-- Ну, домой, "Мосси"? - Командир без особой приязни оглядел затянутые серою хмарью небеса. Погода портилась все сильнее.
-- Вон, поглядим на ту долинку. Кажется, я видел какие-то строения. На карте там что-нибудь есть?
-- Мы еще не снимали тот район. Думаешь, наци устроили кемпинг?
"Мосси" нырнул ниже, мерно рокоча двигателями. Двое в кабине не знали о полученном внизу приказе - ни в коем случае не демаскировать себя. Зенитчики тихонько сквернословили у орудий, но стволы молчали. Пройдя над долиной, фоторазведчик отщелкал остатки пленок и повернул домой, в Англию.
-- А ведь там - замаскированная полоса, Дик!
-- Еще один аэродром подскока?
-- Да не похоже. Ни одного самолета не видел.
-- Может, только построили. Или уже бросили.
-- Может и так.
Но пристальный взор фотоаппаратов смог различить больше, чем усталые глаза летчиков.
-- Отправьте кого-нибудь на объект. Хоть какая-то информация нужна. Может быть, это то, о чем они так орут на весь мир.
-- Сэр, мы пока не можем забросить новых агентов туда.
-- В чем дело?
-- Вот уже месяц, как меры безопасности у немцев усилены по неясной причине. Боюсь, что пока внедрение невозможно - все прибывшие в район берутся на подозрение. Слишком рискованно.
-- Есть у вас там законсервированные агенты? Чтобы - подходящего профиля?
-- Можно поискать, сэр.
Шелест бумаги, запах сигарного дыма. Кто-то закашлялся.
-- Есть R325/16, сэр. Вы его помните, Уэйн.
-- А-а! Хороший парнишка. Из коммандос! Годится, я думаю...
Почему-то в то утро Виктору не спалось. Он проворочался до шести часов, потом встал, напился в ванной из-под медного крана. Взял из угла дряхлую, неизвестно кем забытую гитару. Уставился в пустоту неживыми глазами. Тихо, мягко рука коснулась струн (с басов возле грифа почти полностью отвалилась проволочная оплетка), и еле слышно он даже не запел, зашептал.
За спиною у меня - крылья,
Что несут меня над спящей Землею,
Оставляя позади мили,
Я гоняюсь за вечерней зарею...
Смутно помню, что я жил где-то,
Где-то там, где аметист с синим,
Где-то там, где до сих пор - лето.
Может быть, в иной, небесной
России...
Еле помню, - были белые перья,
Давний суд, и наказанье построже.
Я еще не мог смириться с потерей...
Вместо перьев ныне - черная кожа!
И лечу теперь уродливой птицей;
На закате меня видели дети...
Им не верят. Так что мне не пробиться
К этим людям - остается лишь ветер...
Уэйн встал в шесть тридцать, как приучился в Африке, побрился начисто, потом провел по щеке. Прошел к столу, взял недопитую бутылку бренди, плеснул на ладонь и протер подбородок. После быстро сделал несколько гимнастических упражнений и оделся, как одеваются рабочие. Вспомнив о родовом поместье, Джек усмехнулся, - там бы его уже ждала ванная. Ко всему человек привыкает - он доказал себе это в пустыне. Расчесывая добела выжженную тропическим солнцем шевелюру, Уэйн готовился к разговору с человеком, который стал ему так нужен после приказа центра, что дошел к агенту дальними окольными путями. Соваться в одиночку в пасть гитлеровцам - безумие. Нужны подготовленные, надежные люди, хотя бы трое-четверо. Черт бы взял этих бульдогов из Лондона! Джек, как все ветераны, терпеть не мог манеру начальства давать указания по принципу: "Сделай как хочешь, или сдохни!"
А что остается? Русский, судя по всему, вполне надежен, хорошо подготовлен и бошей ненавидит больше Уэйна. Выбирать особенно не из кого: местные ребята отважны, но совсем ничего не понимают в работе диверсанта. Да и мало их, и каждый занят выше крыши на своем месте. Вот тебе и ну... Обязательно надо подружиться - на случай, если придется прикрывать друг другу задницу.
"Все, Джеки, язвишь над собой? Клери (ведь хорошенькая деточка, а?) лично рекомендовала Вика. Она его знает лучше прочих, и, похоже, парень умеет производить впечатление на женщин. Впрочем, ты просто завидуешь..." - Уэйн закончил чистить зубы и прополоскал рот. Как истый англичанин, он не позволял себе опускаться в любых условиях. Правда, в пустыне приходилось чистить зубы без полоскания и брить не намыленные щеки сухой бритвой. Полканистры в день на человека почти полностью уходили на питье, - и такой водный паек был еще очень щедр. "Бедуины обходятся и без того, брат" - говорил "песчаный варан" Уэйн (нечего сказать, ласковое прозвище, спасибо, удружили). Поджарый, черный от загара, в грязном кефи на белобрысых лохмах, не подчинявшихся никакой расческе, в порванном френче и шортах на голое тело, с "кольтом" М1911 на бедре: новобранцы ненавидели его смертельно, ветераны беззаветно обожали.
Уэйну так сейчас не хватало этих парней.
Английский диверсант неслышно вошел в гостиную, где за чашками с кофе сидел, опершись на подлокотник зеленого плюшевого дивана, странный русский. Сквозь тюлевые шторы рассеянный свет подчеркивал тени под бровями Виктора - глаз не увидеть. Клетчатая рубашка казалась выцветшей. Вик не шелохнулся.
Уэйн первым заговорил на безупречном французском:
-- Я пришел к вам с серьезным разговором, Вик. И совершенно приватно. Зовите меня...
-- Например, Джек. - Виктор не изменил положения, только скользнул потемневшими глазами по аккуратной фигуре собеседника, затянутой в серый костюм. - "Герой, но незаметный. Одет в серое, и много спас человеческих жизней", - процитировал он мысленно. Вслух зевнул, и прозвучало это невежливо, не по - европейски.
-- Вы правда читаете мысли? - Уэйн даже не дрогнул лицом.
-- Правда? Да. - У Виктора отчего-то не было ни малейшего желания кривить душой перед этим профессионалом. - И вы не француз. Вы английский офицер, как у вас говорят, коммандос. Строевик. Были в Африке, хотя загар давно сошел.
-- Лейтенант группы дальнего действия.
-- Славное дело. Но негусто для трех лет чистилища. Как всегда, в чинах быстрее всего растут тыловые жопы.
-- Точно. - Джек неожиданно искренне рассмеялся и сразу изменил отношение к себе. Блеск отличных зубов делал его узкое, породистое, но не слишком красивое лицо много моложе и мягче. - Но и вы, простите, не лыком шиты, как я слыхал. Только не говорите, что пошутили тогда, с танками. Я - то не духовидец, но у вас взгляд характерный. Оценивающе - скромный. Кадровый офицер?
-- Пес с вами... Капитан НКВД. - Виктор тоже улыбнулся, одними губами, но Уэйн понял, что завоевал доверие: он был хорошим физиономистом.
-- Как сказано еще Киплингом, нет Востока, и Запада нет... - Джек не закончил фразу, подождал.
-- У нас говорят проще: рыбак рыбака видит издалека. - Русский вздохнул, и англичанин это заметил. - Ладно, излагайте ваше дело. Можете мне доверять.
Прошло около часа, наконец коммандос погасил в блюдце сигарету, а чекист принялся левой массировать затылок, что-то нелестное бормоча по-русски.
-- И лезть к черту в зубы, так? - Виктор поставил тонкую молочно-белую чашку на стол. - Джек, нужна группа.
-- То-то и оно. Если подходить серьезно, а эти наци там, на объекте, ребята о-очень серьезные, то нужен снайпер...
-- Я могу подработать. За половинную плату, сэр. - Лицо русского искривилось. - Только дай оружие.
-- Будет. Инженер для прохода сквозь укрепления, и хороший сапер при этом - там не обойдется без минных полей, каких-нибудь поганых ловушек, потом кто-то, кто хорошо понимает в радиотехнике, и медик...Да, хорошо бы медика. Конечно, рану перетянуть каждый из нас сможет, но если дело серьезнее... Хватит. Больше не надо, меньше, - пожалуй, некуда. Фруктовый салат, если вернемся, нам обеспечен. Как жаль все же, ты не можешь внушить охране этой чертовой крепости, что мы - инспекция от самого Гитлера...
-- Ага, без машины, без документов, без охраны, без паролей... И даже если все это будет - новые лица тут же привлекут внимание, позвонят напрямую в Берлин... Понятно излагаю?
-- Ладно, ладно, я просто пошутил. Я все понимаю, друг.
-- Спасибо, хоть не зовешь товарищем...
Виктора под вечер вот уже третий день донимали тянущие головные боли. Во рту словно нагадила жаба. И все же он смотрел в темное небо с горькой радостью, - сегодня дошла весть о сражении на Курской дуге. Он лучше французов понимал, что значит такая победа. И сколько жизней стало платой. Где-то под звездами, на ужасной высоте мигнула еще одна, нештатная звезда, и тогда черную занавесь рассек белый луч, еще один скрестился с первым.
В эти секунды неуклюжий от дополнительной брони Fw-190 из таранной эскадрильи ПВО Арнхейма залпом четырех пушек распорол крыло "Ланкастера" и пошел к темной земле, не избегнув очереди "браунингов" хвостового стрелка. Английский бомбардировщик тяжко, медлительно развернулся, но искра из развороченного выхлопного коллектора подожгла хлещущий бензин, и четырехмоторный гигант рухнул в ста пятидесяти километрах от Арнхейма и в трехстах метрах от внешнего периметра объекта "Аугсбург". Наутро поисковые команды разобрали обломки и достали семь черных, скорченных тел. В зубах командир "Ланкастера" сжимал почти неповрежденную трубку - но только зубы торчали из углей, что остались от лица.
Вчера она вошла в комнату, когда разговор уже, по сути, закончился, и эти несчастные секретчики допивали кофе. Пара голубых и пара темных, почти черных - глаза обратились на нее. Кажется, у англичанина получилось уговорить Виктора на это безнадежное дело. Сердце у девушки сжалось, словно застыло. Она незаметно потерла локтем левый бок и сказала:
-- У вас будет инженер, Джек. Завтра вечером он должен приехать. Сильно рискуя, кстати сказать. И медик-радиотехник у вас будет. - Она стояла в дверном проеме, высокая, в белом открытом платье и белых туфлях на каблуке, с каштановыми локонами на голых плечах, словно киноактриса. - Будет! - звонко повторила она. - Я им буду!
-- No! A mad girl!.. - англичанин всплеснул руками в испуге, который у человека иной репутации показался бы забавным.
-- Sdvinylas! - это непонятное слово произнес русский, морща широкий лоб и щуря стального цвета глаза.
-- Non, друзья мои, я не сумасшедшая. У вас нет выбора, а я вполне здорова, не падаю от вида крови и хорошо стреляю. Физически тоже не дистрофик. Я хочу им отомстить! - Слово "им" она произнесла с такой застарелой ненавистью, что мужчины почувствовали - отговаривать бесполезно. Вик скорбно покачал головой: она поняла, о чем он думает: "А ведь тебе придется убивать, девочка?" Поняла, и гордо и гневно глянула на него.
Глава 7
А то, что эта странная особа
С покойницей была, а не одна,
Должно бы означать любовь до гроба...
Данте Алигьери
Пу-гу-у-у!
Виктор подскочил и помянул нечистого по-русски.
-- Вот уж не думал, что на старости лет стану осквернителем могил! - произнес он, оглядываясь в поисках совы.
-- С нами поведешься, еще и не такому научишься! - одобрительно кивнул Джек. Клер ничего не сказала, только передернула плечами и переложила аккумуляторный фонарь из левой руки в правую.
Над древним кладбищем восходила луна - дынная корочка. "Бледна, проявится луна, как на старинном фотоснимке" - пришло в голову Виктору неведомо зачем. Ноги шелестели лопухами и бурьяном. Хорошо, что все надели брюки - наверняка тут полно крапивы той жгучей сучьей разновидности, какая растет только в таких дурных пустынных местах.
-- Вот здесь! Свети, Клери! - англичанин указал на невысокий, в рост человека, склеп, подобие греческого храмика с двумя дорическими колоннами по сторонам медной двери.
Джек потянул за кольцо в пасти бронзовой львиной головы и тихо дверь отворилась. Внутри, в маленькой комнате с мутно-белыми мраморными надгробьями он вставил ломик под крайнюю справа крышку. С тяжким скрежетом плита подалась, открывая черный провал. Свет фонаря подрагивал на мшистых стенах и, наверное, не нравился мертвым.
Виктор склонился над соседней плитой, погладил ладонью поверхность.
-- Слушай, а тут есть забавная эпитафия.
-- Тут уже ничего нет, - отозвался Уэйн, бесстрашно и кощунственно шаря в могиле, - все стерлось за четыреста лет.
-- Фигушки. Это для вас стерлось. Смотрите! - под рукой нечеловека мрамор замерцал розовато, и засветилась золотая надпись. - Что-то неясное.
-- Старофранцузский, - девушка склонилась над его плечом и прозрачной ладошкой отбросила назад темные волны волос. - Целое стихотворение:
Положите меня на отвесном яру,
Чтоб внизу протекала, сверкая, река.
Чтоб застыла на влажном холодном ветру
У того, кто глаза мне закроет, рука.
И оставьте меня отдохнуть одного,
Не среди многогробия серых могил.
Накажите друзьям - не тревожьте его:
Что такое покой, он давно позабыл.
Как не нами завещано было вовек,
С подаяньем, молитвой оплачьте меня...
Я пугаюсь Суда. Я живой человек.
Я боюсь бесконечного злого огня...
...Там должно быть спокойно, тепло и легко...
Подо мною река, а вокруг облака...
Наконец перестала дрожать у него -
У того, кто глаза мне закроет, рука...
-- Ничего, пристойно, - невозмутимо отозвался коммандос, выкладывая на надгробие нечто длинное, завернутое в зеленую прорезиненную ткань (похоже, кусок немецкого мотоплаща). Виктор распеленал и осмотрел карабин "Маузер" 98к, открыл затвор, заглянул в патронник - что там можно было увидеть, неизвестно, но осмотр его удовлетворил. В свертке еще лежал оптический прицел в граненом пластмассовом футлярчике.
-- Он уже пристрелян, - предупредил Джек, доставая меньшие свертки - бесшумные автоматы.
...Клери остановилась, услышав негромкий лязг из комнаты Вика. Плотнее запахнула любимую синюю кофточку, одним глазом заглянула в приоткрытую ветром дверь. Виктор разбирал карабин.
После ночной экспедиции он так и не ложился. Босой, одетый только в шорты и белую сетчатую тенниску, Вик сидел на кровати, и оружие казалось вырезанной для ребенка игрушкой в его руках. Мускулы поршнями ходили под гладкой, почти безволосой кожей с легким загаром.
Вот он снял оптический прицел TFZ-2 и бережно, словно хрустальный бокал, положил его на одеяло рядом с собой. Вынул затвор, осмотрел его, отложил, поглядел в патронник одним глазом, хмыкнул. Карабин методично превращался в запчасти. Звякнула пружина ударника. Клери отвернулась - таким Вик не нравился ей.
Инженер, а по совместительству и сапер приехал вечером следующего дня, как и обещалось. Высокий брюнет с буйными кудрями и небольшой бородкой на смугловатом лице, одетый в черное заношенное кашемировое пальто, без шляпы, в дешевом костюме и убогих туфлях неистребимо рыжеватого цвета. Но взгляд выше - и забывалась полунищая одежда. Ловкие карие глаза сверкали каким-то яростным весельем. Твердые губы слегка улыбались под ниточкой усов, большие и красивые руки подрагивали, когда он говорил, словно им не терпелось жестикулировать.
- Франц Голуа, - представился он хмурому провожатому, тот кивнул и показал на выход с вокзала, где двое немцев в серо-зеленом уже заканчивали проверку документов. Высокий белокурый фельдфебель в кепи сунул книжечку обратно в руку приезжему и махнул длинной костлявой рукой на улицу: мол, форт!
В доме из серого камня ждали с нетерпением. Виктор вслед за Джеком пожал его руку - горячую и сухую. Чем-то этот человек напоминал породистого скакуна или гончую - столь же бурный темперамент, но стянутый цепью острого рассудка.
-- Давайте пообедаем - сейчас в поездах достать чего-нибудь пожевать невозможно. Война. - Француз как-то виновато улыбнулся. Виктору он понравился. Клер не было дома, и сели за стол без нее. Скромная пища тяжелого времени все же явно радовала гостя, вместе с бутылкой отменного бордо из довоенных запасов. Постепенно выяснилось, что гость и вправду до войны был инженером, строил даже оборонительные укрепления на бесполезной "линии Мажино", но с нападением Германии, благодаря армейской глупости и неразберихе, попал в танковые части.
-- У нас были "Сомуа". Хорошие машины, если бы не малая скорость. Немцы успевали подтянуть противотанковую артиллерию, не подставляясь под удар. Шкуру наших "шаров" она пробить не могла, они били по гусеницам и люкам. - Франц посмотрел сквозь кроваво-алое вино в бокале, вздохнул и ничего более не сказал. В его памяти еще горели высокие неуклюжие танки с маленькими башнями и немецкий пехотинец в серой шинели и блестящей каске лежал головой в колее, словно хотел поцеловать танковый след.
Клер вошла с деловитым лицом, в сером английском костюме. Пышные волосы ее были зачесаны наверх и изящно уложены, белые тонкие руки нервно сжимали крокодиловую сумочку - верх предвоенной моды. Клери только что вернулась из оккупационной комендатуры, где лощеный немец полчаса занимался пустяковой проверкой, явно желая поближе познакомиться с посетительницей. Коллеги - коммандос кивнули ей, но не подумали встать. Француз медленно, с неприязненным лицом обернулся.
Виктора, ненормально чувствительного, ударило в голову резиновым кулаком. Сначала он почувствовал немое ошеломление гостя, потом - вспышку эмоций девушки, и там было так много, начиная от острого, болезненного облегчения и заканчивая смутной тоской непонятного ему сожаления, что парачувствительность щелкнула и отключилась. Остался только клин острой боли под черепом. Он и не расслышал, как гость со свистом выдохнул, а Клери воскликнула:
-- Поль! Господи Боже!..
Десять минут спустя она глотала воду из стакана, стуча зубами о край. Виктор и Джек тактично удалились, и Вик все еще держался за голову, виновато улыбаясь. Поль сидел напротив нее и молчал. Он медленно сжимал и разжимал лежащие на столе кулаки, и они почти не отличались по цвету от белой скатерти. За все время оба не сказали ни слова.