— Да как ты смеешь…
— Ричард, будь с собой честен. Что бы ты просил, если бы мог получить что угодно, как бы невозможно это ни было?
Он заморгал, и уровень энергии в комнате пополз вниз. Ричард посмотрел на меня:
— Я не хочу быть вервольфом.
— Вот это и есть твое самое глубокое желание, Ричард, и ardeur не может тебе этого дать. Я не могу сделать это для тебя, и потому ardeur нас с тобой соединить не может, потому что твое самое глубокое желание не имеет ничего общего ни с сексом, ни с любовью.
Он покачнулся назад, будто готов был упасть в обморок.
— Боже мой. — Эти слова он произнес шепотом.
— Сперва мы все думали, что просто ты слишком противоречив, и ardeur не может выбрать. Но потом я поняла, в чем дело.
— Ты права, — сказал он, и что-то вроде ужаса проглянуло на его лице. Он посмотрел на меня, и глаза его были полны страдания. — Я сам это с собой сделал.
Я пожала плечами.
— Я так боялся стать монстром, что сделал себе прививку от ликантропии. И вот так я ею заразился.
— Я знаю, — тихо сказала я.
— И потерял тебя, потому что больше ненавижу свою суть, чем люблю тебя.
— Ты не потерял меня, Ричард.
Он посмотрел на меня, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести глаз.
— Ты никогда не будешь только моей. У нас никогда не будет совместной жизни.
— Мы можем быть в жизни друг у друга, Ричард.
— Но не так, как мне хочется.
— Пусть не так, но не стоит выбрасывать то, что у нас все-таки есть. Так ли плохо тебе было этой ночью спать с нами со всеми? Неужто так ужасно?
— Нет, — согласился он, — и если бы меня с вами не было, Марми Нуар могла бы что-нибудь с тобой сделать очень плохое. Тебе я нужен для защиты.
— Иногда да.
— Но я не могу жить еще с двумя мужчинами, Анита. Не могу каждую ночь спать с ними в одной постели. Ну просто не могу.
У меня глаза стало жечь огнем, горло перехватило. Нет уж, черт побери, я не заплачу. И я смогла сказать:
— Я знаю.
— Так какое же у меня будет место в твоей жизни?
— А у меня в твоей? — спросила я в ответ.
Он кивнул:
— Это справедливо.
Но ничего больше не сказал.
Я сидела на своей стороне ванны, потерянная и подавленная. Вот только Ричард умеет доводить меня до такого мерзкого ощущения. Никто другой не может ранить настолько глубоко, черт побери.
Как будто меня потянули издали, я ощутила Натэниела. Чувствовал он себя плоховато, а значит, Дамиану в гробу приходится еще хуже. Он еще не проснулся сегодня, и я должна напитать ardeur прежде, чем он попытается. Жан-Клод мне объяснил, что если когда-нибудь утром у меня не хватит энергии для пробуждения Дамиана, он никогда не проснется. Просто останется навсегда мертвым.
— Ричард, мне нужно питание, прямо сейчас. Натэниелу становится хуже, и я не буду рисковать жизнью Дамиана.
Ричард кивнул. Я ожидала от него слов, что он сейчас пришлет кого-нибудь другого, но он сказал:
— Чтобы ты могла питаться от меня, нужно много предварительной ласки.
— Мы сейчас ругаемся, а это за предварительную ласку не сойдет.
— Я так понял, что ты не хочешь сейчас быть со мной? — спросил он тихо и осторожно, будто балансируя целым миром эмоций на конце тоненькой трости. Одно неверное слово — трость сломается, и мир рухнет. Ой, черт…
— Я хочу сказать, что для долгих ласк нет времени. Мне нужно питание прямо сейчас. Я пытаюсь сдержать слезы, а это не предисловие к сексу. По крайней мере для меня.
— Прости, что так вышло, Анита.
— Не нужно извинений, Ричард. Возьми себя в руки, а потом и меня, или не бери, но так или этак, а делать это надо сейчас. Не буду я рисковать чужой жизнью ради нашей очередной перебранки.
Он кивнул, будто это было справедливо сказано. Может, так и было. И он двинулся по воде ко мне.
— Что ты делаешь? — спросила я подозрительно.
— Я хочу, чтобы ты напиталась от меня, Анита.
— Я злая и мне больно. У меня это к сексу не ведет.
— Если я уйду, ты все равно такая останешься. И тебе все равно трудно будет сосредоточиться на сексе. Я не прав?
Спорить с этой логикой было бы трудно. Я чуть не сказала: «Зато остальные поменьше тебя», а тут как раз была ситуация, когда больше — не значит лучше.
Но вслух я этого не сказала, не хотела так его ранить. И еще я знала, что если мы с Ричардом не найдем какого-то взаимопонимания, то когда-нибудь перестанем быть парой. Он всегда будет призываемым волком Жан-Клода, будет привязан к нам силой триумвирата, но мы с ним расстанемся. И это будет как отношения с человеком, с которым ты развелась, но избавиться от него до конца не можешь. Этакий небольшой кусочек ада.
Он опустился передо мной на колени, вода была ему чуть выше пояса. Концы волос у него намокли, но сверху они оставались сухие, и на них еще засыхало то скользкое вещество, которое забрызгало их, когда я загнала Тревиса в облик льва. Честно говоря, немножко грязи не заставили бы забыть о его красоте, а вот постоянные свары — вполне. Все эти мелкие подколки, его глубокое несчастье от собственной сути оборотня — все это было очень неприятно. Я глядела на него, на эту красоту, от которой сердце замирало, от которой мне бы неловко становилось, будь я на месте его учениц. Но красивый и отлично оснащенный — этого еще мало, чтобы позволять ему вот так меня ранить. Я смотрела сейчас на него, и впервые у меня не трепетало сердце и не просыпалось либидо. Мне надоели свары. Я устала от его неумения принимать реальность. Он не верит, что я — суккуб. Он хочет думать, будто это что-то временное, и оно пройдет, стоит нам оказаться подальше от Жан-Клода. И не хочет понимать, что пути прочь от Жан-Клода для нас нет, ни для него, ни для меня? Судя по его замечаниям, действительно не понимает. И это печально.
Он встал. Он встал, вода с него капала, и я вдруг не могла оторвать глаз от одной подробности, с которой тоже капала вода. У всех у нас свои слабости. Моя слабость — вода. И мы с Ричардом достаточно давно встречаемся, чтобы он это знал. Сейчас он ставил на то, что зрелища его мокрого тела будет достаточно, чтобы сбить мою злость. У меня была секунда решить: держаться за свою злобную печаль или делать то, что мне хочется делать. Что хочется вдруг забившемуся пульсу у меня на шее. Я почувствовала, как покачнулся к стене Натэниел. Тогда я встала на колени, уверенно положила руки на теплые его бедра с двух сторон и нагнулась губами к его телу.
16
— Я бы вызвала ardeur, — сказала я, оторвавшись от ласки, — и вот так бы все и закончила, но ты слишком силен. Ты меня не впускаешь в себя, кроме как в сношении.
Он посмотрел на меня глазами почти страдающими.
— Я хочу, чтобы ты делала все что хочешь.
— Можешь опустить щиты и дать мне кормиться?
— Попробую.
Я покачала головой и одновременно сильно его сжала. Он нагнулся, схватил меня под плечи и вытащил из воды, и мне пришлось отпустить его, а Ричард бросил меня на мрамор у края ванны.
— Ты влажная, — сказал он придушенным от похоти голосом.
Я кивнула, не в силах произнести ни звука.
Он изготовился в меня войти, но я уперлась ему в грудь рукой:
— Презерватив.
— Черт! — выругался он, но встал на колени и стал рыться в груде полотенец. Презервативы у нас жили в ванных и в спальнях повсюду, где я могла остаться одна с моими мужчинами. Ноябрьский перепуг насчет беременности отбил мне охоту полагаться только на пилюли.
Ричард продолжал чертыхаться, пока надевал его, потом обернулся и обнял меня. Я извивалась вокруг него, смотрела ему в глаза, в эти волчьи глаза, на его руки, приподнявшие надо мной его тело.
— Кормись, Анита, кормись, пожалуйста!
Такое «пожалуйста» означает обычно, что для мужчины уже конец близок, и я вызвала к жизни ardeur. Вызвала, как раздувают искру в пламя, в пожар. Сила полилась на меня, сквозь меня, в него, и ardeur залил нас теплой волной этой силы. Я открыла свое тело Ричарду и ощутила его мощь. Он не был человеком, и быстрота и сила у него тоже были нечеловеческие. Когда-то он боялся меня травмировать, но потом мы выяснили, что во мне тоже человечьей хрупкости уже нет и что Ричард может не сдерживать себя и все равно меня не сломает. Вот сейчас он и стал настолько резок, потом вдруг стал еще быстрее и тверже. Как будто раньше всегда сдерживался, сам того не зная. Быстрее, сильнее, и наконец в зеркалах превратился в мелькающую полосу, пока я не закричала, содрогаясь в оргазме, сотрясаемая судорогой наслаждения, ощутила его наслаждение в ответ — и мы оба застыли неподвижно. Ричард запрокинул голову, закрыл глаза, — и в это застывшее мгновение, когда наши тела слились, ardeur питался, питалась я, поглощая энергию Ричарда, глотая силу той части его существа, что была волком. Я поглощала его целиком, каждый восхитительный дюйм этого восхитительного тела. Когда он вот так себя отпускал, энергии он отдавал немеряно.
Ричард опустил меня на край мраморной ванны, выскользнул из меня, и даже от этого я дернулась судорогой. А он улегся на бок (потому что иначе его плечи не поместились бы) и лежал, тяжело дыша, уложив голову где-то на уровне моей талии. Я смогла еще дотянуться рукой потрепать его волосы, но на большее меня не хватило бы. Пульс еще гремел в ушах канонадой.
Первым обрел голос Ричард:
— Я тебе сделал больно?
Я хотела было ответить «нет», но эндорфины уже начали уходить из крови. И зарождалась между ногами ноющая боль. Мике я бы сказала: «Немножко», но Ричарду ответила:
— Нет.
У него-то заморочек куда больше, чем у Мики.
Его рука неуклюже погладила мне бедро, будто он ею не слишком хорошо владел. Потом она скользнула между ног. Я сказала, полусмеясь:
— Нет-нет, не надо. Еще не надо.
Он поднял руку — я увидела кровь у него на пальцах.
— Я тебе сделал больно?
Его голос уже звучал более уверенно и не так посткоитально.
— И да, и нет.
Он сумел приподняться на локте:
— У тебя кровь, Анита. Это было больно.
Я посмотрела на его пальцы.
— Немножко, но это была хорошая боль. Теперь вот только это заболит, я сразу вспомню, что мы делали.
Лицо его замкнулось, и он смотрел на кровь у себя на пальцах, как на улику.
— Ричард, это было чудесно, прекрасно. Я не знала, что ты раньше так сдерживался.
— Вот и надо было сдержаться.
Я тронула его за плечо:
— Ричард, не надо. Не делай плохо из того, что было хорошо.
— У тебя кровь, Анита. Я тебя так оттрахал, что теперь у тебя кровотечение.
Я думала было сказать одну вещь, но не знала, лучше от этого станет или хуже.
Он отодвинулся от меня, сел на край ванны, свесив ноги, и смыл кровь.
— Да ничего со мной не случилось, Ричард, честно.
— Ты же не знаешь наверняка, — ответил он.
Я приподнялась — с ноющей болью глубоко внутри. Может быть, более сильной чем обычно. На мраморе была кровь, но не слишком много.
— Если это и все, то ничего страшного.
— Анита, у тебя никогда не было раньше крови после секса.
Пришло время истины. Я только надеялась, что выбрала правильный вариант.
— Нет, была.
Он посмотрел на меня, наморщив лоб.
— Нет, не было.
— Была, просто не с тобой.
— С кем… — начал он, и сам закончил: — С Микой?
Было видно, что это ему очень не нравилось.
— Да.
— И вот столько было крови?
Я кивнула и села. Эндорфины уходили быстро, мрамор холодил кожу. Я протянула руку Ричарду:
— Помоги мне обратно в ванну залезть.
Он принял ее почти машинально, как будто в этом было нечто большее, чем он хотел бы. Он помог мне спуститься в ванну, и я тихо ойкнула от боли. Да, некоторая травма есть, несомненно, но нельзя сказать, чтобы меня сильно порвали. Такое у меня бывало с Микой. Я не хотела бы такой брутальности каждую ночь, но иногда вполне могу выдержать, а когда это в подходящий момент, то бывает даже восхитительно.
— И так серьезно тоже бывало?
— Да не так это серьезно, как ты говоришь, Ричард. Какие-то разрывы есть, но не то чтобы меня порвали.
— Не вижу разницы.
Я легла в воду, опустилась в нее, расслабив пострадавшие части тела. Как ни странно, болело только внутри. Ноющая боль ушла из мышц, смытая волной секса и ardeur’а. И то хорошо.
— Я хотел тебя поиметь, Анита. Оттрахать изо всей силы. Это я и сделал.
— Правда, было чудесно? — спросила я.
Он кивнул:
— Да, но если тебе так пришлось, подумай, что я мог бы сделать с женщиной, не защищенной вампирскими метками. Просто с человеческой женщиной.
Я опустилась в воду так, чтобы намочить волосы, потом села, чтобы посмотреть на него. Очень у него вид был грустный и потерянный.
— Я слышала про такие случаи, Ричард. Сломанные тазовые кости, раздавленные внутренние органы, пострадавшие, которых потом сшивали хирурги.
— Когда мы с людьми, нам всегда приходится быть осторожными.
— Я слышала.
— А я не знал, можешь ли ты такое перенести, Анита. Не знал, сломаю тебя или нет. И мысль, что я могу тебя трахать до самых таких глубин, которые для прикосновения не предназначены, — мысль эта возбуждала. Я не хотел этого делать, но сама возможность заводила невероятно. Это же психоз?
Я моргнула, не зная, что сказать.
— Совсем не уверена, что это психоз. Ты же этого не сделал? Просто об этом думал, эта мысль тебя возбуждала, но ты же не стал рвать меня пополам, чтобы ее осуществить. Это как жестокие фантазии: в реальности ничего сексуального в них нет, но сама мысль об этом, мысль о насилии в разгар секса — она может резко повысить уровень секса.
— И ты меня не боялась?
— Нет.
— Почему?
— Я знала, что ты не станешь меня травмировать.
Он снял презерватив и сказал:
— На нем кровь.
— Я не травмирована, Ричард. Во всяком случае, не больше, чем мне хотелось.
Честно говоря, может, и больше. Приятная боль между ногами — это хорошо, но начинало болеть уже ближе к пупку. Это означает обычно, что вы переусердствовали. Но Ричарду я не могла этого сказать.
Он посмотрел на меня:
— Ты только что вздрогнула от боли.
Я закрыла глаза, плавая в воде.
— Не понимаю, о чем ты.
Вода шевельнулась — это Ричард влез в ванну. Я села, но он уже стоял надо мной — и что-то было зловещее в том, как он надо мной навис. Почти все время мне удается не замечать, как он огромен во всех смыслах, но иногда — вот как сейчас — он мне это показывал. Он не старался меня запугать — то есть не думаю, что старался. Такой цели, во всяком случае, у него не было.
Неотмирная энергия потекла от него, будто снова нагрели воду. Я отодвинулась, села у стенки ванны. Встать — это бы не помогло, он бы все равно надо мной высился. Кроме того, у меня начало сводить судорогой живот — или то, что ниже, так что непонятно, смогу ли я стоять, не согнувшись. А это не помогло бы. Неужто травма, настоящая травма? Не тот вопрос, который мне бы хотелось задавать по необходимости.
— У тебя серьезные повреждения?
Как-то слишком близко оказался этот вопрос к тому, о чем я только что подумала. Я попыталась вернуть щиты на место — от секса они иногда слетают вмиг.
Ричард встал на колени, уперся руками в стенку по обе стороны от меня. От этого у меня опять внизу напряглось, и это было больно — я чуть не вскрикнула. Смогла сдержаться, но он приблизил ко мне лицо и спросил:
— Тебе больно?
— Ричард, пожалуйста, не надо, — шепнула я.
— Тебе… больно?
Его сила всплеском прошла сквозь меня, и я действительно вскрикнула — не от удовольствия.
— Если не будешь держать силу в узде, можешь пробудить моего волка, — сказала я сквозь стиснутые зубы. Во-первых, мне было больно. Во-вторых я начинала злиться.
Он придвинулся еще ко мне и сделал глубокий вдох — обнюхивал меня. Его сила теплым и влажным жаром обдала меня, и я закрылась щитами, как могла, от него, от его силы, от всего этого. Я представляла себе камень, кирпич, складывающий стену, за которой можно спрятаться и выставить ее на пути у Ричарда.
Он заговорил прямо мне в щеку, обжигая горячим дыханием:
— Боль имеет запах, ты это знаешь?
— Нет. Да.
Я сама себя когда-то учуяла, когда зверь впервые проснулся во мне.
— Тебе… больно?
Он произнес эти слова медленно, с расстановкой, и губы его шевельнулись у моей щеки.
Снова меня ударило судорогой, я сдержалась, чтобы не согнуться пополам. Мне стоило усилий сидеть в воде, когда он ко мне прижимался, и не реагировать. Он намекал, что чует мою боль. Ликантропы часто умеют чуять и ложь. Поэтому я сказала единственную правду:
— Да.
Он меня поцеловал в щеку и сказал:
— Спасибо.
Потом встал и вылез из ванны, взял полотенце из кучи, которая вроде бы тут всегда есть.
— Куда ты? — спросила я, хотя, честно говоря, была готова к его уходу.
— От тебя.
От следующего приступа боли я позволила себе согнуться. И не стала делать вид, что мне не больно. Он хочет быть сволочью — пожалуйста. Когда я подняла голову, Ричард уже завернулся в полотенце вокруг пояса. Всю свою потустороннюю энергию он вобрал в себя, и если закрыл свою наготу, то закрыл больше, чем тело.
— Я пошлю за врачом.
— Нет, пока не надо.
— Почему?
— Потому что еще может пройти.
Он наморщил лоб:
— Ты говоришь так, будто такое уже бывало.
— У меня бывали схватки, хотя и не такие сильные, но они проходили.
— Мика.
Это имя прозвучало как ругательство.
— Да.
Надоело мне щадить его самолюбие. Честно говоря, сейчас мне и сам Ричард малость надоел.
— Он всюду меня опережает.
— Ничего Мика не делал такого, чего у тебя не было бы возможности сделать раньше.
— Опять моя вина?
— Опять твой выбор.