«Наверняка есть способ направить эволюцию человечества по такому пути, чтобы оно смогло подняться на новый уровень. Тогда люди перестанут вести себя как животные. Способ есть. У меня такое чувство, что я вплотную приблизилась к разгадке. Я подошла очень близко».
Чтобы больше не слышать Кевина, она бросилась к радиоприемнику и включила его на полную громкость.
«…Ответственность за новый взрыв, унесший жизни пятидесяти человек, взяли на себя сразу две террористические организации, оспаривающие друг у друга сомнительную славу за совершение этого злодеяния. Одна группировка угрожает применить силу против другой, если та не прекратит приписывать себе ее действия. Биржа: внезапный рост акций предприятий, связанных с производством вооружений. Спорт: футбольный матч между сборными Англии и Италии привел к массовому побоищу между болельщиками. Фанаты команд открыто использовали такие необычные виды оружия, как мечи, топоры и копья. Возникает вопрос: каким образом участникам беспорядков удалось пронести холодное оружие на трибуны мимо представителей служб безопасности? Погода…»
Трели звонка смолкли. Неужели Кевин наконец прекратил осаждать дверь?
Мадлен выключила радио. Зазвонил телефон. После некоторых колебаний она все-таки сняла трубку.
— Умоляю, хотя бы поговори со мной! — раздался вопль молодого человека.
— Все кончено, Кевин. У тебя был шанс, но ты его упустил. Отныне в моей жизни тебя нет.
— Почему ты так поступаешь со мной? Кем ты себя возомнила?!
Мадлен повесила трубку.
Ухватив мышь пинцетом за шкурку на спине, Мадлен поместила подопытное животное в террариум, отрегулировала потенциометры и включили зеленую лампу. Надев светозащитные очки, она следила за реакцией грызуна. Тот сначала выглядел удивленным, затем обеспокоенным. Вот он бросился на стекло террариума и принялся изо всех сил царапать его коготками. Приближался момент, который Мадлен ненавидела. Она закрыла глаза.
«Прости, маленькое создание. У меня нет выбора. Надеюсь только, что все это не напрасно».
На мониторе медленно сменялись цифры: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9. Мелькание остановилось. Девять из двадцати.
Мышь сдохла. Ее глаза вылезли из орбит, лапки окоченели. В террариуме замигал красный свет, раздался сигнал тревоги. Мадлен вздохнула. Она вытащила очередного мертвого грызуна и похоронила на маленьком кладбище, рядом с собратьями. На памятнике было написано «Пифагор».
За спиной девушки раздался голос профессора Мишеля Рейнуара:
— Опять опоздали?
— Будильник сломался.
— И опять без наручных часов? Та-а-ак… Послушайте, госпожа Валлемберг, дела с вашими экспериментами по-прежнему обстоят хуже некуда.
Мадлен промолчала.
— У меня складывается впечатление, что вы движетесь по кругу. Если у вас нет никаких идей, бросьте эти опыты. Никто вас не заставляет их проводить. Иногда лучше отступиться, чем упорствовать, совершая новые ошибки.
Мадлен повернулась к профессору спиной и принялась делать пометки на листке с цифрами.
— Та-а-ак… Пифагор. Кто следующий? Кого еще из благородных ученых вы прикончите? Лавуазье, который сказал: «Ничто не возникает ниоткуда, ничто не исчезает в никуда, все переходит из одного в другое»?
Мадлен вновь ничего не ответила.
— Я говорю серьезно, госпожа Валлемберг. Если будете продолжать в том же духе, нам, скорее всего, придется отказаться от ваших услуг. Вы систематически опаздываете, не делитесь с коллегами информацией о ходе вашей работы… Так больше не может продолжаться. Если не возражаете, я выпущу этих бедных животных на свободу. Чем гибнуть понапрасну, пусть лучше радуются жизни, пока их не слопает кошка.
Мадлен молча вышла из лаборатории.
«Мерзавец! Мер-р-рзавец!» — твердил попугай.
Карина Валлемберг закурила небольшую сигару, вставленную в длинный мундштук, и задумалась. Мадлен налила себе текилы с грейпфрутовым соком и с ногами забралась в подвешенное к кронштейну кресло-яйцо.
Карина выпустила колечко дыма:
— Переключись на самок.
— Что, прости?!
— Я говорю о твоих экспериментах. Возьми самок мышей. Я уверена, что они могут выдержать более высокий уровень радиации, чем самцы. Ты говоришь, что тебе не удалось преодолеть проклятую отметку — девять баллов. Используя самок, ты наверняка сумеешь получить двенадцать, а то и все тринадцать или четырнадцать. Я почти уверена.
— Почему ты так думаешь?
— В животном мире самки, как правило, живут дольше самцов, хотя это объясняется только тем, что их кровь очищается во время менструаций…
Мадлен оттолкнулась от пола, и кресло-яйцо стало вращаться вокруг своей оси. Теперь девушка то исчезала, то вновь появлялась перед матерью.
— Мама, чтобы результаты опытов выглядели убедительно, мне нужно получить восемнадцать баллов из двадцати. Не меньше, иначе все бесполезно.
Карина медленно затянулась, словно ища подкрепления своим мыслям:
— Я убеждена, что у природы есть решение этой проблемы. И оно связано с самками.
— Мама, прошу тебя, хватит смотреть на мир через призму взаимоотношения полов.
— Но именно это и заставляет его вертеться. Этим ты мне не поможешь! Вспомни о сообществах живых организмов, которые существуют на планете дольше других. Об осах, пчелах, муравьях. Все это сообщества самок. Самцы — трутни в улье и «цари» в муравейнике — востребованы только для воспроизводства, а потом погибают.
— Это же насекомые, мама! А не млекопитающие!
— Это общественные животные, то есть стадные, как и мы. Их города похожи на наши мегаполисы. У них есть улицы, проспекты, разделение труда, армии, сельское хозяйство.
— Мам, это просто мелкие насекомые!
— Нет. Это создания, обитающие в городах. Никогда не суди о животном по его размерам. Эти насекомые — вполне разумные существа, решающие проблемы, во многом похожие на наши. Естественно, на своем уровне. Ульи. Муравейники. Гнезда с миллионами особей, ведущих общественную жизнь, устроенную по определенным законам. В ходе эволюции они избрали стратегию выживания, которая выражена формулой: «только самки».
— Я… Я считаю, что это ничего не доказывает.
— О, напротив. Муравьи живут на Земле сто миллионов лет. А человечество — не более трех. Ты что-нибудь об этом слышала? Сначала у муравьев существовало равенство между полами, но со временем матриархат победил.
— Откуда это известно?
— До наших дней сохранились примитивные виды муравьев, которые живут группами по два десятка особей. Это своего рода семьи, в которых примерно поровну самцов и самок. Но это очень отсталые виды. Они не умеют выращивать растения или разводить живых существ на корм, как обитатели больших муравейников. Это охотники-собиратели. Можно сказать, что это доисторические муравьи!
— Мама!
— Это означает, что стратегия «только самки» — разумный выбор, самое современное решение, найденное природой, чтобы обеспечить успешную эволюцию вида.
— Нельзя сравнивать людей с насекомыми!
— Это почему? Хочу тебе напомнить, что сообщества самок приспособились к самым разным климатическим условиям, ко всем болезням и ко всем хищникам. В Хиросиме только муравьи оказались невосприимчивы к радиации. Это должно быть интересно тебе — специалисту в области сопротивления облучению, не так ли?
Мадлен перестала крутиться в кресле-яйце:
— Ты уверена?
— Абсолютно. Странно, что ты не читала об этом в статьях энтомологов.
В этот момент попугай решил привлечь к себе внимание: «Только самки! Только самки!»
Мадлен залпом допила текилу. Карина отложила мундштук и направилась к книжному шкафу в гостиной, на полках которого выстроились в ряд толстые пронумерованные папки. Потратив некоторое время на поиски, она вытащила наконец одну из самых объемистых папок и жестом пригласила дочь сесть рядом за огромный стол:
— Это моя докторская диссертация.
Мадлен открыла первую страницу и прочитала заглавие:
«Диссертация госпожи Карины Валлемберг. LEPIDODACTYLUS LUGUBRIS[35]: решение, обусловленное эволюцией».
— Ты сейчас скажешь, что уже читала это, но я уверена — ты лишь бегло просмотрела этот текст. Поэтому специально для тебя я кратко изложу основные тезисы. Когда мне было двадцать три года, я отправилась на Филиппины, чтобы рассказать миру о чуде, связанном с этой симпатичной маленькой ящерицей.
— С Lepidodactylus lugubris?
— Да, именно с ней.
Карина перевернула страницу и показала дочери фотографию ящерицы с вытянутой головкой и круглыми глазами навыкате.
— Ее еще называют гекконом, — заметила Мадлен.
— Браво. Lepidodactylus lugubris — это небольшая ящерица семейства гекконов, которая встречается на Филиппинах, в Австралии и на островах Тихого океана.
— Ее еще называют гекконом, — заметила Мадлен.
— Браво. Lepidodactylus lugubris — это небольшая ящерица семейства гекконов, которая встречается на Филиппинах, в Австралии и на островах Тихого океана.
— Она отвратительна.
— А я считаю, что она очень красива.
— Рептилии меня никогда не интересовали.
— Но эта — нечто действительно особенное. Необыкновенное. Время от времени особей этого вида уносит ураганом и забрасывает на пустынные острова, которых в Тихом океане тысячи. Если в таком положении оказывается самец, на этом все и заканчивалось. Он просто подыхает. Но если речь идет о самке…
— И что тогда?
— Слушай внимательно. — Карина старалась говорить как можно отчетливее. — Репродуктивная функция самки вида Lepidodactylus lugubris, занесенной на пустынный остров, претерпевает стремительные изменения. Весь ее организм перестраивается так, чтобы она, несмотря ни на что, могла откладывать яйца.
— Неоплодотворенные яйца? Что тут необычного? Куры тоже несут неоплодотворенные яйца.
— Да. Но из неоплодотворенных яиц Lepidodactylus lugubris — ты сидишь? — вылупляются жизнеспособные особи.
— Это же…
— Это поистине удивительно. Магия природы. Она находит выход из любой ситуации.
Карина перевернула еще несколько страниц и остановилась на снимках, сделанных крупным планом:
— Взгляни на эти фотографии. Здесь изображена матка до и после адаптации организма к природной среде, характерной для пустынного острова, где нет самцов.
Мадлен лихорадочно перелистала главу.
— Это настоящая машина для воспроизводства Жизни, претерпевшая изменения, чтобы приспособиться к враждебной среде, — провозгласила мать.
— Я не понимаю, как это возможно.
— Погоди, мы еще не добрались до самого удивительного. В нормальном состоянии самка этой ящерицы живородящая. Но если оплодотворения не происходит, она становится… яйцекладущей! — Карина указала на снимки. На них были изображены новорожденные ящерицы рядом с яйцами, из которых они вылупились. — Логика природы предельно проста: вид должен выжить. Но и это еще не все. Все ящерицы, произведенные на свет такой матерью, жизнеспособны, и все они… самки.
Попугай завопил: «Самки, самки!»
Карина снова перевернула страницы и показала несколько фотографий ящериц, сделанных под разным углом.
Мадлен жадно углубилась в чтение.
— Эти особи женского пола, — продолжала Карина, — в полной мере обладают способностью к воспроизводству себе подобных по той же самой схеме. Совершенно самостоятельно и без всякого участия самцов.
— Но они должны во всем походить на мать! Это же партеногенез… У них будут точно такие же генетические признаки. Это клоны!
— Мать-Природа и тут все сделала как надо. Во время откладывания яиц в организме ящериц происходит феноменальный процесс — мейоз, — приводящий к смешению генетического материала. В результате каждая новая особь получает свои индивидуальные наследственные признаки. Все настолько продуманно, что через несколько лет пустынный остров в Тихом океане оказывается населенным целой популяцией Lepidodactylus, состоящей исключительно из самок, но при этом абсолютно здоровых, отличающихся друг от друга и способных воспроизводить следующие поколения без участия самцов. Во время экспедиции я видела это собственными глазами на многих островах Филиппинского архипелага. Все доказательства здесь, перед тобой.
«Доказательства! Доказательства!» — выкрикнул попугай.
Мадлен вскочила и, совершенно выведенная из равновесия, принялась расхаживать по гостиной. Карина остановилась перед ней. В руках у нее был футляр, в котором лежало маленькое яйцо.
— Если тебе нужны еще более осязаемые доказательства, вот яйцо этой прелестной ящерицы. Как видишь, Мать-Природа выбрала, на чьей она стороне. У большинства видов живых существ на Земле, если считать и насекомых, доминируют женские особи — исключительно женские!
Карина вытащила яйцо из футляра, обитого изнутри бархатом, и стала осторожно поворачивать из стороны в сторону.
— Мы сильнее. Наш оргазм в десять раз мощнее мужского. В квадратном сантиметре нашей кожи находится больше чувствительных рецепторов. Вот почему вся поверхность нашего тела представляет собой эрогенную зону, в то время как у мужчин эта зона располагается… в одном известном месте.
— Мама…
— Мадо, я серьезно. Мы воспринимаем мир полнее, быстрее и интенсивнее. Мы лучше приспособлены, более развиты, более адекватно реагируем на изменения окружающей среды.
Мадлен, потрясенная до глубины души, молча разглядывала яйцо.
— И только мы в состоянии по-настоящему любить.
Мадлен закрыла глаза, и перед ее мысленным взором появилось прекрасное лицо Ребекки, шепчущей:
«Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду».
Она открыла глаза и вернулась в реальность.
В ее руке лежало яйцо — белое, круглое, полное света…
Прошло девять месяцев.
Луна освещала круглую крышу Опера-Гарнье в центре Парижа. Музыка, еле слышная сначала, звучала все громче. Защелкали вспышки фотоаппаратов. В большом зале дворца гремел усиленный громкоговорителями голос ведущего:
— …поприветствуем его аплодисментами!
На сцену поднялся профессор Мишель Рейнуар — в черном смокинге и сером галстуке-бабочке. Новый шквал фотовспышек. Ведущий вручил профессору приз — статуэтку, изображавшую крылатый мозг.
Ученый приосанился и голосом, в котором было чересчур много сахара, начал ответную речь:
— Я должен отметить, что всегда был уверен: нашей лаборатории удастся добиться того, к чему мы так стремились, — получить престижную Фельдмановскую премию! Ибо это достижение — важная веха на пути любого ученого, занимающегося фундаментальными исследованиями, посвященными будущему человечества…
Снова волна фотовспышек.
— Однако этот успех — результат слаженной работы целой команды ученых. И я бы хотел особо поблагодарить… Мадлен Валлемберг. Она первой предложила идею яйца. Прошу поприветствовать её.
Мадлен — пышные русые волосы и сияющие изумрудно-зеленые глаза — вышла из-за кулис. На ней было вечернее платье из темно-красного атласа, которое очень шло ей, особенно подчеркивая красоту обнаженных плеч. Она выглядела очень смущенной.
— Дамы и господа, позвольте представить вам ученого нашего будущего: Мадлен-Валлемберг! Иногда она опаздывала на работу, но я понял: это потому, что ее мысли всегда опережали ход времени.
Покраснев, Мадлен поклонилась публике, которая встала, чтобы устроить ей овацию. Возбуждение зрителей все нарастало. Мадлен заметила в зале не только мать, но и Кевина, который, стоя в первом ряду, вопил: «Браво! Браво! Мадо! Браво! Мадо! Ты — лучшая!»
Профессор Мишель Рейнуар передал ей приз. Она приняла почетный трофей, который оказался довольно увесистым, и прижала его к груди.
Когда аплодисменты наконец стихли, Мадлен подошла к пюпитру с двумя микрофонами. Она попыталась заговорить, но волнение ее было так велико, что она не смогла произнести ни слова. Люди в зале постепенно успокаивались, вновь усаживаясь на свои места. Рейнуар пришел ей на выручку:
— Мадлен, я помню, как несколько месяцев назад ты впервые предложила произвести направленную мутацию живородящей особи, чтобы сделать ее яйцеродной. Тогда я… Мне это показалось шуткой, розыгрышем. Тем более что Мадлен, — прошу извинить меня за то, что приходится об этом говорить, — но она уже убила немало подопытных… — он смущенно хихикнул, — не людей, нет, честное слово! Только мышей! Она даже устроила в лаборатории маленькое кладбище и хоронила их, называя мучениками науки! Всем мышам она давала имена знаменитых ученых… Так, Мадо?
Публика засмеялась. Мадлен вновь подошла к микрофонам:
— Прежде всего мне бы хотелось поблагодарить мою мать, Карину Валлемберг: великую первооткрывательницу, которая не только привила мне страсть к биологии, но и доказала своими исследованиями — в частности теми, которые посвящены Lepidodactylus, — что природа иногда находит сложные решения для простых проблем.
Карина подмигнула ей из зала, но, увидев, что дочь настаивает, она встала и поклонилась публике.
— Не нужно бояться изобретать что-то новое. Сама природа бесстрашно испытывает такие формы и решения, которые на первый взгляд кажутся совершенно… безумными! — продолжала Мадлен.
Публика затаила дыхание.
— Восемь месяцев тому назад я полагала, что мне не удастся преодолеть изначально заданный естественный предел сопротивляемости радиации: девять баллов из двадцати. Но моя мать подсказала мне идею. Яйцо. Если перефразировать слова Христофора Колумба: «Все просто, нужно только додуматься до этого». Как сделать появляющуюся на свет особь невосприимчивой к радиации? Решение было найдено: мы должны были дать ей некий природный щит. Этим щитом стала скорлупа. И… — Мадлен сделала паузу. Зал ждал. — И тогда у нас на свет появилась первая яйцеродная мышь — маленькое млекопитающее, рождающееся из яйца и способное выдерживать радиацию с показателем девятнадцать баллов из двадцати!