- Они знают от какой крови родился Раш.
Пилигримка остановилась. Несколько тягучих мгновений она стояла к Хани спиной. Девушка не отступилась, и, на всякий случай, повторила свои слова. Не может быть, чтоб румийка не расслышала их в первый раз, но Хани не хотела испытывать судьбу.
Пилигримка подскочила к ней, сцапала за шиворот - быстро, словно кошка мышь - и чуть не силой швырнула к двери своей комнаты. Хани охнула, хватаясь руками за стену, чтоб удержаться на ногах. Тем временем румийка отперла замок и хмуро кивнула Хани, мол, входи. Девушка отбросила страх и переступила порог комнаты. Румийка вошла следом, перед тем проверив, не стал ли кто свидетелем разговора.
- Как? - только и спросила она, когда дверь была надежно заперта изнутри. Пилигримка навалилась плечом на стену, скрестив руки на груди, и ничто не выдавало ее настороженность. Но Хани чувствовала, что румийка взволнована.
Девушка вкратце пересказала разговор. Чем больше Хани говорила, тем сильнее хмурилась румийка; под конец ее брови сошлись единой ниткой, точно так же, как случалось у Раша, когда он был недоволен.
- Выходит так, что это из-за моей болтовни братец попался, - вслух произнесла пилигримка.
Ждала ли она ответа или нет, Хани не знала, но предпочла пока помалкивать, чтоб не спугнуть хрупкое доверие. Если румийка откажется помогать, оставалось одно - молить богов сотворить чудо и открыть дверь. Или испытать судьбу и попытаться стащить у Арэна ключ. Хани мало верила в успех запасного варианта, вернее всего, дасириец, даже если дурманное зелье его разберет, почувствует ее неумелые попытки, и тогда придется объясняться до конца. А ждать, пока сон сморит дасирийца и остальных, девушка не могла - слишком мало времени останется на побег.
- От меня-то чего хочешь? - спросила румийка, прижигая Хани взглядом, точно надоедливую мошку.
- Помоги мне освободить Раша. - Хани старалась придать голосу уверенность, но страх близости темной румийки студил кровь. - Раш не хочет говорить про... про ваш остров, и отчего вы такие, как есть, а не так, как про вас слухи ходят. Арэн не станет его мучить, но терпения его на долго не хватит.
- С чего ты взяла, что мне дело есть до того, что скажет мой непослушный братец? - Пилигримка отошла от стены, встала рядом с Хани, подбоченившись, словно продажная девка. - Он из дому сбежал, совершил грех против воли нашей матери Шараяны.
Хани невольно дрогнула и едва удержалась, чтоб не вжать голову в плечи. Но от проницательной пилигримки ничего было не утаить. Она широко улыбнулась, обнажая ровные зубы, такие белоснежные, что Хани невольно захотелось больше никогда не открывать рта. Где прежде она видела такую же улыбку?
- Отчего ты боишься имени богини, но ноги раздвигаешь перед тем, кто вышел от ее крови?
- Ты поможешь мне? - Хани сглотнула, изо всех сил стиснула пальцы в кулаки. Хотелось сбежать к Краю Эзершата, лишь бы больше никогда не видеть румийку и ее взгляд - насмешливый, пополам с презрением.
- Скажи только чем, - кивнула румийка. - Только прежде - неужто нестрашно тебе со мной такие разговоры вести? А если я тебя убью сейчас? Или кто из этих людишек прознает, что со мной говорила?
- Они и так узнают, - пожала плечами Хани, нарочно игнорируя первую часть вопроса. - Главное, что к тому времени, как правда откроется, мы будем в безопасности.
Пилигримка погрозила ей пальцем, хитро улыбаясь. Чем больше она скалилась, тем сильнее Хани пробирало недоверие. Уж лучше бы хмурилась - все понятнее, что на уме.
- Если связалась с румийцем, так будь готова к тому, что нигде в Эзершате не найти вам безопасного пристанища. Только на Румосе, но Раш лучше даст отрезать свои уши, чем вернутся туда. Знаешь ты, отчего он сбежал?
- Нет, - призналась Хани.
- По нашим меркам, он родился с изъяном. Видела ты уши моего брата или только в штаны ему глядишь?
Хани молча кивнула. Пусть румийка, если ей охота, плюется желчью, а заодно и придумает, с чем Хани согласилась.
- Таких, как Раш, - продолжала пилигримка, - у нас используют по-иному. Брату повезло, что мать заставляла его носить обруч, и долгое время его ущербность никто не замечал. Обычно, мы не затягиваем, и, как только появляется тот, кто может дать порченое потомство, его определяют в лаборатории. Знаешь, что это такое?
Хани снова ограничилась кивком, на этот раз - отрицательным. Зачем румийка рассказывает все это? Девушка хотела знать, что побудило Раша сбежать из дома, но сейчас для откровений было не время и не место. Перебивать пилигримку она не решилась - вдруг, передумает помогать?
- Это такое место, где мы, румийцы, расчленяем человеческие тела, разбираем их по косточкам, по хрящикам, сцеживаем всю кровь - и смотрим, как человек устроен изнутри. Некоторых, после собирают обратно, и их тела получают новое рождение. - Тут пилигримка сделалась серьезной, будто собиралась поведать Хани страшное откровение. - Рождение, но не жизнь.
Хани понимала, о чем говорит румийка.
- Ты ведь не можешь не знать эту историю, северянка? - Пилигримка обошла девушку кругом, словно приноравливалась, с какого боку лучше всадить ей нож в спину. - Артефакт, который создали наши предки, и за который боги сослали нас в самую задницу Эзершата. Во все времена так было - всякий, кто посмеет пойти против воли богов, будет наказан. Потому что они... - пилигримка выразительно поглядела вверх, будто видела чертоги властелинов мира, минуя деревянную крышу и небесный свод. - Они бояться, что мир обойдется и без них. Если никто не станет молиться и отбивать поклоны, просить заступничества и приносить жертвы - они уйдут в забвение.
В конце ее слова стихли до шепота. Хани сглотнула. И куда подевалась вся храбрость? Хотелось одного - сбежать, выскочить из мышеловки, пока еще не поздно. Она осторожно покосилась на румийку и поняла - поздно. Ловушка захлопнулась еще там, в коридоре.
- Все эти столетия мой народ боролся с волей богов. И мы перехитрили их, и я тому доказательство. Разве моя идеально гладкая кожа покрыта язвами? Разве руки мои и ноги изувечены вывороченными суставами? Или, может, у братца моего в паху фасолевый стручок болтается? Только цена за такую метаморфозу высока, и мы платим ее. Так приказывает наша мать Шараяна. А Раш ослушался, выбрал никчемную жизнь.
- Никчемную? - непонимающе переспросила Хани.
- Его тело достаточно крепкое, пусть и с изъяном, - пожала плечами румийка. Она прошла до сундука, где хранила вещи, отбросила крышку и выудила из его недр узкий кожаный сверток, перехваченный лентой. Пилигримка сунула его за пояс, поправила голенище сапога, и снова повернулась к собеседнице. - Если бы вышло изучить его строение, и вычленить причину дефекта, мы бы избавились от еще одной бреши в наших генах. Это укрепило бы не только нашу семью, но и всех румийцев.
Хани хотелось спросить, что такое "гены", но она не решилась. Может, если боги даруют благосклонность, у нее будет шанс обо всем расспросить Раша.
- Но я помогу тебе, - закончила пилигримка. - Не рада моего бесхребетного братца, а потому что ты стоишь тут и трясешься от страха, но не пытаешься бежать, хоть мысли о побеге у тебя на самом лбу проступили. Я отпущу его, а остальное - не моя забота.
- Спасибо, - поблагодарила девушка. После всего, что наговорила румийка, Хани потеряла надежду получить от нее помощь, и, когда опасение не подтвердились, с охотой простила пилигримке издевки. Достаточная плата за свободу чужестранца, рассудила девушка.
- А теперь проваливай. - Румийка указала на дверь. - А то передумаю, и погляжу, как устроены северные девки изнутри.
Хани не стала испытывать ее терпение, и бросилась к выходу. Но у самого порога остановилась, вспомнив слово, которым ее называл чужестранец. Теперь-то знала, из какого языка оно взято.
- Камаллея - что это? - Она старалась как моно вернее передать произношение, но румийка все равно расхохоталась, словно услыхала несусветную глупость.
- Kama'lleya, - поправила она, справившись с хохотом. Пилигримка не походила на человека, которому сказали, что открылась самая страшная его тайна, и скоро за ним начнут охоту все добропорядочные граждане Эзершата. Будто в ней вовсе не было страха. - Это означает "снежный цветок". Где ты услыхала это слов? Неужто, братец мой так тебя величать стал, а?
Хани выскочила за порог, не ответив.
Она не сказала Рашу, что понимает значение слова, которым он продолжал ее называть.
На четвертый день пути они выехали к стенам небольшого города. Ветер здесь пах морем, и иногда Хани казалось, что она слышит шум волн. Но единственная вода, что попалась им в пути, была в доживающей свой век речке, густо заросшей камышом.
Над городскими воротами грубой ковки, реял красный с синим стяг, украшенный по центру подковой.
На четвертый день пути они выехали к стенам небольшого города. Ветер здесь пах морем, и иногда Хани казалось, что она слышит шум волн. Но единственная вода, что попалась им в пути, была в доживающей свой век речке, густо заросшей камышом.
Над городскими воротами грубой ковки, реял красный с синим стяг, украшенный по центру подковой.
- Это дасирийский город? - осторожно спросил Хани. Раш говорил, то путь их будет долгим, и появление неизвестного города настораживало. Впрочем, она не знала здешних земель вовсе, как и нравов их обитателей.
- Нам до границ Дасирийской империи ехать еще дней десять, если погода будет ласковой. Здесь вольные земли, и живут в них вольные народы, которые сами себе хозяева. По крайней мере, до той поры, пока кто-то посильнее не станет свой лад заводить поблизости.
- И нет над ними правителя? - Хани привыкла думать, что над каждым поселением должен быть господин, который станет защищать, если придет беда.
- Ну почему, обязательно есть тот, кто всеми верховодит. Только город сам по себе - что посеяли-собрали, сковали или выткали - то и есть. С одного боку, никто не указывает, когда в отхожее место ходить, а с другого, случись что - никто не вступится. В таких городах правители раз в год меняются, если не чаще. Заехать нужно, поглядеть, что да как. Если повезет, прицепимся к какому-то каравану.
"Или здесь останемся", - подумала Хани. Она не хотела ехать в Дасирию. Зачем идти в руки тем, кто теперь, должно быть, считает и обоих приспешниками Шараяны? Дасирийская земля огромна - так говорил Раш, и она верила румийцу, но спокойнее не становилось все равно. А станут ли их искать здесь, в небольшом городке, потерянном среди стародавних древ?
Стражники на стенах, одетые в вареную кожу и обитые железными заклепками жилеты, подвязанные поясами, высунулись из-за каменных выступов, и велели придержать лошадей. Один из них поинтересовался, кто такие.
- Беженцы мы, - выкрикнул Раш. - Слыхали, что в Северных землях приключилось?
- Слыхали, - сказал второй, тут же спустил портки и помочился прямо со стены. - Только не больно ты на северянина похож, тощий, что черен от мотыги. И говоришь не по-ихнему.
Хани скинула капюшон, не дожидаясь, пока ее попросит Раш. Она по старой привычке продолжала плести косы - Раш уверил ее, что за пределами Артумских земель, мало кто понимает истинное их значение, а, значит, и расспрашивать лишнего не станут.
- Я северянка, - сказала на своей речи, и, когда стражники переглянулись, повторила на общем. Впрочем, северное наречие и так выдавало ее с головой.
- А отчего у этого, - стражник ткнул в сторону Раша наконечником алебарды, - рожа пришпарена?
- Пожар был, - буркнул румиец. - Не видели что ли зарева? Огненные звезды на землю падали, половина Сьёра под землю провалилась.
Мужики махнули руками, мол, проезжайте, и тут же принялись обсуждать несчастия северян.
- Зачем ворота открытыми держать, если каждого путника непременно выспрашивать, кто и откуда? - спросила Хани, как только лошади прошли под острозубой решеткой. -
- Неспокойно сейчас в Эзершате, должно быть, всяких подозрительных переспрашивают, мало ли что. - Он подтянул край капюшона так, чтобы тень от него скрадывала ожоги.
Внутри города вонь стояла нестерпимая. Хани, которой даже запах столицы Северных земель становился поперек горла, то и дело морщилась, нет-нет да и прикрывая рукой нос. Домишки, кособокие и большей частью одноэтажные, тулились друг к другу, словно десяток нищих, которых пустили переждать дождь в собачью конуру. Все здесь было грязным, даже люди, хоть одежды их, как подметила Хани, были богаче тех, которые носили Артумцы.
Раш ухватил за шиворот какого-то паренька и расспросил, куда их занесло. Город назывался Сахил, правил в нем помазанный богами свободный король Бруг. Позже, когда мальчишка, получив свободу, улепетывал, напуганный обожженным лицом Раша, Хани переспросила, что такое "свободный король". "Значит, что правит он, пока его никто с трона не подвинет, - пояснил румиец. - Спорить могу на ухо, что перед ним не один уж такой на троне сидел, свободный. В таких городишках власть достается тому, у кого мечей больше и золота. Так и правят, от восстания до восстания. Господа друг друга по холке треплют, а крестьяне гроздьями на сучьях развешаны, за то, что не тому "свободному" повинности платили". После таких слов Хани надолго умолкла. Проведя всю недолгую жизнь далеко на севере, отрезанная от остального мира, знала о нем только из сказок и редких историй, которые передавались из уст в уста, и, как водится, перевирались с каждым новым рассказчиком. Но мир за пределами Артума казался ей величественнее. Теперь же, с каждым новым днем, образ, что взлелеяло воображение, все больше расходился трещинами.
Улочки Сахила оказались настолько малы, что ехать по ним можно было только по одному. Рогатая кобылка Хани нервничала, мотала головой и часто пряла ушами. Наверное, здешние запахи ей тоже не по вкусу, решила девушка. Их приезд остался незамеченным. Только несколько раз Хани чувствовала на затылке пристальные взгляды.
- Нам нужно остановиться на ночлег и найти торговца едой, - сказал Раш. Казалось, румиец говорит сам с собой - он даже не поворачивал головы в сторону девушки. - Мне одному слышится шум моря?
- Я тоже его слышу, - подтвердила Хани.
- Странно, я думал, что знаю все портовые города западного побережья, - его рука в перчатке почесала подбородок. На тех частях кожи, которые не тронул огонь, проступила темная щетина. - Ладно, одна холера. Нужно поглядеть и расспросить, что за суда здесь ходят. Если повезет - отплывем куда-нибудь подальше. В Иджал, например. Только, - тут он все же покосился на Хани, - жарко в тех краях, тамошний климат нечета Северным землям.
- Все равно, - пожала плечами Хани.
Отыскать постоялый двор оказалось несложно. Кособокое здание, с мутными слюдовыми окнами, жалось за следующим поворотом. Его деревянная крыша, словно израненное животное, была густо покрыта свежими бревенчатыми заплатками, а под ней густо разрослись птичьи гнеда. Стоило им подъехать, дверь отворилась, выпуская наружу пьянчугу, всего красного от злости. Он наотмашь косил серпом круг себя и отборно матерился. Раш спрыгнул с лошади, обошел задиру со спины, стараясь не попасть под удар - ржавый кончик серпа то и дело норовил схватить румийца то за плечо, то за бок. Выждав момент, когда здоровяк повернется в полспины, Раш выбил из пьяных пальцев мужика серп, и, пинком под зад, отправил буяна в придорожную пыль. Только после этого велел Хани спешиться.
Тут же появилась и хозяйка - немолодая, но стройная женщина, с тяжелой косой и пытливым взглядом. Она поблагодарила Раша за услугу, посулив бесплатный ужин, если путники решат у нее остановиться. Румиец не возражал.
Внутри смердело перебродившим хмелем, топленым салом, а по углам провисли сети пауков. Путникам отвели небольшую коморку - Раш ворчал, что даже в Яркии комнаты на постоялом пристойнее - и подали обещанный дармовой ужин. Пережаренная свинина, картошка, густо сдобренная луковой заправкой, салат из редьки и яиц. Хани без охоты поковыряла в тарелке, почти не притронувшись к еде.
- Скажите, милейшая госпожа, - придержал хозяйку румиец, когда та проходила мимо столов. Ее пальцы каким-то чудом удерживал по три кружки в ладони. - Как нам попасть в гавань?
- Нет гавани, - буркнула она. - Года три уж как нет. Раньше была, а потом спалили ее и разрушили до щебня. Теперь-то на том месте и выхода к морю нет - половина утеса в море сгинула, а с того, что осталось, только тропка к морю есть. Бывает, заходят корабли чьи-то, если по пути им, но в последнее время только эти и наведываются, чтоб им пусто было. - Женщина покривилась, и, на оклик кого-то из посетителей, огрызнулась пожеланием нассать себе в кружку и хлебать, если терпения нет.
- Эти - это кто? Нам надобно в Рхель попасть как можно скорее, а верховыми отсюда долго переходить.
- Рыбы эти соленые, пираты.
Она отошла к соседнему столу и грохнула кружками о столешницу, так, что брызги выпивки разлетелись в стороны. Но вскорости вернулась, и выразительно поглядела на румийца.
- Они с черными магами спелись - горожане видали их на корабле. Приплывают, рабов будто бы продавать, да только слухи не зря ходят, что когда ночь настает, румийцы на берег сходят и вынюхивают тут чего-то. Только заразу разносят, тьфу. Езжали бы лошадьми - оно так спокойнее. Да и не будут жабродышные с вами разговаривать - в море вышвырнут, как корабль от берега отойдет, и всего делов.
Когда они остались одни, Раш отодвинул от себя миску с недоеденным картофелем, и снова почесал подбородок.
- Плохо, - только и сказал он. - Пойдем, если еда в тебя не идет. Нужно припасы собирать и ноги уносить. Хотел тут ночь переждать, но, видать, не судьба. С та-хирцами нечего и думать договариваться, тем более, если с ними румийцы под одним парусом. Только не нравится мне, что они так запросто могут к берегу подходить. Сперва в Северных землях хозяйничали, теперь на западе ими смердит.