, тем спокойнее делался Строганов, и тем насмешливее становилась его улыбка. – Или твоя мать еще тебе не сказала? Ты не имеешь никакого отношения к своему так называемому отцу.
Однако сенатор недооценивал Александра, если думал, что его можно сразить так просто.
– И что? – с ожесточением спросил молодой человек. – Что дальше? Вы, чужой человек, подходите ко мне, говорите, что вы мой отец, – и чего вы ждете? Чтобы я разрыдался от счастья? Чтобы кинулся вам на грудь? Что вы сделали, чтобы заслужить это право – право называться моим отцом? Не считая того, что жили с моей матерью… Но и тут вы были не один, и прекрасно это знаете!
– Ты мой сын, – твердо сказал Строганов. – Говори что угодно, но у тебя мое упорство, мои черты характера. Ты такой же злопамятный и такой же привязчивый, как я. – И граф пустил в ход последний довод: – Неужели ты думаешь, я стал бы тратить столько усилий на совершенно постороннего человека?
– Думаю. Особенно когда впереди нет ничего и никого, а околевать в одиночестве совсем не хочется. Ведь не хочется же, а? – мстительно прибавил Александр, заметив, как дрогнули черты графа. – Почему бы вам не признать свою дочь, Елену Васильчикову? Почему это должен быть именно я?
– Дочь умалишенной? – презрительно уронил граф. – На что она мне? Конечно, я выделю ей содержание, в пределах разумного, но…
Александр расхохотался. Потом посмотрел на револьвер, который до сих пор держал в руке, и сунул его в карман.
– Положительно, я счастливый человек! – с вызовом проговорил молодой человек. – У меня трое отцов, и я имею право выбирать родителя, хотя считается, что это невозможно. – Его глаза сверкнули. – Ну так вот, зарубите себе на носу, граф: вы – последний, кого я согласился бы признать своим родственником. Первый мой отец – генерал Корф, который меня воспитал, который дарил мне солдатиков, играл со мной и сидел рядом, когда я болел. Второй отец – покойный государь, который никогда не делал мне ничего плохого и за которого я отдал бы свою жизнь до последней капли крови. А вы мне никто, я вас презираю и отрекаюсь от вас. И вы ничего не сможете с этим поделать!
– Ты от меня отрекаешься? – возмутился сенатор. – Мальчишка! Что за вздор? Постой, ты что, всерьез решил, что я хотел тебя убить? Но я же только и делал, что защищал тебя! И если бы Аким задержал тебя сейчас, неужели думаешь, что я позволил бы ему причинить тебе хоть малейший вред?
– Нет, – отрезал Александр, – вы не меня защищали. Вы предатель и заговорщик, вы составили заговор против государя, использовав наивных, восторженных людей, которые вам поверили. Вы убили несчастного Петрова, который вам доверился, сочтя вас честным человеком. Вы убили его мать и ее служанку, вы убили Никиту, отделались от кухарки Саввиной, если таково ее настоящее имя, вы хладнокровно послали на казнь исполнителей вашей воли и, уверен, до последнего убеждали их, что они отделаются легким наказанием. Вы пытались убить Амалию, – барон стиснул челюсти, – причем не один раз. И удивляетесь, почему я не хочу иметь с вами ничего общего? Вы мне отвратительны! Я скорее признал бы родным отцом последнего крестьянина или какого-нибудь пьяницу лакея, но не вас!
– Постой, – пробормотал Строганов в явном волнении, – погоди! Дай же мне наконец… – Граф рассмеялся надтреснутым, старческим смехом. – Я имею право на защиту? Черт возьми, даже у этих гнусных нигилистов, которые чуть не убили тебя, были защитники!
– Они чуть не убили меня, потому что вы послали их, – возразил Александр. – Вы стояли за ними и тайно их направляли. Зачем? Что такого вам сделал покойный государь?
– Зачем? – взвился Строганов. – А зачем дворянство разорено? Зачем старые крестьяне втихомолку вздыхают о крепостных временах? Зачем всякие хамы рвутся в миллионщики, а потом, разбогатев, лезут во власть и заводят такие порядки, что от них тошнит? Это все сделал он, Александр Николаевич! Он освободил крестьян и тем самым разорил дворян, он завел либерализм, от которого никакого проку, он дал хамам власть! И если бы он прожил дольше, бог знает, до чего бы мы дошли! Думаешь, я один желал его смерти? Ну так вот, ты очень сильно заблуждаешься! Нас много, и куда больше, чем думают!
– Замечательно, – презрительно промолвил Александр. – Давайте теперь стенать о временах рабства, когда людей продавали как скотину. А я почему-то склонен верить, что человек не скотина.
– Еще один либерал… – пожал плечами Строганов. – Господи, да когда же вы все наконец поймете, что эта страна проклята Богом и что тут никогда ничего не бывает, как у людей? Черт возьми! Кто и что было у Европы – Наполеон, Жанна д’Арк, Римская империя, Столетняя война, Возрождение, морские открытия, рыцари, замки, наконец! А у нас – татарское иго, рабство, лень, воровство и неистребимое холуйство. Но и тут можно жить, уверяю тебя, и прекрасно, если уважать в рабах их желание быть рабами, не требовать трудолюбия от лодырей, а воров наказывать не слишком строго. Потому что у хаоса есть свой порядок, который обычному порядку не понять!
Лицо графа побагровело, он задыхался от волнения. Но на Александра все его слова не произвели никакого впечатления. Голос его, когда молодой человек заговорил, звенел металлом:
– И во имя вашего хаоса вы убили великого государя, студента Николая Петрова, которому было всего двадцать с небольшим, его мать, их служанку, пятерых нигилистов, по крайней мере, один из которых проявлял недюжинные способности в науках, Никиту Васильчикова, а теперь Саввину? Что вы пытаетесь мне доказать? Что их жизни ничего не стоят? Что они сами виноваты в том, что доверились вам? Что вы имели право? Вы никогда мне этого не докажете, потому что я видел, как умирал государь, я только что видел, как кончили свою жизнь несчастные, обманутые вами люди. Да за то только, что вы пытались сделать с Амалией, вы заслужили куда худшей участи, чем они!
– Уверяю тебя, я тут ни при чем! – с жаром воскликнул Строганов. – Я даже не подозревал…
– Неужели? Хотите сказать, не вы приказали Саввиной отравить Амалию, понимая, что вскоре мы с ней отыщем вот этот дом? Не вы изобрели фокус с подложными записками, чтобы нас разлучить?
– С какими еще записками? – изумился сенатор, и изумился так искусно, так искренне, что его крестник чуть не дрогнул. Но преждевременная искра торжества, мелькнувшая во взоре Строганова, выдала его.
– Вы подлец, – с горечью сказал Александр. – Но довольно. Один раз вы торжествовали, когда государь вышел из кареты. Ему надо было сразу же после первого взрыва возвращаться во дворец, но он велел остановиться. Потому что испугался, но не за себя, а за меня. – Молодой человек закусил губу. – Вам повезло, бесчестный вы человек, что в тот день государя сопровождал я. Иначе вы бы не добрались до него. Но я не дам вам добраться до Амалии. Слышите? На сей раз вам придется отступиться!
– Так это все из-за нее? Послушай, мой мальчик, я никогда не думал, что эта особа так тебе дорога. Честное слово…
– Не смейте так ее называть! – вскипел Александр.
– Хорошо, – пожал плечами граф, – я больше не буду вам докучать. Но ты должен убедить мадемуазель Тамарину оставить ее расследование. Генерал Багратионов не был нашим сторонником, а теперь он глава особой службы, и если Амалия пойдет с рассказом о своих подозрениях, о дневнике осведомителя и 16-м доме, мне придется принимать меры.
– Нет, – холодно сказал Александр, – меры приму я. В подвале я нашел часы убитого Николая Петрова. Когда вы прятали там его труп, то не заметили, как раздавили их, и они остались лежать на полу. Эта улика способна упечь вас на каторгу, потому что, если дойдет до суда, я первый дам против вас показания. Подумайте над моими словами хорошенько и не смейте докучать ни мне, ни моей жене, ни ее родным. Более того: я не желаю больше никогда вас видеть. Ваши деньги мне не нужны и никогда не были нужны. Можете завещать их хоть китайскому мандарину, хоть варшавскому раввину, мне все равно. И благодарите бога, что вы когда-то были дороги моей матери, не то я обошелся бы с вами куда круче. Так, как вы заслуживаете!
И, сочтя, что все уже сказано, Александр двинулся к двери.
– Ты делаешь большую ошибку, – бросил Строганов ему вслед. – Как ты думаешь, кто будет в ближайшие годы править Россией? Я разумею не нашего нового императора, потому что по способностям своим он не годится и на то, чтобы командовать полком, а того, кто будет действовать за него из-за его спины. Лорис умен, но он не русский, и его не любят при дворе. Победоносцев еще хуже – безбожно глуп, ему в лицо говорят, что он человек XVI века, чего тот даже и не отрицает. Ну так кто, по-твоему, станет новым Ришелье? И неужели ты не хочешь заручиться дружбой этого человека?
Александр остановился и медленно повернулся к своему собеседнику. На его губах играла скептическая улыбка.
– Так я и знал, – сказал он. – Все ваши разговоры про хаос, обездоленных дворян и прочее были лишь пустые слова. Как, впрочем, и все остальные ваши речи. Вы все затеяли ради власти, да? Убили государя, потому что хотите править сами? Но ведь полное же безумие!
– А что мне было делать? – возмутился Строганов. – Конечно, ты не понимаешь, каково это – чувствовать в себе силы, ум и знания, достаточные, чтобы управлять Европой, – и быть всего лишь сенатором, от которого, по большому счету, ничего не зависит. Ничего! – Рот графа злобно, по-стариковски кривился, из него вылетали брызги слюны. – Кого угодно он приближал к себе, но только не меня! Потому что до конца не простил мне… Поленьку. Думаешь, у тебя была такая блестящая военная карьера, потому что ты из хорошей семьи и твой номинальный отец генерал? Черта с два! Он никогда не упускал тебя из виду. Сомневался, но не упускал. Боже мой! – Строганов схватился за голову свободной рукой, его правая рука, опирающаяся на трость, дрожала. – Я мог бы быть министром, премьером, я ворочал бы судьбами всего мира – но связь с легкомысленной… хорошо, связь с твоей матерью разрушила мою карьеру… Все разрушила, все! Одна ничего не значащая интрижка! А он не забыл. Потому что он ничего не забывал! Забыл только, что человек, если его загнать в угол, начинает изобретать другие пути. И я их нашел!
Образ бешеного честолюбия… Или что-то в этом роде. Сколько раз Александр читал подобные слова в романах – и вот бешеное честолюбие в облике человека, который вдобавок притязал на то, чтобы быть его отцом, стояло в нескольких шагах от него.
– Мне безразлично, что вы нашли и что потеряли, – оборвал он сенатора, вскинув голову. – Мои слова остаются в силе. Я не желаю вас больше видеть. И чтобы ноги вашей не было в моем доме и доме моей жены!
Барон уже второй раз машинально назвал Амалию своей женой, хотя даже не знал, поняла ли девушка смысл его подарка. Но почему-то он не сомневался в ее согласии.
Мгновение молодой человек поколебался, поворачиваться ли к Строганову спиной, прежде чем уйти. Александр был вовсе не глуп и понимал: что, если отчаявшийся старик, несмотря на будто бы существующие между ними кровные узы, захочет от него избавиться, он может решиться напасть со спины. Однако ему не пришлось делать мучительный выбор. Потому что Строганов неожиданно захрипел, согнулся в три погибели и, выронив трость, повалился на пол.
Александр посмотрел на него – и, поняв, что произошло, поспешил прочь. Во дворе стояла старая, обшарпанная карета – вне всякого сомнения, та самая, которую дядя Амалии заметил на Екатерининском канале, куда Строганов приехал наблюдать за тем, что должно было там произойти. На козлах сидел знакомый кучер и лениво жевал кусок хлеба. Увидев Александра, он убрал хлеб и несмело отдал офицеру честь.
– Федор, кажется? – спросил Александр, который не помнил имени кучера. Однако тот кивнул, с удивлением глядя на него. – У господина графа случился апоплексический удар. Отвези его домой, и пусть позовут доктора… Хотя я сомневаюсь, что доктор ему поможет, – добавил он как бы про себя.
И Александр Корф навсегда ушел от дома номер 16 к Неве, а через нее по Биржевому и Дворцовому мостам перешел на другую сторону реки, туда, где наискось через столицу летел неугомонный, пленительный, прекрасный Невский проспект.
Примечания
1
Первоначальная окраска дворца, которую можно видеть на картинах XIX века. В настоящее время дворец окрашен в зеленый цвет, который ему не идет. (Здесь и далее – примечания автора.)
2
Действительный тайный советник – чин II класса, один из высших чинов Российской империи.
3
Обо всех этих событиях рассказывается в романах «Отравленная маска», «В поисках Леонардо» и «Леди и одинокий стрелок». – Издательство «Эксмо».
4
Очаровательная Амалия (франц.).
5
Дорогая племянница (франц.).
6
То есть шиньон.
7
Именно так, как надо (франц.).
8
Жаль, что это только нога. Я-то метил в другое место (франц.).
9
О том, выполнил ли князь Мещерский свое обещание, можно прочитать в рассказе «Белая сирень в декабре». – Издательство «Эксмо».
10
Не так ли? (франц.)
11
20 копеек.
12
Лечебный отвар.
13
Стеклярус – разновидность бисера, короткие стеклянные трубочки.
14
Стиль французской мебели из красного дерева, инкрустированной полосками латуни.
15
«Дневник Л.» (франц.).
16
Ледяная сволочь (франц.).
17
Эта сволочь, которой я порой восхищаюсь, хоть и знаю, что он ничего не стоит или, во всяком случае, не лучше меня (франц.).
18
Дмитрий (франц.).
19
Точные цитаты из газет, вышедших 2 марта 1881 года.
20
Здесь: крестьянская война, всеобщее восстание.
21
Элизабет Виже-Лебрен – знаменитая портретистка конца XVIII века, любимая художница французской королевы Марии-Антуанетты.
22
Beau-frére (франц., произносится «бофрер») – общее название для некоторых отдаленных родственников мужского пола. Здесь: муж сестры.
23
Перчатки без пальцев.
24
Пенсне (франц.) Во французском слово «пенсне» мужского рода, поэтому Амалия говорит «твой».
25
Кстати (франц.)
26
Фрейлина Варвара Нелидова, о которой идет речь, была многолетней любовницей Николая I.
27
Не такой, как следует (франц.).
28
Совершеннолетие в Российской империи наступало в 21 год.
29
Французский писатель, знаменитый в то время автор приключенческих романов.
30
Лорис-Меликов – крупнейшая фигура последних лет царствования Александра II. Ему были приданы полномочия фактически диктатора, в том числе в области полиции. Кроме того, Лорис-Меликов являлся одним из авторов проекта конституции, который не был претворен в жизнь.
31
Так проходит мирская слава (лат.).
32
Памятник стоял на Мариинской площади, на пересечении Большой Морской и Вознесенского проспекта.
33
И не только лапу. (Специальное примечание для самых отъявленных циников.)