Назаров почувствовал под ладонями торчащие Вадюхины лопатки и отметил, что друг похудел с последней встречи. Вообще одни кости. Под уставшими глазами синюшные обрюзглости, морщины на лбу. Зато не видно седых волос, потому, что блондин. А Назаров основательно за минувший год поседел…
Вадюха попытался взять у Назарова сумку.
— Сам донесу! — воспротивился. — Ничего ж не весит.
Они спустились в подземный переход, вышли на привокзальную площадь. Для конца апреля было прохладно. С неба чуть накрапывало — реденькие стылые брызги.
— Узнаешь? — Вадюха, шутливо красуясь, поиграл рыжими бортами куртки. — Светка неделю назад вещи перебирала на выброс и нашла. Я померил — как раз. Вполне можно носить.
— Шик, — улыбнулся Назаров. — Турецкий винтаж образца девяносто второго года.
— Турецкий что? — переспросил, оглядываясь, Вадюха.
— Винтаж, ретромода… Да хуй с ним, — Назаров приобнял Вадюху. — Лучше скажи, чего ты похудел так. Совсем ничего не жрешь?
— Да жру я, — успокоил Вадюха. Спохватился: — Поедем ко мне завтракать? Или сначала на квартиру?
— Давай на квартиру, потом в городе перекусим…
— Как скажешь, Назарыч…
Прошли мимо сквера с фонтанами. На другой стороне дороги Назаров увидел Вадюхину синюю «девятку».
Бросил на заднее сиденье сумку, сам сел впереди. С зеркала заднего вида пропал многолетний висельник — скелетик, вместо него болтался освежитель-елка, а на панели появился образок с Николаем Чудотворцем.
Поехали в центр, на Пушкинский въезд.
Назаров всякий раз заново привыкал к Харькову. После Москвы ему все здесь казалось маленьким, кукольным, будто попал из взрослого мира на детскую площадку. И между собой и Вадюхой ощущал легкое, почти невесомое отчуждение — тончайшая пленочка. Впрочем, знал, к завтрашнему дню от нее и следа не останется…
Вадюха, наверное, тоже Назаровский холодок чувствовал и давал Назарову время для адаптации — не шумел, не балагурил, как обычно.
— Глушак поменял, ступицы, — пересказывал машинные новости Вадюха.
— У меня там совсем пиздец, да? — поинтересовался Назаров. — Хаос?
— Да нормально все…
— Жрешь плохо, — вспомнил первое ощущение от встречи Назаров. — Не заболел?
— Выздоровел уже…
— А что было-то?
— Пневмоторакс…
— Пневмо-чё?
— Торакс. Я же писал тебе. Ну, легкое у меня схлопнулось. Заново надували…
— А я не понял, — Назарову стало неловко. — Думал, ты про насос какой-то. Пневматика… Точно выздоровел?..
И заговорил о Москве, Ларисе, дробилках — уже много лет одинаковыми, ворчливыми словами.
* * *В квартире действительно ничего фатального не произошло. С первого взгляда бросалось в глаза только отсутствие дивана.
Назаров бродил по комнатам и перечислял потери.
— Вот бляди, а? Вадюх! Ну, я понимаю, плазма была бы! Но телек старый зачем пиздить?! Объясни мне?!
— А холодильник зачем? — спокойно удивлялся Вадюха. — Уроды потому что!
— И вертушки я что-то не вижу… Хуясе! Как паркет исцарапали!.. — придирался Назаров.
— Это еще «педофилы» малолеток приводили на оттакенных коблах. — Вадюха показал пальцами размер. — Танцы устраивали. Наташка, соседка, жаловалась, что шумели. Я же говорил тебе…
— А где антресоли? — Назаров замер посреди коридора. Между кухней и санузлом под потолком раньше находились антресоли. А теперь зияла незанятая прямоугольная пустота.
— Сгорели, еит… — Вадюха явно не ожидал вопроса. — Три года назад, еще «шибздик» жил. Соседи сверху залили, произошло короткое замыкание. Рассказывал же тебе. Я специально потом проводку убрал, новую развязку сделал…
Назаров вспомнил, действительно был когда-то мини-пожар. «Шибздик», по счастью, находился дома, успел предотвратить большую беду и вызвал пожарных…
Не обратил Назаров внимания на Вадюхины слова, потому что в квартиру редко заглядывал — и мельком. В порядке все — и ладно. После сгоревшей проводки Вадюха произвел косметический ремонт в коридоре, а едва «шибздик» съехал, сразу заселил «педофилов» — понятно, что не настоящих извращенцев — просто мужики частенько водили в «офис» совсем уж юных девчонок — со слов Вадюхи…
Антресоли, хоть и запирались на ключ, ничего ценного не содержали. Игрушки Назарова. Постельные: медведь, львенок, кошка-подушка. Это когда он совсем маленьким был, спал с ними в обнимку. Хранились два огромных пакета с солдатиками. Назаров в детстве очень любил сражения устраивать — масштабные, чтоб на ковре было сразу до тысячи общего войска. Смертью работал маленький механический паровозик. Назаров запускал его в дерущуюся толпу, и тот валил солдатиков без разбора, пока не кончался завод… Настольные игры лежали: футбол и морской бой. Противогаз, альбом с марками, пистолеты — дорогие сердцу пустяки, которые Назаров еще в детстве завещал будущему сыну. И все превратилось в огромную «дымовуху». И даже дыма не осталось.
— Ну, а чего ты их там оставил, братушка? Мне бы в гараж отдал.
— Да как-то не подумал… Забыл, — честно сказал Назаров.
Он изумленно оглядывался. Вообще все поменялось… Будто не к себе пришел.
В течение стремительных четырех лет из квартиры один за другим скоропостижно уходили предметы, создававшие для Назарова ощущение «дома». Давным-давно они прибыли сюда новобранцами, прижились, вросли в квартиру, стали неотъемлемой частью ее ландшафта. Бывало, кто-то дряхлел, умирал, на смену выбывшему приходил новый предмет — но во всем этом была медленная геологическая постепенность.
А потом родители увезли в Полтаву прабабушкину горку и трюмо. Отцовским друзьям подарили на дачи кровати, старую немодную стенку, платяной шкаф, пианино «Украина». Подевался куда-то обеденный стол — его место занял приземистый и коротконогий, как такса, журнальный столик. Завелась дерматиновая сидячая мебель, два компьютерных уголка из ДСП.
До последнего декорировали квартиру «под дом» книги, коврики, обои, шторы. Но пришел срок, и мир бесповоротно разделился на античный и нынешний. На руины и новостройки. В Риме были Колизей и Пантеон. У Назарова — два книжных шкафа, почти нетронутая кухня. А так в квартире протекала чужая подержанная жизнь…
Назаров поймал себя на том, что сидит, точно пригорюнившийся заяц, — закрыв мордочку лапами. Вадюха заваривал чай. На удивление, воры пощадили электрочайник «Филлипс», весь в известковой накипи.
Чайник этот у Назаровых был с начала девяностых. Как раз закрылось КБ на «Хартроне» и отец перешел в кооператив по ремонту телевизоров. Тогда люди еще вещи чинили, а не выбрасывали. Отец нормально зарабатывал, они и стиралку купили, и видеодвойку «Сони»…
Не просто бытовая техника пропала, а родня неодушевленная.
Диван югославский, с раскладными мягкими внутренностями. Назаров спал на нем с третьего класса. Как ни пафосно звучит, женщину на том диване познал. И не одну. И где он теперь, верный диван, гражданин канувшего детства?..
— Наза-а-рыч, — ласково укорял Вадюха. — Ну, разве можно привязываться к старью?
Он понимал печаль Назарова, но не хотел, чтобы тот грустил.
— Вот пускай все твои проблемы вместе с диваном к этим гандонам уйдут!
Назаров кивал — да, пусть уйдут…
Проигрыватель «Вега»… Сколько на нем переслушано: «Квин», «Скорпионс», «Металлика», «Кино», «Аквариум». Пока кассеты винил не заменили. Кстати, и кассетничек, по ходу, прибрали — он уже и пленки не крутил, работал, старенький, радиоприемником…
— Надо было все в одну комнату сложить и запереть ее, — сокрушался по-новой.
— Денег меньше было бы. Ты же пять сотен за двушку получал!
Назаров горько подумал, что лучше бы он получал меньше денег…
— Назарыч, это некрофилия, ей богу! Ветхость всякую любить! Убиваться по старой вертушке! Новую купи и будь счастлив!
— Да при чем тут некрофилия?! — обиделся Назаров. — Я ж не с трупами ебусь! Просто надеялся, что есть у меня место, где ничего не меняется! Где какое-то, — он задумался, — родное постоянство!..
Позвонил в Полтаву. Говорил с родителями бодро, без ноток уныния.
— Привет, пап… Нормально добрался… В порядке… «Китайцы» съехали… Ну, как почему?..
Вадюха, сложив ладони рупором, подсказывал: — Потому что пидарасы!..
Назаров улыбался, поясняя источник шума: — Это Вадим… Конечно, здесь, где ж ему быть?..
— Кланяйся! — суфлировал Вадюха.
— Привет вам передает… Пап, я цену на сотню поднял… Что значит, зря?.. Я не могу заниматься благотворительностью… Разберусь, не в первый раз… Давай маму на два слова… Да, мам, привет… Отлично все! Ну, съехали, да… Новых заселю… В порядке квартира, Вадюха ж следит… Дай еще бабушке трубку… Привет, бабуля! Как себя чувствуешь? Чувствуешь как?! Хорошо?! Ну, вот, приехал я…
Спустя час вышли во двор, свернули за гаражи. С обновленной стены в арке исчезла надпись «ВЕК-ВАК», сделанная четверть века назад городским безумцем Митасовым…
— Все прошлое спиздили, — с ненавистью бормотал Назаров.
В банке он обменял рубли на гривны и повел Вадюху в пиццерию. Пока ждали заказ, позвонил Вике, договорился на вечер.
Снова заворчал: — Блять, вот что за жизнь?! Даже бабу не на что положить теперь!
— Не вопрос, братушка, выдам тебе двуспальный матрас надувной!.. — Вадюха специально повысил голос, чтобы их за соседним столиком услышали молодые девицы. Симпатичные, крепенькие кобылки. Когда-то они таких на раз раскручивали…
— А если Вика не приедет… — кинул подводку Назаров.
— То охуенную надувную Вику!..
Молодцевато рассмеялись. Кобылки, кажется, все расслышали, и отреагировали как надо, обернулись с усмешками.
Заказали триста грамм коньяку. Назаров выпил и повеселел. Вадюха на ходу сложил куплет на донимавший из динамиков попсовый мотив:
Еще напевая, обратился к кобылкам: — Однажды вечером, вечером, вечером… Хотя мой триппер оставался недолеченным!.. Девчонки, какие планы?! Друг из Москау приехал. Успешный бизнесмен… — указал на Назарова, тот одарил чарующим взором — мол, вай нот, дамы, и успешный, и из Москау…
Кобылки гыгыкнули, залопотали между собой по-украински. От знакомства отказались и телефонов не дали.
— Да ну на хуй их, — Вадюха хмельно и благостно улыбнулся Назарову. — Чертихи западенские…
«Быстро его развезло, — отметил Назаров. — Это потому, что похудел… И курит много…»
Официант принес счет.
— А что, Назарыч, мы еще с тобой ничего! — хорохорился Вадюха.
— Мы ого-го, блять! — поддержал Назаров.
Вышли через стеклянную с зеркальными бликами дверь. Назаров разглядел у идущего впереди Вадюхи легкую плешь на макушке. Подумал: «Лысеет Вадюха», — и одновременно отразился сам — с пеликаньим подбородком, с двойной морщиной на лбу…
«Господи! — он ужаснулся. — Сорокалетние ебланы!..»
Настроение испортилось.
«Девятку» бросили в назаровском дворе — все равно завтра встречаться. Поехали на Алексеевку, к Вадюхе.
В троллейбусе их, наверняка случайно, толкнул юноша-гот: длинноволосый, бледнолицый, одетый в черные долгополые одежды. Вадюха для начала обратился к нему: — Жгучий брюнет! Извиниться не хочешь? — Затем пожестче: — Але! Девушка с татуировкой дракона!..
Гот молчал, презрительно отворачивался. Не отреагировал на: — Слышь, ты, София Ротару! С тобой говорят, онана!.. Вместе дружная страна!..
— Оставь его, — просил Назаров.
— Да заебал толкаться, цистит крашеный!.. Эй, цистит! Пизда свистит?!.
Чтоб предотвратить мордобой, Назаров вывел недовольного Вадюху на улице 23 Августа. Под предлогом, что еще в «Биллу» надо. Назаров накупил там гостинцев для Вадюхиных женщин — Светке и дочкам. Торт, конфеты. Ну, и еды понаряднее: икры красной, колбасы, сыра…
* * *У Вадюхи дома все было по-прежнему. Как пять, как десять лет назад — бедная стабильность. Котенок появился — младшая дочь Настя месяц назад притащила.
— Рыжиком назвали, — недовольно сказал Вадюха. — Только он Срыжик, а не Рыжик. Срет и рыгает… — поймал котенка и поднял за беспомощную шкирку: — Видишь, какой глазастый? Прям Кот в Сапогах в 3D… Смотрел? Ладно, Рыжик, пиздуй… — Он опустил котенка на пол, и тот умчался прочь смешными сайгачьими подскоками.
Поговорили, обсудили планы на завтра. Стоило попытаться найти «китайцев» и стрясти долг.
— Не парься, Назарыч, вычислим, Харьков — большая деревня…
Вадюха, размякший от коньяка, сидел разложив грубые ладони с полупрозрачными янтарными мозолями. В пальцах коптила выхлопной гарью сигарета.
— Знаешь, что китайцы здесь делают? Настоящие, я имею в виду… Промышленным шпионажем занимаются. Для вида всяким говном торгуют — карандаши от тараканов, а сами по заводам, по заводам — что-где спиздить: схемы, чертежи… Выведают, скупят и в Китай свой съебывают… О, сигары кончились…
— Ты б это… — сделал осторожно замечание Назаров, — может, не стоит, после пневмоторакса? Легкие и так не в порядке, а ты дымишь…
— Не ссы, — беспечно успокаивал Вадюха. — Ничего мне не сделается. Проживу сто лет…
Назаров отправился в душ и прилег вздремнуть — в поезде ночи не было.
Пришла из школы Вадюхина младшая — такая же светленькая и тощая, как Вадюха. Назаров засобирался, Вадюха не отпускал, уговаривал «борща поточить». Смешное, из прошлого студенческого лексикона, слово — «поточить»…
Ну, поточили борща. Назаров захватил обещанный двухместный матрас, к нему увесистый, похожий на огнетушитель, насос и комплект чистого белья.
Поймал машину и вернулся в центр, на Пушкинскую.
* * *В подвальном магазинчике набрал гору замороженной еды, вспомнил, что холодильника-то нет, и оставил только консервы с тунцом, яйца, нарезку сервелата, спагетти и банку с болоньезе. Купил мартини и минеральной воды. Подумал, что Вика наверняка бережет ладную свою худобу и шоколада не ест, но взял на всякий случай плитку французского черного, сыру подороже, груш дюшес, винограду. И пару йогуртов — Вика на ночь останется, чтоб было чем позавтракать.
Пришел домой и загрустил. Вика заканчивала работу в шесть. Еще собиралась заскочить к себе — переодеться и потом к Назарову. Договорились на восемь. В запасе было полтора часа.
Проверил книжные шкафы. Подписки выглядели нетронутыми: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов, Бунин. В двенадцатитомной челюсти Мопассана не хватало одного зуба, а в «Библиотеке современной фантастики» пропали Саймак, Буль, Гаррисон и Стругацкие…
Внизу, под книжными рядами, хранились пластинки. Слева — сказки, которые мама покупала маленькому Назарову. Справа — диски, которые Назаров приобретал подростком — рок-музыка. Из левой детской половины вытащил былую виниловую любимицу — «Алису в стране чудес». Двойной конверт был затерт, уголки смяты — шутка ли, малолетним Назаров прослушал «Алису» раз двести, наизусть выучил…
В груди хрустнула болезненная спичка. «А ведь мне уже сорок, — жалостливо подумал Назаров. — Полжизни позади».
«Я страшно скучаю, я просто без сил, — вспомнил и негромко затянул строчку из песенки Алисы, — и мысли приходят, меня беспокоя, чтоб кто-то куда-то меня пригласил, и я там увидела что-то такое…»
Одна за другой сломались мучительные спички. Из горячего неуправляемого глаза на скулу выкатилась слеза.
— Ни хуя себе! — вслух удивился эмоции Назаров и сунул пластинку на место.
Позвонила Вика: — Солнышко, я уже захожу в метро, буду через полчаса…
— Ок, жду, где обычно, — произнес Назаров взволнованным комковатым голосом.
Их заново Вадюха свел — четыре года назад. Именно в тот смутный период Назаров, подгоняемый кризисом, вернулся на родину.
Почти не лукавя, Назаров сказал: — Ты не изменилась, — пригласил вечером на ужин, за столом с первых минут выяснил, что мужа-то давно нет. Был июнь, они пошли в парк Шевченко, облюбовали в глуши скамейку. И на этой ночной скамейке Вика жарко укоряла Назарова, прильнув охающим задыхающимся ртом к его уху: — Котеночек!. Ну, разве так можно, без, ох… презерватива!..
Он ощутил, как внизу загудела настойчивой басовой струною похоть. Интересно, есть у Вики кто-то постоянный? Ведь не ждет же она Назарова, появляющегося раз в три месяца…
Убрал руку с напрягшейся ширинки, очнулся — надо бы еще ложе надувное подготовить… Матрас с виду был хорошим, синего цвета, покрытый мягким бархатистым пушком. Назаров туго накачал его, переодел в чистое подушки и одеяло. Ополоснул пару стаканов для мартини.
Помыл виноград и груши, разложил на тарелке…
* * *Она появилась. Красивая, быстрая. Назарову было приятно, что окрестная публика у метро обратила на мелированную Вику внимание. А заодно и Назарова — ведь к кому попало не спешат яркие женщины в коротких юбках, в туфельках на немыслимой шпильке. Расправил плечи, выпрямился — чтобы не проиграть ростом рядом с высокой Викой.
В Назаровском детстве производились такие значки, когда одна картинка переливалась в другую. Колеблющиеся радость-неуверенность увидел Назаров. Сомневалась, понравилась ли?
Он двинулся к Вике навстречу, дважды бережно поцеловал в накрашенные губы.
— Соскучился, — сказал Назаров. — Очень.
Вика засияла: — Котеночек! — На секунду прижалась. — И я соскучилась… Ужасно… — Пожаловалась: — Мне кажется, я похожа на проститутку. Все так смотрят… В метро приставали. Милый, я не совсем поняла, что там, в квартире, украли?..
Назаров с готовностью начал выкладывать квартирные печали. Увлекся… Вдруг со смехом опомнился: — Я какой-то обворованный Шпак! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных… Извини!..