— Не простужен, — ответил мистер Раис.
— Простужен, — огрызнулась Эми с ледяной яростью, ощущая свою беспомощность в таком повороте спора. Доверительная улыбка молодой мачехи, посланная мистеру Раису, только усилила ее гнев.
— А что ты думаешь, дорогой, по этому поводу? — промурлыкала миссис Гаррисон, забавляясь и не скрывая этого от Эми. Редко доводилось ей позабавиться за счет Эми. Всего шесть лет разницы не позволяли ей проявлять к властной дочке мужа материнскую строгость, но этой разницы хватало, чтобы не сорваться на девчоночьи колкости, нередко так и просившиеся на язык. К тому же у Эми была несносная привычка заставлять мачеху чувствовать себя на шесть лет моложе, а не старше падчерицы.
Таким образом, мистера Гаррисона грубо вернули к его прямым обязанностям, и он был поставлен перед дилеммой. В глубине души он почти так же боялся младшего учителя, как и своей дочери.
— Это действительно так уж важно, чтобы Пьюрфой принял участие в этом матче, Раис?
— Так же важно, как и участие Дженкинсона, — твердо заявил мистер Раис. Без них игры просто не будет.
— Я не могу поверить, что это важнее здоровья ребенка, — ледяным тоном парировала Эми. — Мы слишком много внимания стали уделять спортивным играм. Можно подумать, что школа только на них и держится. Мистер Паркер прав. Нельзя воспитывать в школе профессиональное отношение к спорту.
— Может, вы хотите, чтобы он снова стал руководить спортивной жизнью школы, — фыркнул мистер Раис, — чтобы мы снова проигрывали всем подряд?
— Я полагаю, лучше проигрывать в спорте, чем в обучении. Смешно приравнивать игры к учебе. Если Дженкинсон так плохо сделал перевод, его, вне сомнения, нужно оставить для работы над ошибками. Мистер Паркер абсолютно прав. Папа, ты должен согласиться со мной.
— Ну-у, — замялся мистер Гаррисон и стал теребить бородку.
— Это сложный вопрос, — очень серьезно произнесла Филлис и покачала головой. Но блеснувший в ее глазах огонек заметили оба спорящих.
— В любом случае, — смелее заговорил мистер Раис, — я считаю, что мисс Гаррисон не вправе ничего решать но этому поводу. В отношении Пьюрфоя вопрос решает миссис Гаррисон, а Дженкинсона — вы, господин директор. Не выскажете ли вы своего решения, миссис Гаррисон?
— Пожалуйста, мистер Раис. Если, как вы говорите, он не простужен, то нет никаких причин отстранять его от игры.
— Благодарю вас, — с достоинством сказал мистер Райс. — А что по поводу Дженкинсона, господин директор?
— Ну-у, — снова замялся мистер Гаррисон и потеребил бородку.
— Если, — побелевшими губами процедила Эми, — я здесь так мало значу, как полагает мистер Раис, то мне нет смысла оставаться здесь до конца четверти. Помнишь, папа, Марджори Бизли приглашала меня погостить, как только кончится четверть. Так я отправлю ей телеграмму, что приеду завтра же.
— Эми! — в ужасе воскликнул мистер Гаррисон.
— Эми! — в таком же ужасе воскликнула миссис Гаррисон.
— Что? — резко отозвалась Эми. — Ты же сможешь отправить мальчиков по домам, Филлис, правда? Как я понимаю, это твоя работа.
— Мистер Раис, — сказала Филлис, — извините. Сегодня Пьюрфою не стоит играть, раз у него простуда.
— И Дженкинсону тоже, — вставила Эми. — Папа!
— Да, разумеется, мы должны уделять столько же внимания учебе, сколько спорту, — заколебался мистер Гаррисон.
Эми нанесла завершающий удар.
— Мистер Раис, по-вашему, я не вправе судить о том, что вы переступили пределы не только своих обязанностей, но и обычной вежливости, оспаривая приказы старшего учителя и мои. Не стоит ли мне в таком случае возложить исключительно на моего отца необходимость напомнить вам, что дисциплина среди учителей столь же обязательна, как и среди детей. Пока же…
— Господин директор, — сказал мистер Раис, еле сдерживая негодование, не могли бы вы принять мое заявление об уходе? Я уйду по окончании четверти.
— Придется подождать, ведь вы обязаны отработать еще четверть, по-моему, — холодно ответила мисс Гаррисон. — Пока же будьте любезны отправить с поля и Дженкинсона, и Пьюрфоя. Сейчас же.
В финальном матче Желтая команда разгромила Зеленых за счет подачи с преимуществом в восемьдесят семь боулерских очков.
Мистер Раис был вне себя. Его злость только усилилась при виде необычной сцены: мистер Паркер и Эми запросто болтали в шезлонгах на лоне природы. Судя по оживленной беседе и частым взрывам смеха, Эми и мистер Паркер нашли забавную тему для разговора.
Мистер Раис не привык, чтобы над ним смеялись.
Битва была окончена.
* 3 *Давным-давно один человек сдал друзьям свой загородный дом. Вернувшись, они очень мило поблагодарили его и оставили для стирки свое грязное белье. Мистеру Раису казалось, что почти так же поступила с ним Филлис Гаррисон.
— Но, милый, ты должен понять: я не могла поступить иначе, оправдывалась Филлис, покаянно идя с поля брани рядом с молча шагавшим мистером Райсом. — Я бы ни за что не смогла отправить детей по домам как следует. Правда, не смогла бы. Они бы все перепутали, носки и все такое прочее. Ты должен это понять.
— Ты меня опозорила, — жестко сказал мистер Раис.
— Дорогой мой! — взывала миссис Гаррисон.
— Ты выставила меня идиотом перед мальчишками.
— Милый!
Ответом было молчание.
— Прости меня, пожалуйста, — сказала Филлис. — Ну пожалуйста!
— Я не ожидал от тебя такого, Филлис.
— Ну, милый, ну пожалуйста, прости меня.
— Что ж, так или иначе, — мистер Раис удовлетворенно усмехнулся, — я уезжаю.
— Нет, не говори так! — всхлипнула Филлис. — Не уезжай, Джеральд, не надо. Как я буду здесь без тебя?
— У тебя, кажется, есть муж? — язвительно бросил мистер Раис.
Филлис сделала недовольную гримасу.
— Ну, девочка моя милая, тогда зачем ты вышла за него?
— Одному богу известно, — призналась Филлис. — Джеральд, возьми меня с собой, а?
— Не возьму.
— Я знала, что не возьмешь, — вздохнула Филлис. — Ведь ты меня не любишь по-настоящему.
— А ты меня любишь по-настоящему?
— Джеральд, ну конечно же. Как ты можешь в этом сомневаться? — Филлис выразительно взглянула на крупную мрачную фигуру молодого учителя. Он поймал ее взгляд, и Филлис потупилась. — Могла бы я… если не любила бы тебя?
— Могла бы, — непреклонно отрезал мистер Раис.
Филлис с восторгом рассмеялась.
— Джеральд, как я люблю тебя сейчас, когда ты идешь такой сильный, молчаливый, гордый. Ну вот — ты и улыбнулся. Ты больше не сердишься на меня, нет?
— Сержусь, — сказал мистер Раис.
— Скажи, что нет, а то я поцелую тебя прямо здесь и сейчас, перед мальчишками. Честное слово! Так ты все еще сердишься на меня?
— Нет, — торопливо сказал мистер Раис, опасаясь, что она исполнит свою угрозу.
— Тогда все в порядке, — успокоенно сказала Филлис. — А как бы нам отплатить Эми?
— Право же, у меня нет ни малейшего желания отплатить Эми.
— Да что ты, милый. Есть у тебя такое желание. Такое же, как у меня. Что мне нравится здесь, так то, что мы дурачимся как дети. Даже больше, потому что мы-то старше. Я просто обожаю отплачивать кому-нибудь его же монетой. Придумала: пойду поговорю с Лейлой Джевонс.
Эми как раз пыталась уволить ее сегодня утром. Лейла нас пожалеет.
— Девочка моя, — произнес мистер Раис с большим достоинством. — Уверяю тебя: я ни о чем не жалею.
— Радость моя! — влюбленно сказала миссис Гаррисон.
* 4 *Весь день в школе только и говорили, что о стычке Эми Гаррисон и мистера Раиса и ее последствиях.
Глава 7
* 1 *Лейла Джевонс сидела перед туалетным столиком и выщипывала брови. Она очень следила за своими бровями. Природа немного ошиблась, создавая их форму, и мисс Джевонс очень усердно старалась скрыть ошибки природы. Сами по себе брови мисс Джевонс больше всего походили на толстую перекладину, тянущуюся по нижнему краю ее лба, ибо они так и норовили удручающе сойтись над переносицей. В юные годы мисс Джевонс, как правило, делала "полянку" на месте срастания с помощью бритвы, но успеха процедура не приносила: переносица временами ощетинивалась подобно живой изгороди. Щипчики для бровей приносили гораздо больше боли, но всегда и больше пользы.
Превратив брови в две милые дужки, мисс Джевонс немного расслабила пояс на голубом халатике-кимоно и наклонилась к зеркалу, чтобы рассмотреть бородавку, некогда образовавшуюся на крыле ее курносого носа. Эта бородавка — ну вообще-то, конечно, не бородавка, если считается, что у бородавок шершавые верхушки, а скорее крупная родинка, — была неизменным источником огорчения мисс Джевонс. На ней с удручающей регулярностью вырастали три воинственных черных волоска, процветание которых можно было унять только постоянным вырыванием с корнем. Каждый вечер мисс Джевонс, несмотря на усталость, три-четыре минуты печально терзала эту большущую родинку, давила ее, сокрушаясь и в прямом смысле издеваясь над ней. Может, ее выжечь, а может, нет? Каждый вечер ее мучил этот вопрос. Будет ли от прижигания лучше или, наоборот, хуже? Ужасно трудно принимать решения! Уже одиннадцать лет, с той самой поры, как ей исполнилось пятнадцать, каждую ночь она обдумывала этот вопрос и никак не могла решиться.
Она бы хотела — как бы она хотела! — выведать мнение мистера Даффа по этому поводу. Но разве можно? Не будет ли это чересчур смело? Мисс Джевонс до ужаса боялась быть смелой. А вдруг он еще испугается? С одной стороны, не даст ли это ему повод открыться, на что он никак не решается сам? Но с другой стороны, а хочет ли он вообще открываться? Как все сложно!
Мисс Джевонс встала с табуретки, сбросила халатик-кимоно и оглядела себя в зеркало туалетного столика с го ловы до ног. Когда ум ее был с сердцем не в ладу, а такое бывало нередко, мисс Джевонс всегда утешала себя созерцанием своих чудесных ножек и раздумывала, а не пойти ли ей в артистки.
В тот же вечер любование своими формами стало почти поверхностным. Сразу о стольком нужно было подумать, что даже родинка воспринималась не так ужасно, как обычно. День и вправду был удивительный. Только утром за пятнадцать минут ее уволили, взяли на работу снова, поцеловали и получили ее ответный поцелуй. Мистер Гаррисон, подумать только!
Мисс Джевонс не была чопорной недотрогой. Сама она часто с трудом втолковывала, главным образом Эльзе Кримп, что как бы там ни казалось, а она не недотрога. Поцелуй, следовательно, сам по себе для мисс Джевонс почти ничего не значил. Но то, что ее поцеловал сам мистер Гаррисон…
Да, правда, поцеловал он ее просто в лоб. Совсем по впечатляющий поцелуй. Но главное, что это был поцелуй мистера Гаррисона. И он поцеловал ее так просто, с такой отработанной беззаботностью. Неужели мистер Гаррисон на самом деле не такой уж щепетильный? Эльза Кримп всегда твердила, что он темная лошадка, но она так обо всех говорит, даже о мистере Даффе.
Но неужели все-таки мистер Гаррисон… У мисс Джевонс перехватило дыхание, и она позабыла о своих ножках, а вместе с ними и об артистической карьере. Неужели мистер Гаррисон хочет кое-кому отомстить и выбрал в сообщницы именно ее?
Мысль была потрясающая, и мисс Джевонс вытянулась на узенькой кроватке, закатила глаза к потолку и принялась ее обдумывать.
Неужели до мистера Гаррисона наконец дошло, что происходит между его женой и Джеральдом Райсом? Вот вопрос так вопрос. Эльза Кримп давно предположила, что он уже догадался и только ждет случая… Сначала это было потрясающей догадкой, но мистер Гаррисон слишком долго ждал случая, и интерес к этому домыслу стал угасать. Конечно было бы странно, если бы мистер Гаррисон ничего не замечал там, где любому все было ясно с первого взгляда, но мужья патологически слепы. Мисс Джевонс и сама пришла к заключению, заметив, что ничего не происходит, что до мистера Гаррисона все-таки ничего не дошло. Но теперь…
А вдруг мистер Гаррисон захотел затеять с ней интрижку…
Мисс Джевонс со вздохом встала, накинула халатик, снова села за стол и стала мазать кремом лицо. Она прекрасно знала, что поцелуй, запечатленный на ее лбу, и поцелуем-то считать не стоит; как всегда, ее воображение зашло слишком далеко.
И все же ее взволновало то, что это вообще произошло. Женщина, если ее целует мужчина — только целует, — понимает, что это подразумевает определенные намерения. Мисс Джевонс и ее старенькая мама теперь спасены от безжалостной дочери мистера Гаррисона.
Ну а теперь о мистере Даффе…
О стычке, происшедшей тем днем между Эми и мистером Райсом, мисс Джевонс почти не думала. За пять лет она уже привыкла к порядкам в начальных школах и не могла припомнить ни одной четверти, обошедшейся бы без стычек, больших или маленьких. В последние дни любой четверти все разговоры неизменно были об увольнениях, а потом уволенные так же неизменно возвращались к началу следующей, четверти — с улыбкой, как будто ничего и не происходило. Мисс Джевонс, естественно, была рада, что наконец-то хоть кто-то взбунтовался против Эми, и всей Душой поддерживала мистера Раиса. Мистер Дафф, несомненно, тоже был бы на его стороне…
Мисс Джевонс стерла с лица толстый слой крема и начала постукивать кожу под подбородком эластичной стелькой.
Да, а что касается мистера Даффа…
* 2 *В небольшой комнатке рядом с небольшой комнаткой Мисс Джевонс Мэри Уотерхаус занималась такими же утомительными процедурами, только ей не нужно было изживать родинку, и брови у нее от природы были красиво очерчены, посему мисс Уотерхаус очень разумно оставляла их в покое. И тем не менее она привыкла проводить почти столько же времени перед зеркалом, как и мисс Джевонс Возможно, она считала своим долгом перед человечеством выглядеть лучшим образом, а это, безусловно, достигается лишь тогда, когда молодая женщина проводит каждый вечер массу времени перед зеркалом. К тому же если мисс Джевонс беспокоили ее брови и родинка, то мисс Уотерхаус была занята расчесыванием длинных волос.
Ибо мисс Уотерхаус носила распущенными свои чудесные длинные темно-каштановые волосы. Те, кто знал ее хорошо, объясняли это тем, что она из "таких". Те, кто знал ее лучше, — тем, что она хотела походить на "такую"; но суть такова, что те, кто знает нас лучше, не знают нас по-настоящему хорошо, а если и знают, то никогда об этом не скажут. Таким образом, исходя из фактов, с уверенностью можно было сказать лишь одно: у мисс Уотерхаус чудесные волосы длиной ниже пояса и она расчесывает их на прямой пробор и приглаживает, откинув назад, у них нет ни намека на волну или завиток, а над ушами они закручены в так называемые "улитки", что несколько портило прическу из чудесных длинных темно-каштановых волос. И если те, кто хорошо знал Мэри Уотерхаус, объясняли это тем, что она не заботится о своей привлекательности, то те, кто знал ее лучше (и на чьи доводы невозможно положиться), объясняли это тем, что она хочет показать, как привлекательна даже в своей непривлекательности (впрочем, этому тоже не особенно можно доверять).
Тот же, кто совсем не знал мисс Уотерхаус, конечно не сказал бы, что она старается подчеркнуть свою привлекательность. В отличие от мисс Джевонс она не пользовалась ни духами, ни пудрой, и ее губы не знали помады. У нее был несколько выпуклый лоб, который при ее прическе она безжалостно открывала. Уши, нежные и маленькие, наоборот, почти прятались под волосами. Было очевидно, что мисс Уотерхаус не важно, как она выглядит, и все же выглядела она всегда привлекательно. Ее полные губы медленно растягивались в обаятельную улыбку. Большие серо-голубые глаза, по крайней мере, казались умными. Она прекрасно умела слушать других. То же, о чем она сама думала, мисс Уотерхаус имела замечательный дар держать при себе. Из всего женского персонала школы Мэри была и самой скромной и ненавязчивой, и самой интересной. Говорили что она сирота и что рассчитывает только на свои возможности; а каковы они были, никто толком не знал.
Мисс Уотерхаус каждый вечер посвящала целую четверть часа расчесыванию волос. Она когда-то прочла, что добропорядочная девушка не позволит себе провести меньше четверти часа за расчесыванием волос, и жаль, что большинство девушек, увы, не добропорядочны. И тогда мисс Уотерхаус, как добропорядочная девушка, стала так поступать.
Причесывание для девушек так же важно, как бритье для мужчин: это лучшее время для решения своих проблем. Мисс Уотерхаус необходимо было обдумать свои проблемы. Сейчас главным был вопрос, чью сторону занять в этом забавном противостоянии между Эми Гаррисон и Джеральдом Райсом, которое грозит перерасти обычные раздоры людей со взвинченными нервами в конце четверти. Очень похоже, что до конца недели в него будет вовлечен весь персонал и разделится на две группы; и что же в таком случае предпринять ей, Мэри Уотерхаус? А значит, как извлечь из этой истории выгоду для себя? Мисс Мэри была не из тех наивных глупышек, которые позволяют эмоциям затмевать разум; ее эмоции всегда подчинялись здравому смыслу.
Под неторопливые равномерные взмахи щетки для волос она стала продумывать, чем должно кончиться это противостояние.
На одной стороне уже оказались Эми и мистер Паркер; на другой — мистер Раис и миссис Гаррисон. Лейла Джевонс и мистер Дафф обязательно поддержат тех, кто против Эми; мистер Уоргрейв, почти наверняка, если и встанет на чью-либо сторону (а вполне ясно, что мистер Уоргрейв единственный из всех в школе, кто может и не встать ни на чью сторону), пойдет под флаги Эми. Эльза Кримп уж точно сунется в перепалку — и принципиально против Эми. Перед Мэри Уотерхаус ясно выстроились сторонники обоих споривших — как списки участников игры в крикет, которые мистер Раис прикалывал к доске объявлений, — и между ними мистер Гаррисон в роли арбитра.
Мистер Гаррисон (арбитр)
Белые
Мистер Райс (капитан)
Миссис Гаррисон
Мистер Дафф
Лейла Джевонс
Цветные
Эми Гаррисон (капитан)
Мистер Паркер
Мистер Уоргрейв
Эльза Кримп
Да, на бумаге Белые выглядят более сильной командой; но мисс Уотерхаус знала, что капитан команды Цветных стоит полудюжины игроков.