Тело Наташи трепетало в руках Андрея. Она открывала в себе жажду наслаждений, тонула в блаженстве, возвращалась из него другой – удовлетворенной и безмятежной. Андрей был уверен, что только сейчас, здесь, рядом с Наташей, его тело и душа перестают быть неприкаянными. Она – его единственная, его страсть, судьба. У него было много женщин, кроме жены. На одну встречу, на две-три, просто перепихнуться. Конечно, он что-то от них получал. Забвение, облегчение, удовлетворение мужского самолюбия… Но… принимал только со спиртным. Иначе не мог побороть отчуждение, брезгливый холодок, недоверие к чужой душе, неприятие чужого тела. Он и к себе-то относился плохо. Знал, что очень красив, но чувствовал себя злобным уродом. И вел себя соответственно. Может, все не так безнадежно? Может, он просто однолюб? Андрей задыхался от нежности и страсти, когда Наташа томно изгибалась в его руках, тихонько стонала, приоткрыв прелестный розовый рот. Он мог носить ее на руках до конца жизни…
Среди ночи они встали и пошли, обнаженные, на кухню. Нашли в большом холодильнике неплохую еду, бутылку виски. Андрей попросил Наташу рассказать о тех странах, в которых она бывала. Он слушал с восхищением, интересом, гордостью. И вдруг…
– В Париже я была с Джоном… – Андрею показалось, что он ослышался.
– Что? С кем ты была?
– С Джоном. Это английский лорд, миллионер, мы встречались одно время. Ничего серьезного, просто хорошо друг к другу относились. – Наташа заставила себя что-то объяснять и застыла от сознания того, что произошло нечто ужасное.
Андрей залпом выпил полный стакан виски. Налил еще. Он не смотрел на нее, на лбу снова появилась грозная морщина. Наташа попросила:
– Повернись ко мне. Посмотри.
Он повернулся, и стало еще хуже. Его лицо было напряженным и гневным. В нем нарастала страшная, неуправляемая, глухая сила, от которой она уже бежала когда-то. Его голос оставался еще ровным.
– Ну, рассказывай дальше. Как ты трахалась с этим Джоном. С другими Джонами… У трех вокзалов с алкашами сношаются б…и, а в Париже с миллионерами модели. Так ведь, девочка моя любимая?
– Не смей со мной так разговаривать. – Губы Наташи дрожали, на глаза навернулись слезы. – Ты не имеешь права.
– Ну, откуда же у меня права. У придурка нищего, сына дворничихи. А что, в Москве не нашлось Джона, чтоб тебя ублажать?
– Андрей! Замолчи! – закричала в ужасе Наташа. – Я хочу уехать отсюда.
– Ну конечно. О чем тебе со мной разговаривать. Только я еще не заплатил за удовольствие.
Андрей сильно сжал Наташино хрупкое плечо и занес другую руку для удара. Они оба поняли в этот миг, что он ударит ее не один раз. Андрей не сможет остановиться. Наташа смотрела на него, не дыша, огромными глазами на бескровном лице. Никто, кроме него, не знал, какого усилия стоило ему опустить руку. Андрей почувствовал тяжелую усталость, полное отупение, бесконечное отчаяние. Они молча вернулись в спальню, оделись, спустились к машине. Молча ехали по ночному поселку. Она вдруг заметила, что в окнах деревянного дома на отшибе как-то странно мелькает огонь.
– Андрей, это пожар!
Он не остановился, не повернул головы. Наташа вцепилась ему в руку.
– Давай туда подъедем, там могут быть люди.
Андрей молча повиновался. Когда они подъехали к участку и вышли из машины, в одном из окон взметнулось яркое пламя, а из глубины дома раздался детский плач.
– Я возьму мобильник в машине. – Наташа бросилась за сумочкой. Дрожащими руками схватила телефон и стала набирать «01». Она, как смогла, объяснила дежурному, где горит, вернулась к Андрею, но его на прежнем месте не было. Зазвенело стекло, он появился в клубах дыма и бросил через подоконник на снег большой сверток. «Оттащи его подальше». Андрей скрылся, Наташа наклонилась над свертком и увидела, что это ребенок. Живой, выпачканный сажей ребенок, который открывает рот, но не может закричать от потрясения.
* * *Славе Земцову позвонили поздно ночью из местного отделения милиции. «Горит дом, за которым вы просили присмотреть. Упустили. Пожарные на месте. В доме оказались дети. Взрослых нет. Какой-то мужик бросился в огонь. Вытащил нескольких. Сам сильно обгорел. Одного парнишку не спасли».
Когда Слава приехал на место пожара, огонь уже потушили, машины «Скорой помощи» увозили пострадавших. У забора стоял вишневый «Опель», рядом с ним – заплаканная девушка.
– Это ваш спутник спасал детей? – спросил Слава.
– Да. Андрей Зимин. Мы возвращались, а тут… Его увезли, врачи сказали: состояние крайне тяжелое. Господи, это машина моей подруги, мне нужно ее вернуть и мчаться в больницу. Они сказали в какую. А я не могу. Руки дрожат. Знаете, один мальчик погиб. Там были совсем маленькие дети. Одни.
– Успокойтесь. Я вас отвезу. Я из милиции. Только поговорю с ребятами.
Виноватые милиционеры лишь развели руками.
– Когда ты позвонил, что нашел недалеко тот самый скальпель, мы решили с утра устроить тут шмон во всех домах. Этот собирались в первую очередь проверить. Но видишь, что получилось.
Слава давно придерживался одного правила: обвинять в неудачах можно только самого себя. Он с группой оперативников с металлоискателями за несколько дней обшарил столько километров, нашел скальпель в лесочке у станции Мамонтовка, вычислил подозрительный дом, поговорил с местными оперативниками, а сам поехал домой, потому что смертельно хотел спать. Поспал несколько часов. Они ему пригодятся, потому что теперь об отдыхе можно только мечтать. Перед тем как сесть в вишневый «Опель», он разбудил по телефону Павла Ивановича. Тот связался по мобильнику с Сергеем, который находился в поезде. Сергей позвонил Дине и Валентине Петровне.
* * *Антонина прибежала на платформу и поняла, что последняя электричка давно ушла. Она спустилась по лестнице и пошла по тропинке параллельно путям по направлению к Москве. Ребенок спал у нее на руках. Она слышала позади вой пожарных машин, но не оглядывалась. Через час ноги ее стали подкашиваться, глаза слипались. Она дошла до какой-то станции, поднялась на платформу и села на скамейку. Видимо, задремала, но вдруг вздрогнула от какого-то внезапного сна, подхватила чуть было не скатившегося с коленей младенца и увидела двух мужчин, направляющихся к ней. Она вскочила и побежала по ступенькам с платформы. Налетела на машину, которая показалась ей милицейской. Безумная паника овладела Антониной. Она побежала в сторону лесополосы. Когда кончились силы, исчезла паника. Ее сменила страшная апатия, желание забиться в какую-нибудь нору и ждать сна или смерти. Антонина откинула край одеяла, посмотрела на маленькое личико, гримасничающее во сне. Она подошла к старой сосне, положила под нее сверток, а сама поплелась куда глаза глядят.
Глава 31
Вот и все. Мозг, память освободились от груза целой жизни. Все прошло. Гибельный миг ухода самого дорогого существа. Невероятное преодоление – он своими руками пересадил живую почку Артема чужому ребенку. Кошмар похорон. В эту ночь Александр Сергеевич простился с тем пестрым временем, которое было его биографией. Он сидел в темноте кабинета и совершенно отстраненно разглядывал себя в разные годы, события, других людей. Все это когда-то имело смысл, иногда очень даже большой. Но он исчерпал себя. Любой путь ведет к погребению кого-то или чего-то. Александр Сергеевич с четкостью и оперативностью практикующего хирурга принял решение – не реанимировать свою жизнь, лишившуюся смысла, не оттягивать ее формальный конец. А может, это страх перед болью, невыносимой болью, раздирающей грудь? Какая разница. Значит, он уйдет трусливо, но он это сделает. Врач может принять решение о прекращении страданий только одного пациента – самого себя.
Александр зажег настольную лампу, положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку. Нужно как-то объяснить свое решение жене. Он ведь бросает ее в этот жуткий час. Что сказать? «Мы больше не поможем друг другу, в горе каждый одинок и независим… Мы будем смотреть друг на друга глазами несчастья и бередить раны… Тебе лучше проститься со мной и сыном… Пережить один раз…» Нет, все не то. И он написал: «Милая, прости, не хотел тебя будить. Мне нужно вырваться на время из Москвы. Похожу на лыжах. Не беспокойся, отдохни. Люблю тебя. Александр».
Он посидел до рассвета, потом надел спортивный костюм, подошел к стеллажу с книгами и достал пистолет, купленный когда-то на всякий случай. Затем снял с антресолей лыжи и тихо вышел из квартиры, оставив ключи на столике в прихожей.
* * *В ожоговом центре Дина и Валентина Петровна встретили Наташу Борисову, бледную, заплаканную, вздрагивающую от любого шороха.
– Наташа, что ты здесь делаешь? – спросила Дина.
– Там Андрей. Он без сознания. Обожжено восемьдесят процентов тела. Дина, спроси у них: он не умрет?
– Но что случилось?
– Пожар. Мы были за городом. В Мамонтовке. А там огонь. Какой-то дом горел. В нем дети. Он их спасал.
– Но что случилось?
– Пожар. Мы были за городом. В Мамонтовке. А там огонь. Какой-то дом горел. В нем дети. Он их спасал.
– Боже мой! Я сейчас спрошу. Мы приехали посмотреть на этих детей. Ищем украденного ребенка.
В вестибюле появились Павел Иванович и Слава Земцов.
– Дина, Валентина Петровна, пойдемте. Сейчас вам дадут халаты, и вы сможете посмотреть на ребят. К сожалению, один мальчик погиб. Эксперт установил, что ему примерно пять-шесть лет. Больше ничего не знаем. Наши сотрудники собирают в разных ОВД заявления о пропаже. – Павел Иванович повел женщин в отделение, а Слава подошел к Наташе.
– Вас к Андрею сегодня не пустят. Поезжайте домой, отдохните. Я попрошу врачей позвонить, когда появится какая-то определенность.
– Он умирает?
– Зимин в очень тяжелом состоянии. Но он здоровый, сильный человек. Главное, чтобы сердце выдержало. А там уже пересадки кожи, все такое. Лечение долгое, но с этим справляются.
– Он очень красивый… был.
– Врачи постараются. Поезжайте домой. В таком состоянии вы ему не поможете.
– Я смогу увезти его в Швейцарию, Японию. Там хорошие клиники…
– Дорогая моя, это все потом. Сейчас его лишний раз шевелить нельзя. А вы, кажется, фотомодель? Где-то я видел ваш портрет.
– Да-да… Так мне позвонят? Может, вы тоже позвоните, если что-то узнаете?
– С удовольствием. Давайте ваш телефон.
Наташа ушла, а Слава грустно смотрел ей вслед. Кто-то, наверное, здорово позавидовал этому счастливчику. А он лежит сейчас, как головешка, и не осознает, какая девушка по нему убивается. Вообще-то парень и сам что надо. Если бы не он, все дети могли погибнуть.
Валентина Петровна так волновалась, что в кабинете заведующего отделением попросила стакан воды и минуту посидела с закрытыми глазами, успокаивая сердце.
– В общем, так, – сказал врач. – К нам поступило восемь детей. Самую маленькую – примерно семи-восьми месяцев – выводим из комы. Тяжелое отравление угарным газом, проблемы с легкими, сердцем. У остальных – шок, обожжены дыхательные пути, есть ожоги. Опасности для жизни все это не представляет.
– Один мальчик погиб, – тихо сообщил Павел Иванович. – Ну что ж, Валентина Петровна, если вы готовы, начнем опознание.
Всем выдали халаты. Заведующий отделением пошел вперед, остальные потянулись за ним. Перед дверью палаты Павел Иванович пропустил женщин вперед, Дина мягко подтолкнула Валентину Петровну, а сама на минуту оказалась за ее спиной.
– Ванечка! – разнесся по отделению счастливый крик. – Деточка моя золотая! Радость моя!
У Дины хлынули из глаз слезы. Она смотрела, будто сквозь залитое дождем окно, на Валентину Петровну, опустившуюся на колени перед одной кроваткой, целующую ручки и ножки оторопевшего малыша.
Тот оказался очень сообразительным. Приподнялся, заглянул большими круглыми глазами в лицо Валентины Петровны и произнес уверенно и удовлетворенно:
– Баба пришла. Баба Валя. – И вдруг громко, с облегчением заревел, прижался мокрым личиком к рукам Валентины Петровны. – Где ты так долго была?
Дина всхлипнула и уткнулась в плечо Павла Ивановича, который странно морщился, хмурился и сопел.
* * *Сергей побывал в «гареме», узнал о том, что Вера Козлова пыталась повеситься, ее откачали и отправили в больницу. Он посидел у сторожихи, попил чаю, угостил ее своими бутербродами.
– У нее что-нибудь случилось? Почему она решила с собой покончить?
– А что у нее случается? – пожала плечами сторожиха. – То пьеть, то не пьеть. Вот и все ее случайности.
– Может, приезжал к ней кто-то? Или она куда-то ездила?
– Ирка, дочка, у ней в Москве учится. К ей почти не ездить. Деньги присылает. Раз в месяц. Верка дня два на их пьеть. А сама тоже никуда не ездить. Куда ей? Один раз, правда, поехала. Вроде как Ирку навестить. Дня два дома не была. Потом пила неделю.
– Когда она ездила?
– Я не скажу. Ты пойди в котельную. Она там работаеть. Они тебе посмотрють, на когда отпрашивалась.
Хмурый мужик в котельной долго рассматривал удостоверение Сергея.
– Частный детектив. Это еще что за гусь?
– Ну, сыщик, если вам так понятнее.
– Типа мент, что ли?
– Да.
– А что, Верка в Москве дорогу неправильно перешла или ругалась пьяная?
– Да нет. Просто могла быть свидетельницей одного происшествия, которое я расследую.
– А ближе свидетелей не нашлось? – пробурчал мужик, но стал смотреть замызганный журнал. – Вот. Двадцать пятого октября не выходила, двадцать шестого, двадцать седьмого. Двадцать восьмого пришла с утра, но пьяная. Домой ее отправили. Потом работала, пока не повесилась.
– А что вы думаете о ее попытке самоубийства? Какая могла быть причина?
– Вот стану я частным детектором, тогда и буду про Веркины причины думать. Что ей в голову стукнуло.
– Все понятно. Не стану больше вас задерживать. До больницы далеко?
«Что же это? – думал Сергей, покидая негостеприимную котельную. – Двадцать пятое октября. Убийство Марины Федоровой произошло двадцать шестого. Неужели нашел?»
* * *Наташа вошла в квартиру, пошатываясь от усталости. Дашка, растрепанная, в халате, плелась как раз в ванную умываться. Нины не было.
– Дашенька, – попросила Наташа, прислонясь к стене, – случилось несчастье. Сходи, пожалуйста, к Гале, дворничихе, скажи: Андрей в ожоговом центре. Он очень пострадал, спасая детей на пожаре. Вот телефон. Только, пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. И Галю попроси. Хочу часок полежать. Мне ужасно плохо.
– Ни фига себе новости! Какой пожар? Какие дети? Я-то думала, что вы любовью занимаетесь, как все нормальные люди.
– Даша, я же попросила. Потом.
Наташа сняла пальто, сапоги, прошла в комнату и легла на диван прямо в джинсах, свитере, накрывшись пледом с головой.
Дашка заметалась по квартире. Сообщать новости первой она любила. Даже неприятные. Она умылась, накрасилась и горящими глазами стала разглядывать разложенные по всей комнате вещи, привезенные ей Наташей. Она выбрала джинсы серебристого цвета, голубой кашемировый свитер, короткие серые сапожки на шпильках. Сверху надела синюю джинсовую куртку на васильковом меху от Роберто Ковалли. Потом взглянула на лежавшую неподвижно Наташу и быстро открыла ее чемодан. Нашла широкий газовый шарф синего цвета и повязала его на голову легким эффектным облаком, как у сестры на одном снимке. Посмотрела на себя в зеркало и присвистнула от восхищения: «Вот это клево. Просто отпад».
Даша постаралась исполнить свою миссию строго и скорбно. Галя растерянно взглянула на нее, взяла бумажку с номером телефона и ни о чем не стала спрашивать. Дашка немного огорчилась, но забыла об этом, как только вышла во двор. Там разговаривали две девочки из их подъезда. Дашка радостно отметила, что у обеих при виде ее отвисла челюсть. Она лениво подошла к ним.
– Привет, Надька. Здорово, Катька. Что-то я вас давно не видела. А я тут вас вспоминала. Наташка, сестра, мне шмотки привезла с Недели высокой моды в Париже. Девать некуда. Я совершенно новые вещи выбрасывать собираюсь. Мы с мамой их в бутиках покупали. Может, хотите посмотреть?
– Ты что, продаешь?
– Да ты что! Моя сестра знаешь сколько за показ получает! Я так отдаю.
Когда Нина через час пришла домой, одна из комнат была завалена вещами, которые Дашка вытащила из шкафов.
– Мам! – возбужденно выкрикнула дочь. – Я отдаю девкам свои платья. Я ж буду теперь ходить в том, что Наташка привезла.
– Покажи, что она тебе привезла, – попросила высокая Надя.
Дашка вошла в ту комнату, где спала Наташа, и взяла несколько вещей. Вернулась, осторожно разложила их на кровати. Девочки онемели.
– Ух ты, – произнесла наконец коренастая бойкая Катя. – Умереть не встать!
Надя, как загипнотизированная, двинулась к черному прозрачному платью с рисунком из букетов красных роз. Она взяла его, как дорогую, хрупкую вещь, и приложила к себе. Посмотрела в зеркало и зажмурилась, таким ослепительным показалось ей собственное отражение.
– Может, продашь? – сдавленно попросила она Дашу.
– Совсем крыша поехала? – весело расхохоталась та. – Ты соображаешь, сколько это стоит? Да оно вообще на весь мир в одном экземпляре есть! Я ж тебе сказала, что можно брать. Бери вот это, это, пальто вот хорошее.
– Выбрось ты на помойку свое пальто, – вдруг с ненавистью прошипела Надя. – И весь этот секонд-хенд. Как же, в бутиках они купили! Да у меня, может, норковая шуба есть. Я просто таскать ее каждый день не хочу.
– Ой, не могу! Мама, она говорит, у нее норковая шуба, но она ее не носит.
– Не веришь? Подожди, сейчас покажу.
Надя вылетела из квартиры. Вернулась минут через пятнадцать. На ней была новая шикарная шуба шоколадного цвета. Дашка растерялась на мгновение, но тут же нашлась:
– Да это китайская подделка. Синтетика. Правда, мама?
Нина подошла, пощупала, подвела Надю к свету.