Оглядевшись, Наткет окончательно убедился, что находится в собственной квартире. Хотя как он здесь оказался, оставалось загадкой. Память постаралась на славу – стерла по доброте душевной большую часть событий вчерашнего вечера и ночи. Остались осколки воспоминаний, не складывающиеся в цельную картинку. Его кто-то привел… Полицейский? Кажется, в событиях ночи фигурировал какой-то полицейский. Наткет объяснял ему, что эти люди – его друзья. Только какие люди? Мозг грубо напомнил, что его лучше не беспокоить.
На прикроватной тумбочке стоял стакан с красной жидкостью. Наткет уставился на прилепленный к стеклу желтый листок для записей. «Выпей это!» Почерк вроде незнакомый… Наткет взял стакан – жидкость оказалась плотной и тягучей. Выпей это. Что ж, у Алисы обошлось, если не считать инцидента с шеей. В его случае не самый худший выход: голова будет далеко Он принюхался – пахло алкоголем и солодкой – и сделал маленький глоток.
Оказалась редкостная дрянь: горькая, крепкая, с нестерпимым лекарственным привкусом. Жидкость едва коснулась языка, а Наткет уже понял, с чем имеет дело. Бальзам доктора Норсмора, лекарство от тысячи болезней! Вернув стакан на тумбочку, Наткет дал зарок в жизни не пить эту гадость.
Выходит, именно Норсмор довел его до дома… Но куда же делся сам доктор? Хотя какая разница? Небось, уехал обратно в Спектр. Мысль о том, что доктор где-то далеко, обрадовала, хотя Наткет и не мог объяснить почему. Ощущения от встречи с Норсмором были сродни похмелью. Наткет вздрогнул, припомнив змеиные зрачки доктора. Привидится же! Совсем не хотелось знать, что намешали в ту экзотическую водку. Он поплелся в ванную.
Горло было сухим и шершавым, как змеиная кожа. Наткет надолго припал к крану, глотая отдающую железом воду. Когда он напился, счет от водопроводной компании, должно быть, увеличился вдвое. Из комнаты снова позвали майора Тома.
Наткет старательно почистил зубы. Хоть и немного, это помогло избавиться от мерзкого привкуса во рту. Все это время Земля пыталась докричаться до бедолаги астронавта и отчаялась в тот момент, когда Наткет понял, что соседская стереосистема тут ни при чем.
Это была мелодия звонка. Проклятая полифония! С утра телефон должен звонить как телефон, а не распевать песни.
Трубка обнаружилась под кроватью, выпала, когда его укладывали спать. Там же нашлась пара запечатанных конвертов; остальные письма Корнелия выглядывали из кармана валявшихся рядом штанов. Проклятье! Неужели он растерял половину в пьяных приключениях вчерашней ночи? Наткет схватил их и два раза пересчитал. От сердца отлегло: конверты изрядно помялись, но вроде все были на месте. Наткет бы никогда не простил себе, если б так подвел старика.
Утро давно закончилось: время близилось к трем пополудни. На экране телефона темнела надпись о шести пропущенных звонках. Как оказалось – все с работы. Наткет решил не перезванивать. Он и так прекрасно знал, что ему скажут. Отправить сообщение, что его съел гигантский ящер? Аллозавр, например, – в «Констрикторе» любили точность. В любом случае идти на студию бессмысленно. Толку от его работы без механического гения Корнелия Базвиля?
Наткет с трудом взял себя в руки. Хватит. Смерть старика оказалась сильнейшим ударом, но это не точка – запятая, а то и знак вопроса. Осталась же Универсальная Чудовищная Лапа, он ведь сможет сам ее доделать? Он просто обязан закончить работу, хотя бы в память о друге. Ну а дальше – жизнь покажет. В крайнем случае, можно похитить чучело крокодила из Музея естественной истории и снова начать таскать его на веревочке.
Наткет сел на край кровати и стал просматривать вчерашние фотографии: чернота, чьи-то ботинки, угол кирпичного дома, опять чернота… Первый более-менее вразумительный снимок заставил его задуматься. Фотография смазалась, что часто случается с автопортретами, если снимать дрожащими руками. На фотографии он одной рукой обнимал за плечи смущенного повара-китайца. Тот косился на Наткета, у которого изо рта торчали щупальца каракатицы. Как и когда он сделал снимок, Наткет не помнил, но ночь обрастала пугающими подробностями.
Он просмотрел дальше: фотографии из ресторана, незнакомые люди, Норсмор… Доктор обладал поистине отрицательной фотогеничностью. Ни на одном снимке он не получился: изображение двоилось, лицо расплывалось от сбитого фокуса. Даже портрет, который он с гордостью показывал Норсмору, вышел отвратительно. Будто в последний момент доктор мотнул головой… Все же у многофункциональности есть свои минусы. Если компас в телефоне работал как и фотоаппарат, то шансы найти по нему север весьма сомнительны.
Механически переключая кадры, Наткет добрался до снимков с китайского парада и остановился. Промотал обратно.
Кадр со спортивной машиной исчез. Наткет сперва подумал, что фотоаппарат не сработал, но стоило взглянуть на автоматическую нумерацию, чтобы понять, что это не так – 47, 48, 50… На пятидесятом было смазанное белое пятно вывески, с пятьдесят первого улыбался Норсмор. А где сорок девятый? Наткет прощелкал снимки в обе стороны, но машина не появилась.
Не мог же он ненароком удалить его? Забыл поставить на блокировку, случайная комбинация кнопок и… Наткет замотал головой: так не бывает, слишком много совпадений. Или это Норсмор, забавляясь с его телефоном, нечаянно стер кадр? Попытка напрячь память обернулась новым приступом мигрени.
– Земля вызывает майора Тома! – Телефон дернулся, вырываясь из рук. Наткет рефлекторно нажал ответ.
– Да?
– Мы все знаем, – донеслось сквозь шипение помех.
Наткет на мгновение отнял трубку от уха, взглянув на номер. С работы.
– Что именно? – уточнил он.
Трубка ответила статическим треском, сквозь который прорвался женский вопль, сменившийся мерзким хрустом. Звонили прямо со съемочной.
– Осторожнее! – донеслось из телефона. – Уберите вы, наконец, левое щупальце. Третье! Что вы устроили! Никогда, что ли, не видели, как осьминог пожирает девушку? Это марсианин? Черт! Э… Прости. Нам звонили из полиции и все рассказали. Сочувствуем, да. Как-то так. Потеря столь ценного сотрудника твоего отдела, ну и… Понимаешь, мы его совсем не знали. В общем, трех дней тебе хватит?
– То есть до понедельника?
– Вроде того… ЧТО ОН ДЕЛАЕТ? Какой, черт возьми, овощ?! Здесь хоть кто-нибудь читал сценарий? Да, он есть!.. Отвлекся. И вот еще. Лапа для хватания девушек готова? Нужна позарез!
– В понедельник, – сказал Наткет и, прежде чем ему успели возразить, нажал отбой.
Бесчувственные идиоты! Лапа им, видите ли, нужна позарез…
Наткет нахмурился – Лапа же осталась дома у Корнелия. И если он не поторопится, стервятники из социальной службы утащат ее в свои норы, хотя им она и даром не нужна. Перед глазами живо встала картинка социального работника, развалившегося на груде барахла, точно дракон Фафнир на горе золота. Так ведь полжизни уйдет на поиски логова и соответствующих справок. А у Наткета не было желания превращаться в Беовульфа на полях бюрократии.
Наспех одевшись, он выскочил из дома.
– Такси!
Вынырнув со второго ряда, машина устремилась к нему, словно голодная чайка за сухарем. Но стоило шагнуть навстречу, как автомобиль резко прибавил ходу. Колеса взвыли, цепляясь за асфальт. Наткет попятился, задел поребрик и, не удержав равновесия, сел на тротуар. Такси пронеслось мимо, чудом не проехав по ногам. На мгновение Наткет успел заметить игрушечного слоника, мелькнувшего за бликами на лобовом стекле.
Мотаясь из стороны в сторону, такси унеслось вниз по улице. Наткет так и остался сидеть с открытым ртом. К нему поспешил какой-то сердобольный прохожий.
– Вы в порядке? Вас не задели? Запомнили номер?
Взяв под локоть, Наткета потянули вверх, собираясь поставить на ноги. Едва ли ему этого хотелось. Он попытался освободить руку," но прохожий не унимался.
– Совсем обнаглели. Среди бела дня…
Его снова попытались поднять. Приковыляла дамочка за шестьдесят, вереща про то, что записала номер и готова идти в суд.
– Вы его не трогайте, – посоветовала она. – Неужели не видите – у него шок! Надо вызывать скорую…
– Не надо, – поспешил сказать Наткет. – Со мной все в порядке.
Освободив руку, он поднялся. Чересчур резко: голова закружилась, пред глазами поплыли цветные круги. Видя, что Наткет зашатался, прохожий схватил его за плечи.
– Лучше присядьте.
На лицо была явная непоследовательность – секунду назад его ставили на ноги, а теперь – «присядьте». Вселенная прошла еще пол-оборота и остановилась. Лишь покачивались дома на противоположной стороне улицы. Наткет списал это на подземные толчки.
– Со мной все в порядке, – повторил он. – Не стоит беспокоиться.
Наткет выдавил из себя жизнерадостную улыбку.
– Даже не ушибся, – сказал он. – Повезло-то как, а?
– Лучше присядьте.
На лицо была явная непоследовательность – секунду назад его ставили на ноги, а теперь – «присядьте». Вселенная прошла еще пол-оборота и остановилась. Лишь покачивались дома на противоположной стороне улицы. Наткет списал это на подземные толчки.
– Со мной все в порядке, – повторил он. – Не стоит беспокоиться.
Наткет выдавил из себя жизнерадостную улыбку.
– Даже не ушибся, – сказал он. – Повезло-то как, а?
– Да, наверное…
– Я вообще очень везучий, – продолжал Наткет. – Спасибо за заботу, но, пожалуй, я пойду. Опаздываю, дела…
Прохожий недоверчиво хмурился. Уголки губ дергались.
– Кстати, наверное, вы не заметили… Вы надели разные ботинки.
– Я знаю, – усмехнулся Наткет, на этот раз искренне. – Всего хорошего.
Оставив прохожего в полном недоумении, он поспешил вниз по улице.
Трюку с ботинками Наткета научил отец.
– Тут такое дело, – объяснял Честер. – Обувь – она как лицо человека. Люди первым делом обращают внимание на ботинки, потому что стесняются смотреть глаза. Ничего не поделаешь – психология… Первое же впечатление оно всегда самое сильное. А теперь представь: посмотрит кто, а у тебя на одной ноге сапог, на другой калоша. От этого люди теряются. Что это? Новая мода? Или ты не заметил? Но нельзя же не заметить, что на ногах разная обувь. А вдруг это какое-то тайное общество? В итоге от всех социальных, там, физических или еще каких различий не остается и следа. Правда, возможно, тебя сочтут круглым идиотом, но это тоже неплохо – ты-то знаешь, что это не так…
Конечно, до таких крайностей, как сапог и калоша, Наткет не доходил. Но всегда покупал две пары обуви одного фасона, но разного цвета. На этот раз это были кроссовки: зеленая и оранжевая. Сочетание практически беспроигрышное. Такую комбинацию сложно не заметить и с отведенной ролью кроссовки справлялись превосходно.
Дойдя до угла, Наткет остановился у почтовой тумбы, вспомнив о письмах Корнелия. Чуть не забыл из-за проклятого такси. Он затолкал в узкую щель сразу три конверта; железная крышка клацнула, точно пасть акулы. Наткет вздрогнул.
Нет, так нельзя. Это же последние письма друга, письма близким ему людям, и новых они не получат. Так грубо заталкивать их в ящик не честно. Должна быть какая-то торжественность. Следующее письмо он опустил бережно, и, как ему показалось, уважительно. Прочитал шепотом адрес. Старик бы оценил, хотя и сказал бы: «Не кривляйся».
Звоночек зазвонил, когда он опускал последнее письмо. Пронзительно – мелькнул на краю сознания и разразился набатом. Быть не может! Рука рефлекторно рванулось вслед за письмом, едва успев перехватить конверт. Удалось лишь изнутри прижать его кончиками пальцев к железной стенке. Ладони разом вспотели, гладкий глянец бумаги предательски заскользил. Кожа на костяшках была содрана и саднила.
Наткет развернул кисть и немного подтянул письмо по стенке. Задача не из легких – по шершавому и проржавевшему металлу письмо еле двигалось, не то что в пальцах. Краска по краю щели облупилась, в кожу впивались острые заусеницы. Наткет, как мог, отвел большой палец в сторону, выиграв таким образом жалкие миллиметры. Теперь аккуратно подтянуть, чтобы перехватить средним и указательным…
У тумбы остановилась похожая на мартышку старушка, прижимая к груди пухлый коричневый конверт. Как всегда: именно сегодня, именно сейчас.
– Забыл наклеить марку, – глупо улыбаясь, объяснил Наткет.
Старушка рассеянно кивнула, не спуская глаз с его обуви. Секунд десять у него есть.
Расчет шел на доли миллиметра. Наткет прекрасно понимал: одно неловкое движение – и письмо безвозвратно будет утеряно. Не взламывать же почтовый ящик? Да и как? Конверт поднялся еще на пару микрон.
Покончив с кроссовками, старушка обратила внимание на самого Наткета и вдруг с пугающей безаппеляционностью заявила:
– Вы воруете письма!
– Что вы! – возмутился Наткет. – Я не наклеил марку… Там важные документы.
– Я-то думаю, чего это сын так редко пишет. Вот оно, оказывается, что!
Атмосфера накалялась. Наткет старался сохранить на лице вежливую улыбку, но старушка уже сделала выводы. Теперь щурилась, как Клинт Иствуд, решая, что ей стоит предпринять: звать полицию или самой разобраться с вором? Наткета категорически не устраивали оба варианта.
– Важные документы… – протянул Наткет, особо не надеясь ее убедить. «Важные документы» не сочетались с разными кроссовками.
Ему удалось немного поднять конверт вдоль стенки. Осторожно убрав указательный палец, он отогнул угол письма. От этого маневра конверт чуть не выпал. Чаще надо есть палочками. С виска на щеку приползла противная, щекочущая капелька.
– Вы только посмотрите на него, – заводилась старуха. – Хоть бы бровью повел! Так нет – стоит, будто так и надо!
По улице спешила давешняя дамочка. Лицо пылало праведным гневом – она еще не отчаялась попасть в суд. Кто будет потерпевшим, кто подсудимым – особой роли не играло, свидетельских показаний хватило бы на всех.
Наткет медленно вытянул письмо; перехватил второй рукой, лишь только из щели выглянул краешек конверта. Готово!
На бумагу налипли крошки ржавчины. Наткет стер их ладонью, размазав тонкими штрихами. Сжав конверт двумя руками, он снова перечитал адрес: «42-ZZ1, округ Констанца, Спектр. Старый маяк, Густаву Гаспару». Округ Констанца, Спектр, его родной город…
– Вы говорили, на письме нет марки! – Возмущению старушки не было предела. Теперь она окончательно уверилась, что перед ней почтовый вор.
– Это неправильная марка, – сказал Наткет, но искушать судьбу не стал и торопливо зашагал по улице. За спиной старушка принялась пересказывать подоспевшей дамочке выходку Наткета. Последнее, что он услышал, было слово «Вавилон».
Корнелий писал в Спектр! Все годы их знакомства Наткет и не догадывался, что старик знает о существовании этого города. Корнелий был затворником; представить его вне стен дома не получалось. Наткет же никогда ему не рассказывал, откуда родом, стесняясь провинциальности.
С другой стороны, почему у Корнелия не могло оказаться знакомых в Спектре? Земля меньше, чем кажется на первый взгляд. Наткет слышал, что все люди, оказывается, знакомы друг с другом через цепочку из шести человек. Это звучало куда как неправдоподобнее, а меж тем, сколько Наткет ни проверял, хватало и более коротких рядов, чтобы выйти на какую-нибудь знаменитость.
Старый маяк. Наткет припомнил пузатую башенку из крошащегося кирпича, осыпающуюся штукатурку, фривольные надписи и рисунки на стенах, горы мусора на полу… Раньше там никто не жил. Изредка ночевали хиппи-автостопщики, да и те не задерживались надолго. Башню не сносили только потому, что у города на это не было денег. В детстве они часто там играли, несмотря на запреты родителей и заколоченные двери. А скорее именно из-за них – для игр хватало и других интересных мест.
В голове не укладывалось, что сейчас маяк обитаем. Бедняга почтальон! Наткет представил, как тощий старик, скрипя коленями, крутит педали велосипеда, взбираясь в гору по разбитой грунтовке. И все ради того, чтобы к завтраку на столе таинственного Густава Гаспара лежала утренняя газета. Хотя почему старик? Как-никак прошло двенадцать лет. Тот почтальон наверняка ушел на пенсию, а письма и газеты развозит какой-нибудь прыщавый юнец на мотороллере.
Наткет подумал, что не слишком-то доверяет подобному гонцу. Может и не довезти: поленится лишний раз съездить, потом забудет, и пиши пропало. Последнее письмо Корнелия так и не дойдет до адресата. А этого нельзя допустить – не для того он спасал письмо, чтобы оно сгинуло из-за чужой некомпетентности. Он отвезет его лично.
Решение оказалось столь спонтанным и неожиданным, что Наткет остановился прямо посреди улицы; шедший сзади человек еле успел свернуть и все равно зацепил плечом. Наткет рассеянно кивнул в ответ на грубые извинения.
Сегодня пятница… Ехать ночь. Суббота-воскресенье в Спектре и к понедельнику он успевает вернуться. Все на удивление просто.
По большому счету были только две причины, по которым он не возвращался в Спектр. Во-первых, возмутительный фарс, в который превратили похороны отца. Правда, «похороны» слишком громкое слово: о каких похоронах можно говорить, если Честер пропал без вести? По полуофициальной версии отец заблудился в лесах Берегового хребта, свалился в ущелье или же утонул в море. В Спектре этим никого не удивишь: год на год не приходится, но люди пропадали не так уж редко. Иногда их находили, чаще нет – жизнь на окраине цивилизованного мира диктовала свои правила. И может, Наткет проще бы воспринял исчезновение, принял его как данность, если бы перед этим Честер не разослал приглашения на свои похороны. Наткету предписывалось явиться в костюме пингвина, а вместо прощальной речи прочитать «Джамблей».