– Ты не горячись, Раечка. Дело серьезное. Я подумаю часок и скажу тебе точно. Пятнадцать тысяч меня вполне устроит.
– Какой ты… Ладно. Через час я тебя жду.
Когда он вернулся, деньги лежали на столе.
– Вспомнил я, Раечка. Конечно, отдал на усыновление. И, конечно, за границу. Как сейчас помню. Ребенок был исключительный. Здоровый, красивый. На него заказ пришел из Франции. Только фамилий-адресов нам, Рая, не оставляют. Ты же знаешь. Такое правило.
– Ладно. Забирай деньги и вали отсюда.
Он вышел, а она еще долго сидела, сжав зубы. Поигралась в мамашку из аргентинского сериала, и хватит. Пора со всеми разобраться. А может, только с собой. Гера не должен узнать, что от состояния, которое она хочет ему завещать, несет дерьмом и кровью. А что не найти ей родного сына – это даже к лучшему. Гера – ее мечта о сыне. Ей нравится в нем, кроме прочего, еще и то, что родила его чистая, интеллигентная женщина, воспитал мудрый, благородный человек. Гены, мать их так. Дома Раисе строят лучшие архитекторы, драгоценности она покупает у лучших ювелиров. Так неужели ей на старости лет нельзя родного человека, наследника выбрать по вкусу?
Раиса позвонила секретарше и велела пригласить на следующий день адвокатов, нотариуса, банкира, ведущего ее финансовые дела.
* * *Дина была во дворе с собакой, когда к ней подошла Вера.
– Дина, ты не знаешь, почему Олега ищут?
– Знаю, Верочка. Им Сандра нужна. В общем, в одном деле мелькнула похожая девушка. Мы выяснили, где она живет, но ее там сейчас нет. Квартира съемная.
– Ты не можешь мне сказать правду?
– Пойми, правды пока нет. Есть самые разные предположения, версии. Я хочу, чтоб они ее нашли. Она ведь у вас дома была. А вдруг она что-то знает, скажет, ниточка появится. А где Олег?
– Я понятия не имею. С работы ушел, домой не явился. Но, знаешь, он ведь в последнее время меня не предупреждает. Ты думаешь, Олег с ней?
– Да нет у меня никаких предположений. Может, пьет где-то. А к родителям твоим он не мог поехать?
– Нет его там. Я звонила.
Из-за угла дома появилась навьюченная Нина и подошла к подругам.
– Девочки, можно с вами постою? Это называется, двух взрослых дочерей вырастила. Одна сидит в больнице у чужого мужа. Другая наряды перед зеркалом меняет. Вот и вся их помощь матери.
– Нина, Наташа действительно страдает, – заметила Дина. – Представляешь, парень на глазах у нее горел? К тому же он подвиг совершил. Сейчас находят родителей спасенных им детей. Они ему рвутся руки целовать, а он лежит – ничего не видит, не слышит.
– Да я что, надеюсь, он выживет. Только пусть дальше живет и подвиги совершает без моих дочек. Ой, смотрите, Нелька идет. А я не знала, что ее выпустили.
– Да ее сразу отпустили. Под подписку. Суд, конечно, будет. От мужа многое зависит. Какое он заявление написал, – сказала Вера и позвала: – Неля, здравствуй. Иди к нам, расскажи, как у вас дела.
Неля подошла и скорбно потупила накрашенные глаза:
– Какие дела, Вера. Я хочу уйти.
– Куда это ты уйти собралась? – удивилась Нина.
– Из жизни, конечно. Этот убийца скоро выпишется, сами понимаете, что будет вытворять.
– Да брось, – сказала Нина. – Он понимает, что за вами теперь милиция присматривает. Дело ведь завели. Хотя я лично не представляю, как вы в одной квартире жить собираетесь. Как ты могла, не понимаю? Ножом! С ума, что ли, сходишь?
Неля медленно подняла ресницы и уставилась на Нину пронзительным взглядом.
– Ах, ты не понимаешь, бедняжка! Ты не понимаешь! Ты не соображаешь, до чего можно довести человека постоянными издевательствами! – Неля вопила на весь двор. – Ты – моя подруга. И я тебе скажу правду. Я умный человек, и ты должна быть счастлива, что я с тобой общаюсь. Но ты тупая сволочь. Как все.
Неля сделала несколько шагов к дому, потом величественно повернулась и выразительно произнесла:
– Пошли вы все к черту!
Женщины переглянулись. Помолчали.
– Что за люди живут в этом доме, – заметила Нина. – Про Нельку и говорить нечего. Но вот Вальку возьмем. Которая с тобой, Вера, на одной площадке живет. У нее еще дочка такая длинная, Надька. Так вот эта Валька всю дорогу мне жалуется на свою ужасную нужду. А Надька вчера к нам домой пришла в шикарной норковой шубе. Говорит, родственница подарила. Так я и поверила. Ничего себе подарки. Да у них сроду родственников не было.
– А сколько лет этой Надьке? – спросила Дина.
– Четырнадцать. Представляешь? Четырнадцать исполнилось как раз в тот день, когда Марину Федорову убили. Ой, Верочка, извини.
– Да брось ты извиняться. – Вера устало махнула рукой и пошла к дому.
Дина взяла сумку Нины за вторую ручку, и они вдвоем потащили ее. Топик побежал рядом. Дина простилась с соседкой, поднялась к себе и сразу услышала телефонный звонок.
– Это Сергей. Привет. Я из Александрова. Дина, дочка Олега Федорова работает в доме ребенка в Москве. Зовут ее Ира. Фамилия матери – Козлова. Мне кажется, у Валентины Петровны такая есть, не помнишь?
– Конечно, есть. А она с Олегом знакома, виделась с ними?
– Нет, никогда. Может, она и не знает ничего о нем. Вернее всего, что не знает. Но мать не нашла здесь ее свидетельства о рождении. Возможно, она в Москву взяла его зачем-то. Ты не проверишь? Просто спроси у нее.
– Я попробую. А что еще ты узнал?
– Тут сложная история с матерью, бывшей любовницей Олега. В день убийства Марины она была в Москве. Говорит, у дочери останавливалась. Та живет у подруги на Щелковском шоссе. Но Верка как-то не очень уверена в том, что дочь это подтвердит. И самое главное. Вернувшись в Александров, она пыталась повеситься. Сейчас находится в больнице.
– Ох! У меня даже мурашки по спине поползли.
Глава 34
В школе она считалась безнадежной безотцовщиной. Но мать однажды сказала, что у нее есть отец. И показала свидетельство о рождении, где черным по белому было написано: «Отец – Федоров Олег Викторович». Мать отказывалась о нем говорить, а дочка и спрашивать перестала, сделала вид, что забыла. Как-то в день получки мать пришла в легком подпитии и принесла красное шерстяное платье. Девочка надела, подошла к зеркалу и не узнала себя. Мать растроганно произнесла: «Вот какая красивая девка выросла. Вся в папку. Он знаешь какой парень был. Закачаешься!»
Девочка росла, и все тяжелее становился камень в ее сердце. Она разучилась радоваться. Чему? «Гарему»? Нищете? Жалкой, опускающейся на дно матери? Или прикажете, как ее сверстники, балдеть от мороженого, кока-колы, а позже – от вина, сигарет, свиданий? Девочка любила только одно занятие: рассматривать по вечерам в постели иллюстрированные журналы о богатых и знаменитых. Ей казалось, что где-то среди них есть ее отец. Что однажды он ее найдет и, показав роскошный дом, автомобиль, наряды, скажет: «Это все твое». Но девочка была не из тех людей, которым мечты заменяют жизнь. Ее жизнь – суровое, жестокое, никого не интересующее выживание. Она почувствовала гневное презрение к своим детским цветным иллюзиям. Ее первая связь с парнем нисколько не смягчила жесткий, лишенный женственной слабости характер. Наоборот, она все поняла и горько смеялась про себя. Так вот каким местом становятся отцом. Какое громкое слово для омерзительных похотливых козлов. Девочка стала взрослым человеком с огромной, тщательно спрятанной от посторонних глаз проблемой. Самым продуктивным чувством для нее была ненависть. Проблема заключалась в том, что свою ненависть она любила больше, чем себя, больше, чем жизнь. Ее мечты становились все мрачнее и конкретнее: они были только о мести.
* * *Раиса всю ночь разглядывала темноту. Она видела там свою жизнь. Видела ее другими глазами, прелестного, чистого, неопытного мальчика. Она устроит ему красивый праздник, пригласит всю свору своих душеприказчиков. Гера сначала подумает, что это игра, шутка, но наступит минута, когда он поймет, что стал богатым человеком. Удивится, испугается, обрадуется, расчувствуется. Ему не придет в голову узнавать, как заработала Раиса состояние, которое решила частично передать ему при жизни, остальное – завещать. Пока ему не придет в голову узнавать. Но рано или поздно информация станет просто падать к его ногам. Ему будут ее дарить и продавать. Так происходит со всеми богатыми людьми.
Начальный капитал… Раиса заработала его, открыв подпольный притон с десятком девиц, приехавших в Москву в поисках работы, как и она сама. Раиса искала деловых контактов с наркоторговцами, без которых не смогла бы выйти на уровень настоящих доходов. Девушек сажали на иглу, обучали параллельной профессии – наркодилера. Коллектив становился больше, и Раиса пришла к принципу разделения труда. У нее появился вполне приличный штат людей для выполнения опасных и дорогих заказов. Они не принадлежали к существующим бандам. Раиса поняла, что ставку надо делать на индивидуалистов, профессионалов, безжалостных и неуловимых. А контакт с Андреем Ильичом, не прекращавшийся с их первой встречи, вывел бизнес Раисы на международный уровень. На ее деньгах и людях держалась его деятельность, связанная с похищениями и продажей детей на усыновление, в рабство и на органы для трансплантации.
Начальный капитал… Раиса заработала его, открыв подпольный притон с десятком девиц, приехавших в Москву в поисках работы, как и она сама. Раиса искала деловых контактов с наркоторговцами, без которых не смогла бы выйти на уровень настоящих доходов. Девушек сажали на иглу, обучали параллельной профессии – наркодилера. Коллектив становился больше, и Раиса пришла к принципу разделения труда. У нее появился вполне приличный штат людей для выполнения опасных и дорогих заказов. Они не принадлежали к существующим бандам. Раиса поняла, что ставку надо делать на индивидуалистов, профессионалов, безжалостных и неуловимых. А контакт с Андреем Ильичом, не прекращавшийся с их первой встречи, вывел бизнес Раисы на международный уровень. На ее деньгах и людях держалась его деятельность, связанная с похищениями и продажей детей на усыновление, в рабство и на органы для трансплантации.
Раиса представила себе поганую рожу Андрея Ильича, рассказывающего Гере, наследником какого капитала ему посчастливилось стать. Она заскрипела зубами. Это невозможно. Увидеть ужас и отвращение на милом лице? Раиса вновь увидела в ночи крошечного ребенка, которого терзают чьи-то руки. Вновь низ живота пронзила острая боль. За этот грех ей гореть в аду. Но пока жива, она может позаботиться о человеке, ставшем ей дороже родного сына. Именно так. О дорогой детке нужно позаботиться.
Раиса встала очень рано, долго стояла под ледяным душем. Одеваясь, бессознательно выбирала вещи поскромнее. Посмотрела на себя в сером костюме от Шанель и усмехнулась: «Чисто мамашка, твою мать!»
Первым в кабинет Раиса вызвала Никиту. Разговор был коротким. «Вечером девочки, вино, клофелин. Самоубийство. Повесится в сауне. Тело не убирать. Вызовем милицию. Думаю, его ищут. Пусть найдут».
* * *Дина позвонила Александру Васильевичу, рассказала о том, что узнала в школах, о своей неудавшейся попытке встретиться с матерью убитого мальчика Саши Петрова.
– Но самое главное мне сообщил Сергей из Александрова. Он, кажется, что-то нашел.
Александр Васильевич внимательно выслушал рассказ Дины.
– Да. Это очень серьезно. Занимайтесь Ириной. Повторите мне, пожалуйста, все данные по Саше Петрову. Я проверю по своим каналам, почему дело закрыли. Может, даже попытаюсь мать найти. Два убитых ребенка на одном пятачке, нож, отсутствие результатов следствия по первому случаю – слишком странное совпадение. Возможно, конечно, дела не связаны, но скорее всего что-то есть.
* * *Перерыв всю комнату в поисках метрики дочери, Вера в сопровождении Сергея вернулась в больницу. Они остановились у входа.
– Вера, не хотите мне рассказать об Ирине? – спросил Сергей.
– Чего я скажу. Девка как девка. Серьезная, правильная, злая.
– Что значит – правильная?
– Чтоб все по ее было.
– А злая?
– Людей терпеть не может. Ну, здешних. Ну а че? Разве тут люди? А она – непьющая.
– Вера, я сегодня уеду в Москву. Мне придется сообщить о вашей поездке официальному следствию.
– Это что ж значит: меня в убийстве могут обвинить?
– Конечно, нет. Но проверять будут. У следствия есть отпечатки пальцев убийцы. На кнопке звонка в квартиру. Скорее всего вас вызовут в Москву. Дочь тоже должна дать показания.
– Ирка?.. – Вера надолго задумалась. Потом решилась: – Не надо ее вызывать. Не знает она ничего. Я ее не нашла. Дочь в тот день в другом месте ночевала. Клавдия, у которой она живет, сказала, у Ирки парень есть. Она может на ночном дежурстве быть, а может у него. Его адреса Клавка не знала. Я пошла ночевать на вокзал. Эта лахудра меня дальше порога не пустила.
– Вера, но ваши слова трудно проверить. Вы с кем-то разговаривали на вокзале? Может, милиционер вас заметил?
– Не знаю. Выпила в туалете бутылку водки и спать на лавке легла.
– А потом? Вера, все очень серьезно. Вам нужно алиби на утро двадцать шестого октября. С девяти до десяти. Если его нет, вас могут задержать для проверки. Возможно, надолго.
– А отпечатки, ты говорил?
– Убийц могло быть двое, трое. Кто-то звонил в дверь, кто-то нож держал. Кто-то, может, вообще на площадке стоял.
– Чертовня какая-то. Ну что ж. Есть у меня это чертово алиби. Сейчас найду.
Вера порылась в кармане куртки и вытащила клочок бумаги с адресом.
– Я сюда еще до восьми приехала. В девять открыли.
– Что это за адрес?
– Лаборатория, где на СПИД проверяют. Приехала ко мне знакомая из другого города. Помнишь, говорит, Митьку-механика? Он помер. От СПИДа. Ты, говорит, с ним, случайно, не спала? Нет, говорю. Я с ним в домино играла! Ох, говорит, Верка, ты попала. Ну, дней через десять позвонила – этот адрес дала. Провериться, говорит, надо. Я и поехала. А лучше бы сразу удавилась.
– Что показал анализ?
– Результат показал. Положительный.
– Мне очень жаль. Но надо побороться. Сейчас медицина…
– Я знаю. Сейчас медицина ждет не дождется, когда придет к ей Верка Коза без копейки денег и скажет: лечите меня, дуру несчастную.
– Может, дочь поможет? Она же вам присылает деньги?
– На бутылку хватает. На лекарства – мало. Да я и не скажу ей ни за что. Не хочу, чтоб она об меня пачкалась. Вырвалась – пусть чисто живет.
– Ладно, Вера. Будем прощаться. Спасибо вам за искренность. Бумажку с адресом я возьму, сам проверю и сниму подозрения. Уверен, что все так и было, как вы сказали. А это просто на память. – Сергей положил Вере в ладонь двести долларов и быстро пошел к больничным воротам. Надо же уродиться такой горемыкой, как эта Верка Коза.
* * *Олег проснулся от тяжелого сна и почувствовал, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Обе руки, как и обе ноги, были прикручены веревками к спинкам металлической кровати, на которой он спал. Несколько минут он пытался освободиться, потом заорал:
– Сандра, дура чертова, что за шутки! Ты где?
Дверь открылась, и на пороге появилась Сандра. Ее лицо было ярко накрашено, из одежды – крошечные черные трусики и высокие, до коленей, черные сапоги на высокой шпильке с металлическими прибамбасами. Олег попытался говорить спокойно:
– Слушай, кончай, а? Не люблю я эти фокусы.
– Да что ты? – издевательски удивилась Сандра. – К тебе утром заходит любимая женщина в эротическом наряде, а ты вот так, наотмашь: не люблю фокусы. Это не фокусы, папик. Это просто твой час пришел, любовничек мой ненаглядный.
– У тебя часом крыша не поехала?
– А если и поехала? Что в этом плохого? Хороший папик всех детей любит одинаково. Ему все равно, съехала крыша или нет.
– Развяжи меня. Что ты несешь? Развяжи меня.
– Ты не понял. Сейчас у нас любовь будет. Вот так. Ты лежишь, как баран, связанный, а я сверху. Хочешь?
– Последний раз говорю, развяжи! Мне не нужны твои игры, идиотка.
– Не зарекайся. Сейчас понравится, папик.
– Да что ты заладила: папик, папик.
– Ох, не любишь. Ты ж у нас молодой плейбой. Ничего. Сейчас тебе станет интересней.
Сандра взяла со стола какую-то бумажку и поднесла к глазам Олега. Он присмотрелся и похолодел от ужаса. В ее руках был кусок его украденного свидетельства о браке.
– Что это?
– Ты видишь что. Вот твоя фамилия, а вот мамашки нашей. Верунчика. – Сандра стала с силой мять бумагу. – В туалет надо положить, а то там бумага кончилась.
– Сандра, объясни, я прошу тебя. Где ты это взяла?
– Где лежало, там и взяла.
– Сандра! Этого не может быть. Неужели ты?
– Что я? Девчонку твою прикончила? Хорошо попроси – может, и скажу.
– Умоляю тебя, – прохрипел Олег.
– Ну я. А что такого? Что, сестры поссориться не могут?
– Ты больная. Какие сестры?
– А вот такие. – Сандра ткнула ему в лицо другой документ. Это было свидетельство о рождении Ирины Федоровой, дочери Веры Козловой и Олега Федорова, выданное в александровском загсе.
– Ирина?
– Ну, извини. Сандры в «гареме» не рождаются.
Олег смотрел на искривленные в ухмылке ярко-красные губы и понимал, что это гримаса идиотки. В нем рождалось бешеное желание стереть эту гримасу, смять проклятое лицо.
– Чего ты хочешь, сумасшедшая тварь?
– А ты не знаешь? Любви, папочка. Любви и ласки.
Олег с невероятным усилием рванулся. Спинки кровати затряслись, зашатались. Он смог дотянуться зубами к веревке на одной руке. Краем глаза заметил, что Сандра метнулась в кухню, вернулась с ножом. Олег откинулся на подушку, прикрыв глаза, как будто обессилев. Сандра осторожно приблизилась. Ему удалось схватить рукой, привязанной к расшатанной спинке, ее запястье. Веревка треснула. Олег подтянул Сандру к себе, придержал привязанной рукой, а освободившейся нанес страшный удар кулаком в лицо. Потом еще и еще. Ее лицо залило кровью, она захлебнулась, закашлялась. Попыталась достать его ногой, но не получилось. И тут кровать развалилась. Олег оказался на полу. Он отпустил Сандру, пытаясь освободиться от веревок и обломков кровати. Острый металлический каблук вонзился ему между ребер. Закричав от острой боли, Олег попытался отвернуться, закрыть грудь, живот, спрятать лицо. Но удары каблуками сыпались на него, как автоматная очередь. Когда Сандра упала, поскользнувшись на крови, Олег не шевельнулся.