Дорога в Вест-Пойнт оказалась, однако, не простой. В первые недели по возвращении По решил набрать очков, заручившись поддержкой политиков, дабы укрепить свое ходатайство, и обратился в том числе к мэру и конгрессмену своего округа. Вероятно, Аллан материально поддержал пасынка, собственное его поручительство поражает холодностью и безличностью тона. «Если быть откровенным, — писал он, обращаясь к военному министру, — то мы не родственники… тем не менее прошу вас поддержать этого юношу ради его будущего». В обучении Эдгара в Вест-Пойнте Аллан был заинтересован и лично: во-первых, он уедет из дома, во-вторых, что гораздо важнее, перестанет быть финансовой обузой.
По написал заявление и в мае, получив от Аллана пятьдесят долларов в подарок, отправился в Вашингтон, чтобы лично представить рекомендательные письма военному министру. Ему стало известно, что на место претендует сорок семь человек, но все же есть вероятность, что в сентябре он будет зачислен в академию. Сделав крюк миль в тридцать, По заехал в Балтимор. Ему хотелось повидать старшего брата Генри, который с детства жил с «генералом» По и его семьей; этот визит позволял По познакомиться с родственниками со стороны отца. Теперь, когда принявшая его семья потеряла Фанни Аллан, он был счастлив оказаться в объятиях кровной родни. Не исключалась и возможность помощи при зачислении в Вест-Пойнт со стороны кого-нибудь из бывших сослуживцев «генерала».
Балтимор являлся третьим по величине городом Соединенных Штатов, однако будущий его расцвет был еще впереди. Незадолго перед тем завершилось строительство железной дороги «Балтимор и Огайо». По берегам реки Патапско цепочкой протянулись пакгаузы и склады. Балтимор становился центром промышленного производства, а также транспортным узлом, то есть городом крупным и бойким, с широкими улицами, силуэт которого определяли высокие дома и шпили церквей. Двумя годами раньше Джон Квинси Адамс[9] назвал Балтимор «величественным городом». Самые ранние из дошедших до нас фотографий изображают оживленный район порта, за которым на некотором расстоянии виднеются базилика Успения Богородицы, колокольня Епископальной церкви Святого Павла и немецкая реформистская церковь, а также памятник Вашингтону. К тому же Балтимор был первым рабовладельческим городом по пути на Юг. По крайней мере, в этом отношении южанин По почувствовал себя там как дома.
Для остановки в Балтиморе у По была важная причина. Ему не терпелось напечатать вторую книгу стихов. Он не отказался от мечты о литературном успехе, к тому же его снедала чуть ли не биологическая потребность явить себя миру. Юный По жаждал славы. Вскоре после приезда он отправляется на пароходе в Филадельфию и там представляет рукопись своих стихотворений в показавшееся ему подходящим издательство «Кэри, Ли и Кэри». Похоже, мистера Ли заинтересовал этот приезжий — талантливый и такой плодовитый юный поэт, и он пообещал тщательно изучить манускрипт на предмет публикации. Ободренный По вернулся в Балтимор. Несколько недель спустя Ли прислал стандартный и обескураживающий ответ. Стихи могут быть напечатаны, если автор сможет предоставить издателям гарантию, заранее возместив возможные убытки.
Собственных денег у По почти не было. Итак, он написал Аллану и попросил у того финансовую помощь для издания книги. Вероятно, этот поступок огорошил Аллана своей глупостью. Вряд ли что-нибудь другое могло пробудить в нем подобную ярость. Он-то думал, что По начинает почетную военную карьеру — а этот молодой человек ступил на ненадежную и даже предосудительную дорожку. В начале XIX столетия поэзия не считалась в Америке достойным занятием. В конце письма к По Аллан приписал, что «весьма осуждает его поведение и отказывает ему в его просьбе».
Поддержка Аллана выражалась в минимальных суммах. Летом 1829 года он послал своему юному подопечному еще пятьдесят долларов, на которые тот должен был жить три месяца. Иными словами, в день По мог позволить себе истратить пятьдесят три цента. Тогда он решил выехать из меблированных комнат и поселиться у родственников в деловом районе, за пределами богатого и более модного квартала.
«Генерал» По умер, а его вдова жила в маленьком домике на Милк-стрит вместе с Марией Клемм, тетушкой По, и ее девятилетней дочерью Вирджинией. Здесь же жил Генри, старший брат По. Вряд ли все они были счастливы. Старую миссис По разбил паралич, да и миссис Клемм не отличалась хорошим здоровьем. Генри умирал от туберкулеза и, если верить По, «пьянствовал напропалую» и еще менее, чем сам По, мог себя прокормить. На Милк-стрит царила настоящая нищета, и По застал здесь совсем иную жизнь, нежели та, к которой он привык в доме своего приемного отца в Ричмонде. Но не только в этом переезд к родственникам означал решительную перемену. По привязался к Марии Клемм и ее юной дочери. В будущем его будет тянуть к ним как магнитом, и он станет искать у них убежище от неистовых житейских бурь внешнего мира.
Поэтические амбиции По опять запутали дело. Аллан усомнился в том, что молодой человек всерьез нацелился на военную карьеру, и обвинил его в непоследовательности и уклонении от прямого ответа. К тому же его приводили в бешенство бесконечные просьбы По о деньгах. Деньги требовались, чтобы подыскать юноше замену в крепости Монро. По же написал приемному отцу, что в Балтиморе один из кузенов украл у него деньги. Наверное, Аллану казалось, что требованиям По никогда не будет конца. В одном из писем этого периода По заявил, что «немедленно вернулся бы домой, если бы не слова отца: „Я не особенно жажду тебя видеть“».
Была и еще одна причина, удерживавшая По в Балтиморе. Он забрал рукопись из издательства «Кэри, Ли и Кэри» и предложил ее издательскому дому «Хэтч и Даннинг». Рукопись приняли, и По не мог сдержать радости, когда в декабре 1829 года в свет вышла его книга «Аль-Аарааф, Тамерлан и другие стихотворения». В некотором смысле это был повтор сборника «Тамерлан», опубликованного двумя годами ранее. Однако в книге присутствовали и новые сочинения, среди которых была поэма «Аль-Аарааф», написанная под влиянием Мильтона и романтиков. Новые стихи еще раз доказывали великолепное владение По стихотворным ритмом. В стихах По энергия и напор сочетались с романтической недосказанностью и болезненной чувствительностью.
По испытывал острую необходимость доказать свою состоятельность одному-единственному человеку. Он написал Джону Аллану, сообщив ему о выходе книги, и заручился обещанием одного из издателей, мистера Даннинга, самолично отослать тому экземпляр.
В первый раз По получил похвалу за свой труд. Редактор «Янки и Бостон литерари газетт» Джон Нил, прочитав некоторые стихи еще до публикации, счел, что «по справедливости следует сказать: автор написал прекрасную и, возможно, даже великую поэму». Будучи всегда в высшей степени восприимчивым к похвалам, По отправил Нилу письмо, в котором признавался: «Я молод — мне еще нет двадцати, — но я поэт — если глубочайшее поклонение красоте делает меня таковым…» К этому он прибавил: «У меня нет отца — нет матери». Настоятельное подчеркивание своего сиротства являлось для По еще одним, дополнительным способом добиться симпатии и внимания.
Вероятно, По хотел остаться в Балтиморе, однако он был очень беден, и поэзия не могла спасти его от нищеты. Известно, что в декабре 1829 года он продал одного из рабов миссис Клемм, а в начале 1830 года был вынужден вернуться к Джону Аллану. Куда еще он мог податься, кроме Ричмонда? Только там его терпели, правда без особой радости и ясно давая понять, что в скором времени ему придется отправиться в Вест-Пойнт. Атмосфера в доме была напряженной, и в письме к сержанту Грейвсу, одному из своих кредиторов, По признался: «Десять раз пытался получить для вас деньги у мистера А [ллана] — но тот так или иначе увиливает». Кроме того, По роняет вскользь, что «мистер А. не всегда трезв» — замечание, за которое он позднее поплатится.
В середине мая 1830 года По покидает Ричмонд. Аллану он писал: «Уезжая от вас, я стоял на палубе парохода и понимал, что больше мы никогда не увидимся». На день или два По задержался в Балтиморе, а потом отправился в Вест-Пойнт, Военную академию Соединенных Штатов Америки, построенную на зеленом плато, вознесенном на высоту в две сотни футов над рекой Гудзон в штате Нью-Йорк, туда, где с 1804 года обучались американские офицеры. Чарльз Диккенс в «Американских заметках» описывал это место как «очень красивое и замечательно расположенное между восхитительными холмами над рекой, прячущееся за зелеными вершинами и разрушенными фортами и глядящее на дальний город Ньюберг поверх сверкающей водной глади, по которой время от времени скользят парусники…».
Вместе с еще тремя кадетами По был расквартирован в Южных казармах, и ему положили жалованье в размере шестнадцати долларов. Молодой поэт носил форму синего цвета, однобортный мундир, фуражку с кокардой и саблю на ремне. Утренняя побудка происходила на рассвете. После завтрака начинались лекции, которые в четыре часа сменялись муштрой и строевыми занятиями, продолжавшимися до ужина, который кадетам подавали в большой офицерской столовой, после чего их отправляли в казармы для дальнейших занятий. Свет выключали в половине десятого. Для безделья времени не оставалось.
Вместе с еще тремя кадетами По был расквартирован в Южных казармах, и ему положили жалованье в размере шестнадцати долларов. Молодой поэт носил форму синего цвета, однобортный мундир, фуражку с кокардой и саблю на ремне. Утренняя побудка происходила на рассвете. После завтрака начинались лекции, которые в четыре часа сменялись муштрой и строевыми занятиями, продолжавшимися до ужина, который кадетам подавали в большой офицерской столовой, после чего их отправляли в казармы для дальнейших занятий. Свет выключали в половине десятого. Для безделья времени не оставалось.
От современников до нас дошли разные, иногда противоречивые, воспоминания о По этого периода. Один из кадетов запомнил его как «беззаботного, неряшливого парня, весьма эксцентричного, любившего выпить и, естественно, предпочитавшего писать стихи вместо того, чтобы решать уравнения». Не очень похоже на правду. По никогда не был «неряшлив» в одежде или невнимателен к своей внешности. Другой кадет пишет о По с большим правдоподобием как о человеке «застенчивом, гордом, чувствительном и плохо сходящемся с другими кадетами. Несравнимо больше времени он посвящал чтению, чем учебе…». Однако он все успевал, как бы мало времени ни тратил на учебу. По всегда быстро схватывал материал. Он посещал классы французского языка и математики и на экзаменах за год был семнадцатым по математике и третьим во французском. Совсем ни с кем не общаться он не мог, иначе откуда бы его соученики узнали некоторые подробности его прошлой жизни? Он рассказал им, что закончил колледж в Англии, охотился на китов, побывал в Южной Америке и на Востоке. По был прирожденным фантазером, что в равной степени доказывает как неуверенность его в себе, так и гордость.
Наиболее полно описал Эдгара По, каким тот был в академии, кадет Гибсон, живший с ним в одной комнате и особо отмечавший в своих воспоминаниях «усталый, безрадостный, недовольный вид» поэта, «вид, который трудно забыть тем, кто близко соприкасался с По. Он легко выходил из себя из-за любой мелочи, которую всегда принимал на свой счет… Почти сразу, несмотря на недолгий срок пребывания в Вест-Пойнте, По утвердился как талантливый человек, и из комнаты № 28 чуть ли не каждый день расходились стихи и эпиграммы на случай…». Гибсон еще добавил, что «никогда не слышал, чтобы По хвалил кого-нибудь из английских писателей, будь то живые или мертвые». По не упускал возможности обвинить современника в плагиате или, еще хуже, в незнании грамматики. Он всегда презрительно отзывался о тех, кто хотел соперничать с ним. Еще у него была репутация любителя розыгрышей, и от этой привычки шутить и разыгрывать он не избавился до самой смерти. Его шутки были жутковатыми и даже кровожадными. Однажды он уверял, что тушка гусака со свернутой шеей на самом деле была трупом нелюбимого учителя. Ему нравилось пугать приятелей. В этом он тоже был неизменен.
Довольно быстро По надоело пребывание в Вест-Пойнте. Один из современников утверждает, что По потерял интерес к учебе всего через «несколько недель», потом «впал в уныние и разочарование». Не о такой жизни для себя он мечтал. К тому же он опять наделал долгов. В результате По задумал уйти в отставку. К сожалению, этого нельзя было сделать без разрешения на то отца или опекуна, и По написал Джону Аллану, прося его совета. Ответом ему было: «Категорически против». У Аллана не оставалось сомнений в том, что По вернулся к прежним своеволию и беспутству.
Кстати сказать, в доме Алланов произошло важное событие, которое ухудшило и без того дурное отношение хозяина дома к Эдгару: Джон Аллан женился во второй раз, и у него появилась надежда на появление законного наследника. Так с какой стати ему и дальше поддерживать шалопая? К тому же до Аллана дошли слухи, которые подкрепили его мнение о приемном сыне как о человеке злом и лживом: разве не наболтал он сержанту Грейвсу, что его приемный отец «далеко не всегда бывает трезв»?
Известно, что в письме, ныне утерянном, Аллан попросил По больше «его не беспокоить». По ответил, как всегда, чередой жалоб и оправданий — дескать, поведение его в Вирджинском университете объясняется тем, что «на всей Земле не нашлось человека, который бы заботился обо мне и любил меня». Обуреваемый гневом и жалостью к себе, он в ту минуту забыл о Фанни Аллан. Еще По прибавил: «Моя будущая жизнь (которая, даст Бог, долго не продлится) наверняка пройдет в болезнях и нищете. У меня не осталось ни сил, ни здоровья». И все-таки По не изменил своего решения. Не получив одобрения от опекуна, он пошел другим путем. Сказал Аллану, что «будет игнорировать свои занятия и обязанности». На обороте этого письма Аллан написал: «Не думаю, чтобы у парня было хотя бы одно положительное качество… Не верю ни одному его слову».
Едва заходит речь о несчастьях По, всегда вспоминают о пьянстве, как об их первопричине. Вне всяких сомнений, пил По много и часто, однако предположение, будто ему достаточно было одной рюмки, чтобы опьянеть, не выдерживает никакой критики. Он едва ли не постоянно выпивал «по одной», но не пьянел. С другой стороны, есть много письменных упоминаний о том, как он пил «весь вечер», «весь день» или даже «неделю напропалую». Вот тогда он и впрямь напивался, его приходилось спасать и доставлять домой. Иногда вызывали полицейских. Однако По пил не для удовольствия — до нас дошли сведения, что он опрокидывал бокал вина или стакан виски одним глотком и так жадно, словно был рабом непобедимой потребности. Стоило ему взяться за стакан, и остановиться он уже не мог. Как пишет один из его друзей, «одного бокала легкого вина или пива оказывалось достаточно, чтобы Рубикон был пройден. Все заканчивалось неумеренными возлияниями и соответствующим самочувствием». Выпивка спасала По от страхов перед будущим. Выпивка позволяла ему забыть о бедности и о неудачах. Выпивка приводила его в хорошее расположение духа и прибавляла уверенности в себе. Наверное, выпивка возвращала ему детское блаженство, освобождала от проблем и ограничений, налагаемых обстоятельствами. И все же когда он напивался, то становился агрессивным, властным и жестоким. Поскольку его отец и брат были запойными пьяницами, не исключено, что он страдал наследственным заболеванием. Тем не менее он не был алкоголиком. На довольно долгое время и без всяких видимых усилий он мог отказаться от спиртного. Однако правда и то, что частые выпивки жестоко разрушали его как физическое, так и душевное здоровье. Со времени, проведенного в Вест-Пойнте, он уже никогда не чувствовал себя полностью здоровым.
План покончить с академией с помощью нарочито халатного отношения к своим обязанностям сработал великолепно. С начала 1831 года По перестал заниматься военными дисциплинами и отказался посещать церковные службы. Его не видели на плацу и в карауле. В конце января По предстал перед трибуналом, который обвинил его в «недопустимом пренебрежении долгом» и «неповиновении приказам». По всем пунктам По признал себя виновным. Эдгар Аллан По был уволен с военной службы Соединенных Штатов Америки и 19 февраля отправился на пароходе в Нью-Йорк. Аллану он сообщил, что едет, не имея «верхней одежды», которая защитила бы его от зимней непогоды. Это не совсем так. До конца жизни у него оставалась кадетская шинель.
Глава пятая Журналист
Итак, По прибыл в Нью-Йорк и снял убогую комнатушку вблизи Мэдисон-сквер, но почти тотчас сильно простудился, да еще у него случился воспалительный процесс в ухе. Жизнь в Нью-Йорке во всех отношениях отличалась от того, к чему он привык в Ричмонде и даже в Балтиморе. Он вырос в общем-то в тогда еще сельскохозяйственной стране, где существовали традиционные различия в положении и чинах, а тут был город в начале своего индустриального и торгового пути, когда свободу получали дотоле сдерживаемые человеческие ресурсы. Здесь жизнь убыстрялась и оказывалась еще труднее, чем в городах, знакомых ему ранее. Генри Джеймс писал, что это был «старый, пропитанный запахом алкоголя, горячечный город», город, полный свиней и лошадей, город быстрых денег. В том году, когда в Нью-Йорк приехал Эдгар Аллан По, по Четвертой авеню прокатил первый трамвай.
Укоренившись в окрестностях старого порта, город медленно, но уверенно продвигался на север, и к началу 1830-х годов пограничной стала Кэнал-стрит. За ней располагались нищие поселения ирландских скваттеров,[10] а также дома рабочих и строителей, расчищавших землю под будущие городские застройки. Тут же находились и фермерские дома, выросшие здесь, когда эти места были еще девственно-пустынными. Теперь в воздухе стоял запах кирпичной пыли, становившийся все гуще по мере того, как расширялось строительство. Шум оглушал, суета обескураживала. Уже существовали Бродвей и Бауэри-стрит, обретавшие те черты, что сохранились вплоть до настоящего времени. Бродвей был центром розничной торговли, а также театральным центром, в то время как Бауэри изобиловала бедными домами и барами.