- И он приказал остановиться тут?
- Да. Я, конечно, на обочину, он тут меня и ткнул в затылок. Велел заложить руки назад... - Таксист показал, как именно. - Ну, обыскал меня, забрал деньги и убежал...
Что случилось дальше, майору было известно из рассказа автоинспектора - тот первый пытался задержать преступника.
Лейтенант Голота ехал на мотоцикле в контрольный пункт ГАИ поблизости от Вишнянки. Проехал мимо такси с выключенными подфарниками, не обратив на него особого внимания. Но вдруг таксист резко и требовательно засигналил, выскочил из машины и побежал вдогонку за мотоциклом, размахивая руками. Лейтенант съехал на обочину, оглянулся и увидел, что таксист показывает на кусты за придорожной канавой. Ему даже показалось, будто там мелькнула какая-то тень.
- Грабитель! - кричал таксист. - Он ограбил меня! Догоните его, вот он!..
Голота сразу понял, в чем дело, и, не раздумывая, бросился в кусты.
- Осторожно, он вооружен!.. - крикнул ему вслед таксист, и лейтенант на бегу вытащил из кобуры пистолет.
За кустами начинались густые посадки. Лейтенант вскоре потерял ориентацию, остановился, прислушался, но ничего не услышал, вернулся к мотоциклу, включил рацию и вызвал оперативную группу.
Расследование дела о нападении на сержанта Омельченко у Шульги почти застопорилось, и в душе майор даже обрадовался, услышав о случае на окружной. Подумал: может быть, это тот самый преступник, что чуть не убил Омельченко. Наверно, наследил так, что удастся его взять сразу, и надо сразу, ведь это счастье, что из омельченковского пистолета еще не сделано ни одного выстрела...
Майор попросил таксиста еще раз точно показать, в каком направлении исчез грабитель, и распорядился поставить милицейские машины и мотоциклы так, чтобы осветить фарами как можно большую площадь.
Днем прошел дождь. Преступник оставил на мягкой почве четкие следы. Он прошел вдоль кювета с десяток метров, до того места, где кювет становился более пологим. Тут он круто свернул к придорожным зарослям.
Шульга поручил эксперту снять гипсовые слепки с двух самых четких следов. Они были какие-то необычные. Майор стоял, смотрел на них и никак не мог понять, чем его так поражают эти следы.
Кажется, ничего особенного, просто бандит не спешил, шагал широко. И все же походка преступника чем-то отличалась от походки обычного человека. Шульга постоял еще немного, потом сделал несколько энергичных шагов - так шел грабитель, чувствуя на затылке взгляд таксиста, - повернулся к машине. Теперь рядом тянулись два следа, и майор понял, что так беспокоило его. Обычно люди ходят, ставя ноги носками чуть в стороны, следы же грабителя были параллельными. А это типичная примета профессиональной походки строителя, которому приходится ходить по узким лесам. Правда, так ходят и цирковые эквилибристы, - что ж, эту версию тоже не следует отбрасывать.
Шульга сбежал в кювет. На твердом дерне следы были уже не так выразительны и скоро пропали совсем. Углубляться в кусты, да еще в такую темень, не было смысла, и майор решил еще раз поговорить с таксистом. В этот момент от контрольного пункта вынырнула "Волга" автоинспекции и, не выключая фар, затормозила рядом.
Стукнули дверцы. Из машины выскочили шофер и старшина.
- Леда довела нас до той развилки, - старшина показал рукой на кустарники. - Чуть не до центра Вишнянки, где магазин и маленький базарчик. Видно, в поселке преступник поймал машину или сел на попутную. Но вот оставил... - он подал майору что-то завернутое в газету.
Шульга развернул и увидел кепочку почти без козырька, как и утверждал таксист.
- Потерял он ее тут недалеко, - объяснил старшина, - в кустах перед канавой. Видно, испугался лейтенанта, шастнул в лес и зацепился за ветки. И вот что, товарищ майор, мне кажется - тутошний он. Там мелиораторы канаву прокопали, глубокую, и мостки через нее. Не зная местности, не найдешь их - вокруг густой лес, а он продирался напрямик через кусты и молодняк к мосткам.
На контрольном пункте майор дал распоряжение наблюдать за всеми окружающими дорогами. И поспешил в город. Крепко держал завернутую в газету кепочку, как драгоценное сокровище. В конце концов, так оно и было - единственная неопровержимая улика против пока еще неизвестного вооруженного грабителя.
Балабан ковырялся в замке, а Климунда нетерпеливо переминался с ноги на ногу за его спиной. Проклятый комбинатор - запирает квартиру двумя такими замками, что и не подступишься. Балабан уже кое-чему научил Климунду, и тот разбирался в конструкции самых распространенных замков. Но замки, с которыми они сейчас возились, были нестандартными, и Лёха тихонько ругался, выбирая отмычки. Хозяина этой квартиры Романа Кирилловича Недбайло Климунда знал давно - они жили в соседних домах. Недбайло работал на мясокомбинате. Жил скромно. Не имел ни машины, ни дачи. Но его сосед, постоянный партнер Климунды в домино, уверял, что "мясокомбинатор" - человек с достатком. Его жена с ребенком все лето отдыхает в Сочи. А какая у них квартира! Хрусталь и ковры! Сосед был слесарем и видел, когда Недбайло вызывал его отремонтировать кран в ванной.
Именно квартиру Недбайло имел в виду Климунда, разговаривая с Балабаном в сквере.
Наконец лязгнул первый замок, второй поддался сразу, и Климунда вслед за Балабаном проскользнул в квартиру. Лёха задержался в коридоре, закрыл за Спиридоном дверь. Выглянул из-за спины Климунды, остановившегося на пороге гостиной.
- Чего стал столбом? - прошипел он.
Климунда отступил, пропустил вперед Балабана. Стоял и растерянно смотрел, как тот быстро и уверенно перебирает вещи в шкафу. Довольно усмехнувшись, Балабан снял каракулевую шубу, свернул и положил в чемодан.
- Погляди, что там... - кивнул он на письменный стол у окна. - Если заперт, попробуй... - подал отмычки.
Стол и правда был заперт, но Климунда легко справился с замками. Выдвинул ящики - какие-то тетради, папки с бумагами, журналы. Его внимание привлекла старинная бронзовая шкатулка. Попробовал отпереть, но замок не поддался. Позвал Балабана. Тот неохотно оставил шкаф. Увидев шкатулку, нетерпеливо сказал:
- А может, там деньги! - В его глазах вспыхнула жадность. Он сильно надавил на отмычку, очевидно, сломал замок, потому что в шкатулке хрустнуло. Открыл ее и даже свистнул от удивления. На дне лежали три пачки аккуратно перевязанных зеленых ассигнаций.
- Пять...пять и две тысячи... - прочитал цифры на наклеенных крест-накрест полосках.
- Двенадцать тысяч! - охнул Климунда.
- Подфартило! - выдохнул Балабан.
- Пересчитывать не будем... - счастливо засмеялся Спиридон. Недбайло считал для себя.
Балабан отдал ему одну пятитысячную пачку, но Климунда проворно выхватил у него из рук и вторую - двухтысячную.
- Ты что! - угрожающе поднял кулак Балабан. - Все пополам!
- Возьмешь себе барахло. Там больше чем на две тысячи.
- Но ведь его еще надо сбыть... - пробормотал Лёха, однако отступил.
Климунда вынул из шкатулки золотые дамские часы на цепочке, золотые запонки и две сберкнижки. Бросив Балабану часики, запонки взял себе. Заглянул в книжки.
- Двести рублей... - пробормотал презрительно. - И сто пятьдесят... Осторожный, денег на книжке не держит, да и эти, - подбросил на ладони пачку, - наверно, только мелочь...
- Прячет, свинья! - согласился Балабан.
- Давай поживее! - поторопил его Спиридон. Знал, что Недбайло раньше семи не возвращается и у них еще добрых четыре часа форы. Но у него все время было такое ощущение, будто кто-то уже стоит у двери. Сейчас она отворится - и тогда конец...
Закурил, глядя, как Лёха упаковывает уже второй чемодан, найденный у Недбайло. Оперся на тумбочку, где стояла высокая китайская ваза, - вдруг тумбочка закачалась, и ваза наклонилась. Спиридон успел дотянуться до нее, но не удержал - ваза упала, ударилась боком об пол и разлетелась на куски.
Балабан испуганно огляделся...
- Ты что?..
Климунда прислушался: казалось, что звук разбившейся вазы услышали во всем доме. Но вокруг, как и до сих пор, царили тишина и спокойствие...
Нервно раздавил папиросу о полированную поверхность тумбочки.
- Ну, долго ты еще? - крикнул.
- Готово, шеф! - Балабан поднял чемоданы. - Ты иди вперед и бери такси. А я - за тобой.
- А-а, должничок пришел... - Губы у Иваницкого растянулись в деланно приветливой улыбке. Это напоминание о долге сразу испортило настроение Климунде.
Иваницкий отступил, пропуская его вперед. Климунда остановился перед зеркалом, поправляя прическу. А Омельян стоял сбоку и иронически кривился. "Кривись, дружище, кривись, в душе все равно завидуешь мне, - думал Спиридон, - чем не настоящий мужчина! Какая фигура, мускулы! Девушки сами пристают. А ты? Жалкий, плюгавый, жаба какая-то надутая".
Но достаточно было Климунде войти в комнату, как чувство превосходства над Иваницким сразу же исчезло. Просторная однокомнатная квартира, импортная мебель, холодильник, бар, заставленный бутылками, а на стенах - целый музей старинного и современного искусства. Климунда почувствовал себя никчемным среди этой роскоши.
Он неудобно, с краешка, сел в кресло и уставился на Омельяна, будто впервые увидел его: грушевидная голова с узким лбом, утиный нос, бледные губы, усеянные веснушками щеки и большие глаза, цвет которых словно то и дело менялся.
Да, красотой Иваницкий не мог похвалиться. Зато хватка - куда Климунде.
Климунда хорошо знал Омельяна - как-никак вместе учились в школе, хотя Иваницкий пришел в их десятый класс в середине учебного года. До того жил и учился в каком-то районном городке. Сначала Иваницкого в классе не замечали. Не замечал его и Климунда, хотя новичка посадили за его парту. Да и нечего было замечать: слишком невзрачен, бледен, раз ударишь - и готов... И все же новичок скоро заставил уважать себя. Через какой-нибудь месяц его авторитет признал даже первый ученик класса Борис Сойченко, попросив посмотреть, правильно ли он решил задачу по алгебре. Домашняя работа была действительно сложной, и только Иваницкий справился с ней...
И Спиридону стало немножко легче учиться. Поскольку он сидел с Иваницким за одной партой, то получил право первым списывать домашнее задание, не говоря уж о контрольных.
Как-то, возвращаясь вместе с Иваницким домой, Климунда начал расспрашивать Омельяна о его районном городке, но тот отвечал неохотно и перевел разговор на другое. Иваницкий не любил открываться посторонним.
Омельян и теперь, через много лет, даже в мыслях неохотно возвращался к своему детству. Родители его жили незаметно, немилосердно экономили на всем, держали в черном теле и своего единственного сына.
Потом Омельян понял почему: как-то ночью он подслушал их разговор. Из соседней комнаты доносился возбужденный шепот:
- Думаешь, все забыто? А дудки! Крота когда взяли? Через пять лет. Фраер был, фраером и остался. Пошиковать захотелось, два камушка спустил, а на третьем и погорел.
- А если умненько? Уехать куда-нибудь, найти перекупщика...
- И не думай... Пять лет еще сиди тихо. Они дело в архив спишут, а мы и развернемся.
Мать вдруг всхлипнула:
- Надоело прибедняться, считать копейки, делать вид, что едва дотягиваем от получки до получки. Иметь камешки, золото - а как нищие...
- Замолчи! - В голосе отца послышалась неприкрытая угроза. Забудь... Только разочек взять, оно и потянется... А от людских глаз ничего не спрячешь, новые туфли - и те заметят...
Мать зашлась сухим кашлем. Отдышавшись, тоскливо сказала:
- Помру я скоро, так хоть напоследок хотелось пошиковать.
- Сдурела! - разозлился отец. - И не думай!..
- Где прячешь золото? - вдруг спросила мать.
- А тебе зачем? Где прячу, там и лежит.
- Хотела бы знать, надежно ли?
- Не волнуйся! Сам черт средь бела дня не найдет.
- Эх, - вздохнула мать, - обидно. Кто вас тогда с Кротом на ювелирку навел? Я навела. Ты мне мою долю отдай...
- У-у, сука!.. - прошипел отец. - Завалить хочешь? Тебе что - вышку не дадут, а меня шлепнут. Крота шлепнули, и меня... За мной мокрое дело, понимаешь, мокрое, они нам сторожа ни в жисть не простят.
- Не простят, - согласилась мать.
- Так сиди и не рыпайся.
Подслушанный разговор поразил Омельяна. Ему уже шел тогда пятнадцатый год, и не понять того, о чем разговаривали родители, он не мог. Значит, он сын бандита... Вот почему они живут как бы в стороне от всех, вот почему у них нет ни друзей, ни хороших знакомых.
Омельян не сомкнул глаз до утра. Лежал неподвижно, уставившись в потолок, который наискось пересекала широкая щель. Отец уже несколько раз говорил, что надо отремонтировать дом, однако все время отговаривался тем, что нет денег. И обещанного пальто так и не купил ему, Омельян бегает в школу в старом, потрепанном. А от отца только и слышал - много ешь, быстро ботинки изнашиваешь, даже на тетрадки и учебники приходится выклянчивать.
Да и сам отец три года ходит в одних сапогах - мол, ему, скромному счетоводу "Межколхозстроя", только и хватает получки, чтоб прокормить семью... Правда, есть у них одна действительно ценная вещь: лучший приемник из тех, что когда-то завезли в район. Отец по вечерам слушает передачи из-за границы, ловит всякие "голоса" и очень радуется, когда передают что-нибудь обидное про советскую власть.
Омельян с детства привык не любить эту власть. И мать, и отец не раз говорили, как хорошо им жилось бы, если б не революция. У деда Омельяна было имение где-то под Могилевом, и отец радостно встретил фашистов, надеясь, что ему вернут усадьбу, в которой до войны был открыт дом отдыха. Но немцы устроили там госпиталь.
Омельян как-то пробовал расспросить отца, чем тот занимался во время войны и сразу после нее, но убедительного ответа так и не получил А оно вон что значит - бандит: с каким-то Кротом ограбили ювелирный магазин и убили сторожа.
Омельян вспомнил, как отец учил его быть скрытным, не болтать лишнего посторонним. И главное - не выражать своих мыслей. А потом, когда Омельян пошел в школу, наставлял, как и что следует говорить учителям и товарищам, как выслуживаться перед классным руководителем, донося на учеников, не брезгуя ничем ради собственной выгоды.
"Так, сынок, - любил он повторять, - лучше дурачком прикинься, а с дурака что возьмешь, ты же в подходящий момент всяким там умникам ножку и подставишь..."
Учился Омельян легко и в классе пользовался авторитетом. Страдал лишь оттого, что не мог носить такие же костюмы и ботинки, как у товарищей.
Подслушанный ночной разговор, с одной стороны, встревожил Омельяна, но, с другой, придал некое душевное равновесие.
Встревожил, потому что Омельян хорошо сознавал, что бы случилось с ними, если бы кто-нибудь узнал о прошлом отца. Сын бандита, у которого руки в крови! В конце концов, он не отвечает за отцовские преступления, но пятно все же останется... Несколько успокаивало то, что родители, как оказалось, были весьма находчивыми людьми и переменили фамилию. Наверно, сразу после ограбления магазина купили чужие документы и ловко воспользовались ими. И совсем уж придало уверенности то, что у них было золото, драгоценности. Теперь он равнодушно проходил мимо пижонов в модных куртках, знал, что когда-нибудь он сможет приобрести все, что захочет, когда у него будет много-много денег - ведь отец непременно поделится с ним...
Летом умерла мать. Она месяц пролежала в больнице. Когда Омельян приходил, мать смотрела на него грустно, словно хотела что-то сказать. Омельян знал, что именно, но и вида не подавал, что узнал ее тайну. А мать так и не решилась открыться сыну, умерла тихо и незаметно. Так же тихо и незаметно отец и похоронил ее - на похоронах были только соседи и несколько сотрудников конторы, где мать работала уборщицей.
Через месяц после смерти матери отец предложил Омельяну пойти на заработки. "Межколхозстрою", где он работал, нужны были подсобные рабочие, и платили там неплохо.
Омельян долго смотрел прямо в глаза отцу, взвешивал, сказать или нет и что может из этого выйти, наконец все же произнес тихо, так, что сам едва слышал сказанное:
- А для чего мне подрабатывать? Денег у тебя столько, что и мне еще останется...
Они разговаривали вечером при тусклом свете маленькой электрической лампочки, и все же Омельян заметил, как побледнел отец, потом щеки его покрылись красными пятнами, он сжал кулаки и угрожающе спросил:
- Это ты о чем? О каких деньгах?
Омельян знал, что теперь не имеет права отступать.
Если отступит, проиграет: будет, как и мать, клянчить у отца каждый рубль. И он решительно сказал, будто речь шла о предмете давно обсужденном и выясненном:
- А о золоте. О том, что в тайнике.
Отец даже передернулся. Нагнулся к Омельяну близко-близко и поднял руки, будто хотел схватить за горло. Спросил хриплым чужим голосом:
- Что ты мелешь? Спятил, что ли? "Золото, деньги"...
Омельян на всякий случай чуть отодвинулся.
- Папа, - сухо заговорил он, - я знаю все о тебе. О том, как ограбили с Кротом ювелирный магазин и убили сторожа. И про золото, спрятанное вами с мамой.
- У-у, сука! - рубанул отец ладонью перед самым носом Омельяна. разболтала...
Омельян не защищал мать: пусть отец думает что хочет...
- Залежались у тебя деньги, папа... - сделал он попытку пошутить. Заплесневели.
- Не твое дело, - насупился отец. - Нет у меня ничего.
- Есть, папа, есть! - Омельяну почему-то стало весело. То ли почувствовал, что выиграл дуэль с отцом, то ли просто избавился от груза, лежавшего в последнее время на его плечах. - И вот что скажу тебе: давай все пополам!
Он не успел уклониться и получил звонкую оплеуху. Схватился за щеку, хотел заплакать, но все же преодолел боль и обиду, веско сказал:
- Я бы не советовал тебе, папа... А то если кто-нибудь узнает...
- Ты мне угрожаешь - родному отцу! - Он даже захлебнулся от ярости. Да я тебя собственными руками...
Отец потянулся к горлу сына. Омельян знал, что действительно может задушить, но у него был беспроигрышный козырь, и он швырнул его прямо в отцовское лицо: