Узнав название секты, я начала собирать все доступные сведения о ней. Оказалось, что «Аум Синрикё» действовала и в России. То, что мой любимый принадлежал к «Аум», не вызывало у меня больше никаких сомнений. И вся моя ненависть, гнездящаяся в душе черным клубком ядовитых змей, направилась на персону главы секты Сёко Асахара. Я денно и нощно желала ему всяческих страданий, страшной мучительной смерти и невыносимого горя всем его близким. В новостях упоминалось о детях сектанта. Им я тоже желала смерти…
В конце апреля буйное разноцветье японской весны немного смягчило мою боль. И я большую часть времени стала проводить в парках. С 29 апреля – праздник День зелени, по 5 мая – старинный праздник ирисов, ставший в наше время Днем детей, у японцев традиционная пора отпусков. И эта «золотая неделя» обуславливает сильное оживление на улицах, в магазинах, парках. Даже в нашем тихом районе это было очень заметно. Я с удивлением отметила, что число жителей в эти дни словно выросло в десятки раз. А в День детей многие дома и балконы украсились коинобори – сконструированными из цветных кусков материи карпами, развевающимися на длинных шестах. Я смотрела, как узкие полоски ткани, символизирующие водяные потоки вокруг рыб, колышутся на ветру, как маленькие нарядные японцы важно гуляют, держась за руку довольных родителей, как стрижи, громко крича, пролетают над развешенными коинобори и, делая головокружительные виражи, взмывают вверх, и моя боль начинала таять в этом беззаботном, радостном мире. Знаменитое цветение сакуры уже шло на убыль, и я с опозданием любовалась островками бело-розовой пены среди зелени садов. В двух кварталах от моей гостиницы я обнаружила рыбный ресторан, где подавались очень вкусные жареные сардины. Я пристрастилась к ним и почти ежедневно ходила туда обедать. Также мне пришелся по вкусу отядзуко. Так назывался политый чаем мелкий рис.
В гостинице, заселенной в основном немцами и англичанами, меня часто принимали за японку. Глядя в зеркало на свое бледное, исхудавшее личико, я действительно стала отмечать какие-то новые черточки. Гены – вещь загадочная. Та часть крови, которая перешла от моего деда-японца, стала вдруг проявляться ярче. И я неуловимо менялась, невольно подчиняясь тому, что шло изнутри, из какой-то вековой памяти генов, и входило в меня извне, из окружающей среды. И мне нравились эти изменения.
Сейчас я понимаю, что моя психика нашла таким образом путь к спасению. Русская девушка Таня медленно исчезала во мне, уступая место своему японскому двойнику. Инстинктивно я подыгрывала этому процессу и стала интересоваться не только новостями об «Аум», но и событиями культуры, обычаями, простой жизнью японцев. Посетив несколько специализированных магазинов, я приобрела кое-что из традиционной японской одежды. Как выяснилось, настоящее охасёри, женское кимоно, стоило бешеных денег, поэтому я остановилась на вполне достойных дешевых аналогах. Светло-фиолетовый с темно-розовыми цветами пионов халат из шелковой ткани, поданный мне в одном из магазинов продавщицей, вызвал недоумение. Мне он показался бесформенным и огромным для моей исхудавшей фигуры.
– А вы поможете мне примерить? – спросила я.
Беспрестанно улыбающаяся продавщица ловко накинула его на меня и затянула талию специальным поясом оби. Я посмотрела в зеркало в примерочной и впервые ощутила радость. Эту молоденькую изящную японку, которую я видела в отражении, я не знала. И это незнание значительно уменьшало боль, гнездящуюся во мне.
– Бютифул, вери бютифул, – твердила продавщица на ломаном английском, отходя мелкими шажочками назад и неустанно кланяясь.
Я выбрала еще две расцветки. Одна ткань была в простую сиренево-белую полоску, а другая ярко-алая с золотыми цветами хризантем. Продавщица подобрала мне подходящие по цвету оби. Расплатившись, я вышла на улицу, прищурившись от сильного солнца. Через дорогу находился парк, с другой стороны которого располагалась моя гостиница. Я глянула на изогнутую крышу пагоды, краснеющую вдали между деревьями, и решила пройтись через парк. В этот момент мимо медленно проехала спортивная машина. Из нее высунулись два парня и что-то весело сказали мне по-японски. И это показалось крайне странным, потому что, как я уже поняла, характерной чертой японцев была гипертрофированная вежливость. Я сама несколько раз наблюдала, как на узких улочках нашего района водители машин вежливо пропускают велосипедистов. При этом еще частенько кланяются, опираясь рукой о баранку. Велосипедисты тоже кланяются в ответ, не выпуская из рук руль, и кажется, что они отжимаются от этого руля. А тут два каких-то парня посмели мне что-то предложить!
Я мгновенно разозлилась и, не удержавшись, показала им средний палец, поднятый вверх. Они расхохотались, крикнули протяжно: «До-одзо!» – что значит на японском «пожалуйста», и прибавили скорость, скрываясь за поворотом. Я проследила взглядом за их машиной и тут заметила вдалеке небольшую сувенирную лавку с выставленным на улицу столиком, на котором пестрели всевозможные безделушки. И машинально направилась туда.
Толстая японка средних лет, державшая за руку маленькую девочку, сосредоточенно копалась в рядах цветных бус, разложенных на столе. Мне не хотелось возле нее останавливаться, и я зашла внутрь. И сразу заметила на полке за продавцом точно такой же сувенирный набор для харакири, какой был у Петра. Сердце мое замерло, ноги стали как ватные.
Я показала на бамбуковую коробку, и продавец, на вид китаец, с готовностью открыл ее. Я достала задрожавшими пальцами деревянные лаковые ножны, лежащие на маленьком свернутом белом коврике, вынула узкий легкий кинжал около 25 сантиметров длиной и прижалась щекой к холодному, острому лезвию. Перед глазами вновь возникло смертельно белое, перекошенное мукой лицо Петра, и я, не выдержав, тихо застонала.
– Но, но, мадам, – залопотал продавец, мягко отнимая у меня нож. – Кусунгобу но!
Кусунгобу, как я уже знала, назывался специальный кинжал для ритуала харакири. Я с непониманием смотрела, как продавец быстро прячет коробку под прилавок.
– Но я хочу купить, – сказала я, с трудом улыбаясь и протягивая ему деньги.
Он неуверенно улыбнулся в ответ, нырнул под прилавок и быстро разложил передо мной шелковые расписные и деревянные резные веера, нитки белого и розоватого речного жемчуга, какие-то безделушки из цветных камней, гофрированные бумажные зонтики.
– Для мадам, – сказал он, не переставая улыбаться.
Но я упрямо покачала головой и сказала, что хочу только кусунгобу. Продавец шумно вздохнул, укоризненно покачал головой и после краткого раздумья выложил коробку на прилавок.
Свиток второй Кусунгобу, вынутый из ножен
Вернувшись в гостиницу, я убрала коробку в тумбочку и расплакалась. Потом, успокоившись, позвонила родителям. Ответила мама и, услышав мой голос, вскрикнула и сразу начала ругать меня за то, что я так долго не звонила. Я сказала бесстрастным тоном, что у нас все в порядке, что мы с Петром чувствуем себя отлично и пока не знаем, когда вернемся в Москву. Мама немного успокоилась, слушая меня. И в конце разговора попросила звонить хотя бы раз в неделю. Я твердо пообещала ей это, передала всем привет и положила трубку.
После недолгого и мрачного раздумья взяла телефон Петра, нашла номер Тору, переписала его себе и позвонила. Долго никто не отвечал, потом раздался немного напряженный голос.
– Кто это? – спросили меня на английском.
– Это Таня, – четко произнесла я, – знакомая Петра.
– Таня?! – явно испугался Тору. – А ты где?
– В Токио, – спокойно ответила я и почувствовала странный прилив сил.
«Вы у меня все сдохнете!» – радостно подумала я, а вслух сказала:
– Как дела?
– Хорошо, – ответил он после продолжительного молчания. – А мы решили, что ты давно в Москве. Правда, Юкио звонил и сообщил, что ты так и не появилась и не связалась с ним. Ему пришлось срочно вылететь в Наху, квартира-то его, – торопливо говорил Тору. – Ты исчезла, и мы не знали, что думать. Так что отправкой тела и всеми формальностями занимался Юкио.
– Тела? – затихающим голосом уточнила я. – Чьего?
Тору замолчал. А я пыталась унять невольную и сильную дрожь, от которой у меня начали стучать зубы. Тору молчал. Я взяла себя в руки, помня, что говорю с врагом, и как могла более спокойно спросила:
– Эй! Чьего тела-то?
– А ты разве не знаешь? – настороженно поинтересовался он. – Ты же была с Петром. Мы тебя потом всюду искали.
– Когда была-то? – стараясь говорить равнодушно, спросила я. – Вы все не в курсе, но мы жутко разругались. Я уехала в Токио, сказав на прощание, что между нами все кончено. И больше я ничего об этом парне не знаю и, в принципе, знать не хочу. А так как у меня гостевая до сентября, я решила, что глупо сразу возвращаться в Россию. Вот и застряла пока здесь, достопримечательности осматриваю, да и развлекаюсь на всю катушку. А тут вчера в Гиндзе, в одном из магазинов увидела девушку, разительно напоминающую твою подружку. Манами, кажется? Ты еще так смешно называл ее, что-то… тян.
Тору замолчал. А я пыталась унять невольную и сильную дрожь, от которой у меня начали стучать зубы. Тору молчал. Я взяла себя в руки, помня, что говорю с врагом, и как могла более спокойно спросила:
– Эй! Чьего тела-то?
– А ты разве не знаешь? – настороженно поинтересовался он. – Ты же была с Петром. Мы тебя потом всюду искали.
– Когда была-то? – стараясь говорить равнодушно, спросила я. – Вы все не в курсе, но мы жутко разругались. Я уехала в Токио, сказав на прощание, что между нами все кончено. И больше я ничего об этом парне не знаю и, в принципе, знать не хочу. А так как у меня гостевая до сентября, я решила, что глупо сразу возвращаться в Россию. Вот и застряла пока здесь, достопримечательности осматриваю, да и развлекаюсь на всю катушку. А тут вчера в Гиндзе, в одном из магазинов увидела девушку, разительно напоминающую твою подружку. Манами, кажется? Ты еще так смешно называл ее, что-то… тян.
– Нэко-тян, – тихо сказал Тору. – Это означает «кошечка». Вы ведь тоже даете такие прозвища.
– Да, конечно, – сухо ответила я. – Вот и решила позвонить.
– И хорошо, – радостно сказал Тору. – А то мы волноваться начали.
«Сомневаюсь», – зло подумала я.
И сказала:
– И как твоя кошечка поживает? А Степа где?
– Манами рядом и передает тебе привет. А Степан улетел позавчера в Москву. Его работа закончилась.
«Хорошенькая работа, – злобно подумала я, – в результате которой несколько трупов».
То, что Степан мог быть не причастен к «Аум», я допускала. Но в тот момент склонна была подозревать всех и вся.
– А чем Манами занимается? – нарочито равнодушно спросила я.
Тору молчал. Пауза затянулась.
– Привет ей передавай, – нарушила я молчание. – Так чем она занимается?
– Значит, ты ничего не знаешь, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Тору, не ответив на мой вопрос.
– А о чем я должна знать? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Петр погиб, – осторожно сказал он.
– Да? – изобразила я удивление. – И каким образом?
– Несчастный случай, утонул в океане, – сообщил Тору.
– Я очень огорчена. Бедный парень. Хорошо, что я с ним порвала до этого прискорбного случая. Я сожалею, что с ним такое произошло, – торопливо проговорила я. – И давай больше не будем об этом вспоминать. Мне это неприятно. Что было, то прошло. У каждого своя судьба.
– И каждый от рождения идет к смерти, – подхватил Тору.
Мы замолчали.
– А в какой гостинице ты остановилась? Где-нибудь в центре? – спросил он после паузы.
«Ага! Рыба заглотила наживку», – радостно подумала я.
– Так в какой? – вновь поинтересовался Тору.
– Денег у меня, сам понимаешь, не очень-то много, – спокойно ответила я, – поэтому я проживаю в маленькой европейской гостинице «Шервуд-отель».
– А в каком она районе?
– В Мегуро, – нехотя сказала я.
– А, это на юго-западе, – задумчиво произнес Тору.
– Причем на окраине этого района, – уточнила я.
Мое воинственное настроение сразу сменилось на подавленное. Меня почему-то напрягало, что я открыла свое местоположение.
– Это довольно далеко от нас, – заметил Тору. – Но все равно хотелось бы с тобой встретиться. Тебе, наверно, одиноко? – решил он наконец проявить заботу.
– С чего ты взял? – делано засмеялась я. – Я тут познакомилась с кучей молодых и симпатичных англичан. Мы ходим по театрам и ресторанам. Вчера поднимались на смотровую площадку телебашни. Вид на Токио такой, что захватывает дух, – с воодушевлением говорила я.
– Ясно, – непонятным тоном сказал Тору. – Может, найдешь и для нас время? И встретимся завтра вечером? Ты, конечно, бывала в нашем знаменитом районе Гиндза, что-то типа вашей Тверской?
– Да, и не один раз, – вяло ответила я.
Тору замолчал. Видимо, интонация моего голоса его не вдохновила.
– А знаешь, – неожиданно засмеялся он, – тут Манами предлагает поехать всем вместе в наш Диснейленд. Можешь взять своих друзей-англичан.
– Хорошо, – легко согласилась я. – Я тебе завтра позвоню, и договоримся более конкретно.
Я положила трубку.
«А ведь он даже не поинтересовался, почему я позвонила, – обеспокоенно подумала я. – Хотя почему бы мне, одинокой скучающей барышне, и не позвонить? Но как быстро он сориентировался и сразу назначил встречу! Наверняка хотят и меня заманить в секту. И, может, он не поверил в мою историю ссоры с Петром. Нужно быть настороже».
Ночью я спала плохо и утром выглядела неважно. К тому же снова плакала.
«Тело отправили в Москву, – думала я, с трудом сдерживая рыдания. – Бедная Елизавета Викторовна! Как только она все это пережила! И что она думает обо мне, если я даже не позвонила и не выразила соболезнования!»
А днем позвонила Манами. Она радостно защебетала, немилосердно коверкая английские слова и без конца вставляя японские. С произношением у нее было намного хуже, чем у Тору, но говорила она намного быстрее. Ее навязчивость настораживала. Уж очень активно она уговаривала меня поехать сегодня в Диснейленд в их компании.
– Хочется повеселиться на выходных, – ныла она, – а то я так устаю на работе.
– А кем ты работаешь? – поинтересовалась я.
– Я – дорожный полицай, – сообщила Манами и глупо захихикала.
– Кто? – удивилась я.
И тут же вспомнила виденных мной как-то на дороге девушек, одетых в ярко-синюю форму. Они отследили машину, припарковавшуюся в неположенном месте, тут же прилепили на стекло желтый бланк извещения, а потом, к моему изумлению, провели обычным белым мелом черту возле колеса прямо на асфальте. Представив смешливую болтушку Манами за этим серьезным занятием, я невольно улыбнулась.
– Ну, так что ты решила? – настаивала меж тем она.
И я отказалась, сославшись на срочные дела.
– У тебя, наверное, свидание с кавалером? – вновь захихикала Манами. – Поэтому ты и отказываешься? Так возьми его с собой.
– Нам лучше побыть наедине, – лицемерно вздохнула я.
А потом пригласила ее и Тору к себе в гостиницу на следующий вечер. Ненависть буквально жгла меня. Она, не раздумывая, приняла приглашение, что меня снова насторожило.
Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
«Тогда взяла я светильник, пошла в монастырь, увидела мое ложе и легла на постель. Я взяла иголку и вытащила его светильню. И дух мой освободился так же, как погас светильник».
Монахиня Потачара«Если хочешь умереть, можешь умереть в любое время. Попробуй сделать это».
Акутагава Рюноске«– Сказать, что я мухи не трону, было бы, пожалуй, преувеличением, но я совершенно уверен, что по своему духу уважения к жизни не уступаю никому.
– Но ведь букашек-то вы убиваете?
– Только вредных».
Кобо АбэВсю ночь я не сомкнула глаз. Картины умерщвления моих врагов вызывали улыбку, их предполагаемые муки радовали до дрожи. Я периодически доставала из коробки кусунгобу и гладила тонкое лезвие. Хоть нож и был сувенирным, сделанным на потребу туристам, все равно его лезвие казалось мне достаточно острым.
Тору и Манами явились вовремя. Я надела к их приходу красное с золотыми хризантемами кимоно, обмотав его вокруг своего сильно исхудавшего тела. Потом убрала волосы в высокую прическу и подвела глаза черным карандашом, придав им миндалевидную форму.
– О! Ты стала настоящей японкой! – неподдельно восхитился Тору, как только вошел в номер.
Я поздоровалась и пригласила их в гостиную. На фоне обычного европейского интерьера мой костюм выглядел странно, и скоро я переоделась в голубые джинсы и белый топик. Мои гости тоже были одеты в джинсы. На Манами была красивая голубая кофточка с белыми кружевными вставками. Тору принес бутылку красного сливового вина. Мы уселись за стол, на который я поставила кое-какие закуски, и стали непринужденно болтать. Но все темы, связанные с Петром и их совместной работой, они старательно обходили.
Выпив вино, Тору стал очень веселым. Он нежно обнял Манами и начал рассказывать весьма фривольную шутку о знахаре, который лечил геморрой жабьим маслом. Манами незаметно толкнула его.
– Ах да, – смущенно засмеялся он, – не при дамах!
Потом стал серьезным и словно протрезвел.
– Знаешь, Таня, – начал он после краткого раздумья, – хорошо, что ты позвонила. Мы искали тебя, волновались. И сейчас хотим попросить в память о Петре, – торопливо и тихо добавил он, – помочь нам.
– Что? – мгновенно насторожилась я и невольно нахмурилась.
– Пустяк! Когда полетишь в Москву, возьми с собой несколько дисков с компьютерными программами, только и всего! Юкио встретит тебя прямо в аэропорту. Отдашь ему. Это нужно по работе.