Мелькали голубые ларьки с пивом, вывески на домах: "Парикмахерская", "Фотография", "Починка часов", "Окраска обуви" и, наконец, коротко "Мастир".
- Сердце пишется через "д", - сказал Казаков.
- Что это значит? - осведомился Алексей.
- Когда я учился в девятом классе, я написал учительнице дарвинизма записку с объяснением в любви. Писал долго и вложил в записку все свое сердце, не вдаваясь в подробности, как оно пишется. Написал "сертце", очень волновался. А она громко прочитала фразу и сказала: "Сердце пишется через "д". Мне казалось, что все поняли, кто писал и вообще все. Это была, конечно, страшная подлость с ее стороны.
Шофер засмеялся.
- Не гони, не гони, - сказал Казаков.
- Дело под горку, катится само.
- Гони, - попросил Алексей.
Тася вышла из вагона и остановилась. В светлом плащике, в розовой косынке, она стояла у вагона и улыбалась. Увидев Алексея, она бросила чемодан и сумку и, раскинув руки, подбежала к нему.
- Я не верила, что еду. Ехала и все время не верила, - смеясь, говорила она, поднимая к Алексею свое изменившееся, очень яркое лицо.
Он крепко обнял ее, прижал к себе.
- Что в тебе изменилось? - спросил Алексей. - Девочка моя ненаглядная. Ты еще красивее стала.
- Да, правильно, - засмеялась Тася. Она загорела, и ее продолговатые зеленые глаза особенно выделялись на потемневшем румяном лице, а волосы были почти белыми.
- Петя! - окликнул Алексей приятеля и познакомил его с Тасей.
- Это замечательно, что вы приехали. Посмотрите наш завод, вам будет интересно. Будем ездить на рыбалку, варить уху. Любите? - Улыбаясь всем широким лицом с угольными бровями, Казаков крепко пожимал руку Таси.
- Очень, - отвечала Тася, - очень люблю. Рыбу удить, плавать, на лодке кататься и грести люблю.
"Все врет, - радовался Алексей, - сама говорила, что грести не умеет".
У витрины привокзальной парикмахерской Тася задержалась. Там были выставлены модели причесок. Она прочитала вслух: "Любительская. Фантазия. Демократическая. Юность мира".
- Вот такую я себе сделаю, - показала она. - Юность мира.
Потом она увидела уличные весы, и все трое взвесились.
Алексей взял Тасю под руку.
- Еще весы, - сказала она весело. - Тщательный контроль над весом приезжающих граждан.
- Прошу вас! - Казаков открыл дверцу машины.
Тася села, поздоровалась с водителем, улыбнулась. Она сидела очень прямо и свободно. Так же села бы она в телегу, в кузов грузовика, так же бы улыбнулась и поехала.
На сиденье лежал букет роз. Тася прижала цветы к лицу.
- Розы, - сказала она. - Какие хорошие.
Шофер несколько раз с любопытством оглянулся на нее.
- Это баня, а не машина, - как бы извиняясь, сказал шофер, обращаясь к Тасе и показывая на дизельный грузовик, который в клубах черного вонючего дыма поднимался в гору и не давал себя обогнать.
- То, что вы видите, еще не город, эти домики к нам отношения не имеют. Наш город новый, красивый, - объяснял Казаков. - Вам понравится.
- Я иногда думаю, - сказала Тася, - а что, если бы я родилась не в Москве, а в таком вон домике, за вон той геранью...
- Может быть, там родился маршал авиации, - сказал Алексей.
- Возможно. А если не маршал, а если жить так всю жизнь, за этими окнами, жить и жить? И ничего больше не знать? И здесь состариться и уже быть старушкой? В железных очках.
Шофер обернулся.
- Там городской парк, на обрыве. Хотите посмотреть?
Для шофера Тася была женщиной из Москвы, которую директор приказал встретить на своей машине. Он не знал, что Казаков попросил эту машину для Алексея и Терехов дал как любезный хозяин уважаемому гостю.
- Если вы не устали, - добавил шофер.
- Пожалуй, сейчас не стоит, - небрежно ответила Тася, и шофер решил, что она, наверное, жена или дочь какого-нибудь московского начальства.
- Тогда прямо в гостиницу? - вопросительно сказал Казаков.
- Везите куда хотите! - засмеялась Тася. - Я привыкла слушаться. Здесь очень хорошо. Мне даже кажется, что я приехала в рай.
Алексей улыбнулся. Его неправильное лицо с большим, отчетливо шишковатым лбом и далеко расставленными карими глазами делалось очень привлекательным, когда он улыбался.
И Тася тихо сказала ему:
- Улыбайся почаще.
- Теперь я буду улыбаться всегда, - ответил он.
- Справа аэродром, - доложил шофер, - а слева строится телевизионный центр.
На шоссе было много велосипедистов, тарахтели мотоциклы, с бешеной скоростью и гудением проносились такси.
- У-у, бандиты таксомоторщики, - сказал шофер, - гоняют как шальные. Хулиганье. А звуковые сигналы у нас не запрещены, не то что в Москве.
- Не думайте, что я приехала как турист: у меня командировка на завод, - сказала Тася. - Прошу уважать мои научные интересы. Довольно трудно было убедить мое руководство, что мне требуется именно этот завод, а не какой-нибудь другой, поближе от Москвы. Но аспирантура это такое благородное, такое гуманное заведение, там так идут навстречу интересам людей. Меня шеф спросил, нет ли здесь личных мотивов. Я не стала отрицать, но заметила, что это только поможет делу, в принципе. Мой шеф всегда говорит или "Не смею сомневаться" или "Позволю себе усомниться", я уже не помню, что он мне сказал, кажется, "позволил усомниться", это значения не имеет.
Каждое ее веселое слово добивало Алексея. Он еще надеялся, что уговорит ее поехать вместе с ним в Куйбышев, а теперь и это оказалось невозможным.
- Шеф меня спрашивает, а что диссертация? Будет в срок или с опозданием? Я говорю, с опозданием. Неприятно, но по крайней мере честно, - смеялась Тася. - Что ты помрачнел? Тебе не нравится, что я болтаю? Может быть, ты не любишь, когда болтают, тогда имей в виду, что я очень много болтаю.
Она волновалась, была возбуждена, щеки у нее горели. Казаков двигал мохнатыми смоляными бровями, смеялся и исподтишка разглядывал Тасю.
Говорил Алексей почти с трудом.
- Я как раз очень люблю, когда болтают.
Скорее бы ушел Казаков, скорее сказать ей, что он должен сегодня уехать, не таить в себе эту подлость.
В гостинице Клавдия Ивановна приветливо встретила Тасю.
- С приездом. Вот ваша комната. Садитесь кушать. Я окрошечку приготовила. Луку много-много накрошила. Хотя, знаете, сейчас уже лук в дудку пошел, желтизна появилась и грубый он стал. Но зато огурчики парниковые я достала. Покушайте, садитесь.
Клавдия Ивановна хлопотала, у нее вздрагивало лицо от желания угостить вкусной окрошкой, удивить своей стряпней.
Тася подходила к окнам, выходила на балкон, смотрела на улицу и восхищалась - необыкновенной гостиницей, тополями под окнами, даже химическим запахом, вдруг нахлынувшим с заводов из-за сильного ветра.
- Улица новая, - говорила она, - и Хома, и деревья, все здесь абсолютно новое.
Казаков поел окрошки и ушел.
- Ты не ждал, что я приеду? - спросила Тася. - До последней минуты сомневалась, правильно я поступаю или нет. Потом в поезде я рассудила так: ты работаешь и я буду работать. Мешать не буду. Я не из тех, кто мешает. Я из тех... - она засмеялась, - ну ты сам увидишь, зачем я буду хвалить себя.
Поймет ли она? Должна понять. Отложить отъезд он не мог, уже действовали железные сроки. Впереди у них жизнь, и это пустяки. Потом ему будет стыдно перед Тасей за свое недоверие к ней.
- Сегодня вечером я уезжаю в Куйбышев, - выговорил Алексей.
- Как в Куйбышев? - спросила Тася с недоверчивой улыбкой. - Что это значит? А как же я?
- Не добивай меня такими словами, умоляю тебя. Срочная командировка. Я очень быстро вернусь. Я и так проклинаю все на свете.
- Почему же ты раньше не сказал? - голос Таси оставался растерянным.
- Я боялся. Тогда бы ты не приехала.
- Нет, почему же.
- Прости меня. Я очень быстро вернусь. Можешь мне поверить.
Она молчала.
- Казаков - мой старый друг, он тебя развлечет, все тебе покажет. Я буду звонить каждый день.
Он попытался шутить:
- Ты уже знаешь, как я хорошо умею пользоваться междугородным телефоном. У нас век телефона.
Тася молчала.
Бросить все, не поехать, остаться с нею? Что делать?
- Скоро ты будешь меня встречать, - сказал Алексей. - Улыбнись.
14
Тася осталась одна. Она решила много работать, это было верное и единственное средство от грусти, от плохого настроения и той обиды, которую вызвал у нее отъезд Алексея.
Она была особенно подтянута в эти дни, трудолюбива и вела тщательные записи в лаборатории.
Она была в цехе каталитического крекинга, в операторной, и смотрела вахтенный журнал, когда распахнулась дверь и вошла группа людей.
Дежурный вскочил и выпрямился по стойке "смирно".
"Я генерал", - говорило лицо и фигура того, кто вошел первым.
- Ну, как дела, все в порядке? - Голос был доброжелательный, красиво рокочущий...
Тася поняла, что это обход директора. Директора сопровождала свита.
Веселые изломанные брови на смуглом лице директора дрогнули, когда он увидел Тасю.
Веселые изломанные брови на смуглом лице директора дрогнули, когда он увидел Тасю.
- Терехов, - представился он и пожал Тасе руку. - Приятно, что у нас гости.
Все засмеялись, как будто сказано было что-то очень остроумное.
Директор наклонился к Казакову, который вышел с ним, и о чем-то негромко его спросил. Тася почувствовала, что спросил о ней, и нахмурилась. Казаков произнес имя Алексея.
Терехов посмотрел в окно.
- Солнышко сегодня. Погода шепчет: бери расчет. Так, кажется, говорится.
Восточный бог шутил.
Собственно, директору в цехе больше делать было нечего. Спросив, как дела и все ли в порядке, он сделал все, что от него требовалось, он _появился_. Услышав, что все в порядке, установка на режиме, он мог повернуться и шествовать дальше. Но он не уходил. Постоял перед аппаратами, полистал вахтенный журнал. Задал еще несколько пустых вопросов.
Казаков, увидев, что бег на месте продолжается, выскользнул из операторной.
Тася чувствовала себя почему-то неловко, и, как всегда в таких случаях, у нее сделалось надменное и недовольное лицо.
- А вот я говорю, Андрей Николаевич, - сказал Рыжов, - стало быть, ихний "Лумус", американский, с одной стороны, лучше, а с другой - хуже. Они более правильно используют отходящее тепло. Однако если установка выходит из строя, то лихорадит весь завод.
Директор не поддержал излюбленной темы начальника цеха насчет американцев. Рыжов замолчал, в глазах у него застыла мука, ему хотелось только одного - чтобы директор поскорее убрался с установки.
- Американцы американцами, - сказал Терехов, - а ты мне зубы не заговаривай. Я еще не видел, как ты деревья побелил, как грязь убрал и вообще как ты марафет навел.
- Скамейкина ко мне! - простонал в пространство начальник цеха.
Все стояли и ждали. Директор почесал затылок, улыбнулся бесшабашной улыбкой - не восточный бог, а простой деревенский парень - и сказал громко, обращаясь к Тасе:
- А наверху вы были, завод с высоты видели? Идемте, покажу.
И посмотрел на часы, чтобы подчеркнуть присутствующим, что время у него золотое, государственное, но есть законы гостеприимства и они превыше всего. И пусть все у него учатся, каким надо быть радушным хозяином.
Тася хотела отказаться, но почему-то не смогла сказать "я не хочу" или "я не пойду". Это было бы грубо и невежливо, все бы удивились, если бы она так сказала, а сейчас никто не удивился тому, что директор пригласил ее посмотреть завод с этажерки каталитического крекинга. Наверно, его любезность объясняется тем, что они знакомы с Алексеем, может быть - даже друзья.
- Пропустим даму вперед, - сказал Терехов. - А потом я твои деревья все равно посмотрю, - пригрозил он Рыжову. Пусть ученики не надеются - учитель не забыл, что он на дом задавал.
- Я не Потемкин, - пробурчал Рыжов и вместе со всеми пошел вслед за директором.
Тася оборачивалась, искала глазами Казакова, но его нигде не было видно.
- Вы что-нибудь ищете? - спросил Терехов барским тоном: мол, я прикажу - и вам найдут.
- Ничего, - резко ответила Тася.
- Сейчас я вам печь покажу, - сказал Терехов, останавливаясь возле печи, которая была похожа на железный домик без окон.
Терехов обернул руку белоснежным носовым платком, открыл смотровое окошечко, полюбовался яркими языками пламени сам, пропустил вперед Тасю и предупредил:
- Осторожнее.
- Страшный огонь, - сказала она, чтобы что-нибудь сказать.
Терехов посмотрел на нее с улыбкой.
- Страшный? Вам страшно?
Она промолчала. В сказанном был скрытый смысл. Это было неприятно.
Свита несколько поредела, потому что как ни приятно разгуливать по заводу в компании с директором, а надо работать.
- Осторожней, не запачкайтесь, - сказал Терехов. - В таком нарядном светлом платье могут здесь ходить только гости.
Сам он был в светло-кремовом костюме, в шелковой рубашке и в серых с дырочками туфлях.
- А вы? - сказала Тася.
- Я директор.
Когда подошли к крекингу, поднялась суматоха, связанная с тем, что один лифт не работал, а второй, грузовой, был страшно грязный и тоже ходил плохо, останавливался и ходил не до того этажа, до какого требовалось, и лампочка в нем не горела. Словом, как всякий лифт, он доставлял множество неприятностей.
- Не боитесь? - усмехнувшись, спросил Терехов и открыл тяжелую железную дверь грузового лифта. - Со мной?
Тася ступила на звякнувший железный пол. Пол качнулся под ногами. Кто-то побежал за лампочкой, опять послышался крик: "Скамейкина сюда!"
Терехов, сощурив насмешливые глаза деревенского отчаянного парня, посмотрел на Тасю, закрыл двери и нажал кнопку. Лифт дернулся и пополз вверх. Солнечный луч, затканный паутиной сверкающих пылинок, проникал откуда-то в этот дребезжащий темный ящик. Тася видела только этот луч и острые пылинки, которые плавали и кружились в нем. Терехов молчал. Когда лифт остановился, он подал Тасе горячую крепкую руку и засмеялся: "Ну?".
Он потопал ногами по площадке, спросил:
- Что, очень было страшно?
Тася пожала плечами.
Надо было еще подняться вверх по винтовой узенькой лестнице. Терехов пошел вперед и, подавая Тасе руку, каждый раз улыбался.
- Я очень люблю ходить сюда. Убежишь от всех, а здесь ветер такой хороший, и весь завод виден и даже весь мир.
Он взял Тасю за руку, повел.
- Сюда, сюда, теперь сюда, еще немножечко поднимемся. Вы не боитесь высоты? По-моему, вы не должны бояться. Еще сюда. Здесь перила, вставайте. Теперь смотрите.
Они стояли на большой высоте, завод был весь перед глазами, дальше река, темный угол леса. Люди отсюда были не видны.
Терехов закрыл глаза, подставил лицо ветру. Потом усмехнулся:
- Маленькие слабости больших начальников. - Показывая рукой, он объяснял: - А вот градирня. Видите, вода.
Потом нагнулся, поднял с пола белые крупинки, похожие на крупинки града.
- Катализатор, - сказал он с улыбкой.
- Тонна которого стоит дороже тонны сахара и который надо экономить. Тася улыбнулась, вспомнив содержание одного из плакатов.
- Д-да, дорогой, даже противно, до чего дорогой. Скажите мне ваше имя, - попросил Терехов, пересыпая с руки на руку крупинки града-катализатора.
- Таисия Ивановна.
- Нравится завод, Таисия Ивановна? - Он с расстановкой произнес ее имя.
- Нравится.
- Здесь, на крекинге, особенно хорошо. Не слышно шума городского... Уходить не хочется. Там, внизу, дела, а здесь ничего нет, только ветер и незнакомая женщина... очень красивая.
Тася молчала, держала обеими руками развевающиеся от ветра волосы. Шарики катализатора, сахарного града, хрустели под ногами. Странное, неверное, летящее ощущение охватило ее.
- Вон строится завод-смежник, завод синтетического волокна. Разные кофточки нейлоновые хорошенькие будем производить для наших женщин и девушек. А справа тоже завод-смежник, синтез спирта, горе мое. Он завод еще пусковой, на нашем газе, а у нас газа много, они не поворачиваются брать. Мы и ссоримся. Такова жизнь. ТЭЦ видите?
- Вижу.
Он показывал что-то для него бесконечно дорогое, свое, чем он гордился и жил. Это чувствовалось. Он говорил просто, но не мог сдержать, гордости. И то, что он показывал, было действительно величественно.
- А сферики видите отсюда, как детские воздушные шарики? Серебряные. Нравятся?
- Нравятся.
- В сферических емкостях хранятся жидкие газы. Вы нефтяник?
- Да.
- А я вошел в операторную, смотрю и думаю, что это за жар-птица здесь сидит, - засмеялся Терехов.
- Пойдемте вниз, я все уже посмотрела, - оборвала его Тася.
- Минуту, еще минуту, вот по часам, ровно пять минут, - стал просить Терехов. - Не сердитесь на меня, не смотрите на меня так зло. Давайте побудем здесь еще немножко.
Тася не ответила.
- Когда я вас на крекинг позвал, я ждал, что вы меня сейчас отошьете, директора на глазах у подчиненных, и приготовился к позору. Такой у вас был вид. Честное слово. А, думаю, была не была. Почему-то очень захотелось самому показать вам владения... эти...
"Эти" он сказал после паузы, явно вместо "мои".
- Когда-то я был мальчик-градусник. Бегал с термометром быстро-быстро, проверял температуру на кубах. Мальчик-градусник.
Видимо, ему нравилось, что он был мальчиком-градусником. Он и этим хвастался.
- До сих пор, между прочим, на вашем заводе девушки-пробоотборщицы лазят по совершенно отвесным лестницам. И бывает, падают и калечат себе руки. Вы знаете? - спросила Тася.
- Неужели? - Терехов засмеялся. - Они-лазят, как обезьянки. Это стоит посмотреть, вы, наверное, не видели. Молодые, ловкие - разве такие упадут? Как обезьянки лазят, честное слово. А уж вам тут кто-то нажаловался, наплакался, вы и поверили.
Терехов насмешливо посмотрел на Тасю.
- Мне никто не жаловался, - резко сказала она. - Я вижу сама.
"Почему мы здесь стоим?" - подумала она.
- У меня такое чувство, как будто я всех обманул. Взял вот и убежал с вами. Я в восторге, но вижу, что вы моего восторга не разделяете. Поэтому давайте вашу ручку и будем спускаться.