«Дур– р-рак!» -урчали двигатели иномарок.
– Нет! – злился он.
«Да– а-а! Да-а-а!» -выстрелами из выхлопных труб отвечали машины.
Витя в бессильной ярости сжимал кулаки и с горечью думал: «Вот если бы хоть кто-то, хоть один человек знал, что я не дурак, то мне было бы легче…»
И этим человеком, по его мысли, должна была стать женщина. Не какая-то определенная, никакой определенной у него на примете не было, а вообще – женщина. Но обязательно не очень высокая и склонная к полноте. И блондинка. Да-да, непременно блондинка. Непременно!
Но и женщины его не любили. И не только вожделенные полноватые блондинки – о них и речи не шло. Даже и привокзальные шмары, когда он с трудом наскребал на них деньги, оказывали ему услуги безо всякой охоты и с видимым пренебрежением. Плату с него они всегда брали вперед, а потом еще некоторое время, поджав губы, рассматривали мятые купюры, как будто раздумывая, стоит ли все-таки из-за такой мелочи отдаваться этому козлу.
И это при том, что он платил им больше, чем другие клиенты!
«Неужели я такой страшный? – спрашивал Витя сам себя, когда стоял у зеркала в домике, доставшемся ему в наследство от умерших родителей-алкоголиков. И приходил к пристрастному, конечно, но все равно граничащему с объективностью выводу: – Да нет! Я, можно сказать, даже красавец!»
Так почему же тогда?!
Однажды он не выдержал и задал этот вопрос шлюхе. Это произошло сразу после того, как он отлепился от нее в одном из темных привокзальных закоулков. Шлюха натягивала штаны и мучилась с заевшей «молнией» на ширинке. Услышав это «почему?», она отвлеклась от своего занятия и ответила:
– А от тебя зло идет!
– Какое зло? – не понял он.
– Как от этого… – наморщила лоб шлюха. – Как от Фредди Крюгера, во!
Витя ожидал, что она засмеется или хотя бы усмехнется, как после удачной шутки, но шлюха только хмуро глянула на него и вернулась к непокорному замочку.
Тогда усмехнулся он. Но усмехнулся как-то странно.
– Ты что это? – насторожилась она.
А он подошел к ней и быстро впихнул в ее розовые трусы недокуренную сигарету, после чего резким движением закрыл-таки «молнию».
– Ой-ой-ой! – взвизгнула от боли шлюха, пытаясь теперь уже расстегнуть ширинку.
Но у нее ничего не получилось: замок застрял еще крепче, чем раньше. Тогда она, чтобы не терять времени, просунула руку под застегнутый уже ремень и принялась шарить там – в интимных глубинах. Ее ладонь вспучила эластичную ткань брюк и металась там, словно несчастный крот, у которого под землей непостижимым образом случился пожар. Наконец окурок был нащупан длинными пальцами, и ладонь шлюхи, оттягивая ткань штанов сантиметров на десять, дернулась наружу. Но не тут-то было. Витя вдруг схватил шлюху за локоть и с силой пихнул ее руку обратно. Потом надавил на снова оказавшуюся в интимных глубинах ладонь и удерживал ее в таком положении никак не меньше минуты.
– А-а!!! – орала, извиваясь, шлюха.
– Я Фредди Крюгер?! – страшно брызгал слюной ей в лицо Витя. – Ну что ж, пусть так! Пусть так!
Он держал ее руку до тех пор, пока явственно не почувствовал запах паленого мяса.
– Так-то! – сказал тогда Витя и отправился домой, оставив несчастную жрицу привокзального секса подпрыгивать с выпученными глазами возле грязных мусорных баков.
Таким он себе понравился.
Правда, после этого Вите пришлось иметь дело с сутенером покалеченной шлюхи.
– Ты понимаешь, что испортил ей рабочий орган? – тяжело дыша на него зубной гнилью, спросил тот.
– И что? – упер руки в бока Витя.
– Бабки плати, вот что! – взревел сутенер.
Витя рассвирепел и со всей силы врезал ему носком своего тяжелого ботинка в пах. Орган, по которому попал Витя, был у сутенера не рабочий, но все-таки ценный и оберегаемый, поэтому, сложившись пополам, гнилозубый торговец чужими телами простонал:
– Ну все, все… Замяли… Только не бей больше…
Но Витя уже вошел в раж. Расцепив сложенные между ног руки сутенера, он ударил его в то же самое место еще раза три-четыре, испытывая прилив какого-то невероятного наслаждения при виде перекосившегося от жуткой боли лица предводителя вокзальных шлюх.
– И еще! – лупил он по самому больному месту, как по доске в заборе, которую ему во что бы то ни стало нужно было выбить. – И еще! И еще!
Сутенер закатил глаза и захрипел. Витя отпустил его руки и позволил ему наконец упасть на заплеванный асфальт.
– Вот так!
Он огляделся.
В стороне визжала обожженная шлюха. Рядом валялся ее шеф, потерявший сознание от нечеловеческих мучений.
Вите стало так хорошо, как будто он от души наелся любимого шоколадного мороженого.
Но кайфовал он недолго.
– Этот? – указывая на удаляющегося Витю, спросили у шлюхи подбежавшие милиционеры.
– Угу…
Милиционеры догнали Витю, схватили его под руки и потащили к стоявшему неподалеку черному «форду», за рулем которого сидел какой-то хмурый человек в штатском.
– Что с ним делать? – спросили у него милиционеры.
Человек повернул в сторону Вити рябое лицо и равнодушно бросил странную фразу:
– Да что хотите, то и делайте…
Витя подумал, что его теперь упекут в камеру. И тут же в его голове возникла спасительная догадка.
– Вы не имеете права! – с некоторым даже пафосом заявил он. – У меня белый билет!
Отвернувшийся было человек вдруг быстро и внимательно оглядел Витю с головы до ног и с какой-то непонятной заинтересованностью, мелькнувшей в бесцветных глазах, спросил:
– Правда?
– Правда! – почти нагло ответил Витя. И тут же пожалел об этом: «Зря я так выпендриваюсь. Они ведь меня и в дурдом могут сдать!»
Но в дурдом его не сдали. Рябой человек зачем-то принялся выяснять у Вити, кто он такой и чем занимается, а потом попросил показать паспорт. Витя показал.
– Тэк-с… – Человек полистал страницы. – Так ты, значит, на самой окраине города живешь?
– Ну да… – сказал Витя.
– В частном доме?
– В частном.
– И большой участок?
– Двенадцать соток.
Человек довольно поцокал языком. Ему отчего-то очень понравилось, что Витя владел участком в двенадцать соток на окраине города.
– Вот это хорошо! – улыбнулся он. И, достав листок бумаги, переписал Витины данные.
– А это зачем? – не удержался Витя.
– Скоро поймешь! – ответил человек и махнул милиционерам: – Отпустите его!
Те подчинились.
Витя нерешительно повернулся и сначала медленно, а потом все быстрее зашагал в сторону от вокзала.
Турецкий повез Николая Степановича на место происшествия на своей красной «семерке». По пути следования пенсионер не уставал восхищаться плавностью хода и ровной работой двигателя машины «важняка»: «Не то что моя „копейка“! Трясется и чихает, как больной гриппом с похмелья!» Николай Степанович даже предположил, что автомобиль Турецкого «видать, ремонтируется в спецгараже!», а на удивленный вопрос: «В каком еще спецгараже?» – ответил: «Ну у вас там есть, я знаю… Для шишек! Бесплатный!»
После того как Турецкий месяц назад разорился на замену движка и амортизаторов в обычном придорожном сервисе, ему было обидно слышать такие слова, но он смолчал.
– А, к примеру, форсированный движок у вас там можно поставить? – не унимался пенсионер.
Турецкий вздохнул:
– Можно.
– Ух ты! – заблестели глаза Кудряшова. – А не посодействуете, чтоб и мне тоже?
– Что? – не понял Александр.
– Ну я говорю, не посодействуете, чтоб и мне форсированный там у вас поставили? Я же вроде как свидетель, расследованию помогаю, и, может, так сказать, в виде исключения и мне бы…
Никакого бесплатного спецгаража «для шишек» при Генпрокуратуре не было. Но начни сейчас Турецкий это объяснять, пенсионер все равно не поверил бы.
– Чуть не забыл! – хлопнул себя по лбу Александр. – Форсированные только-только закончились. Теперь другие пошли.
– Какие?
Турецкий поднял подбородок и почесал шею:
– Реактивные.
– Да ну? – изумился Кудряшов.
– Ага, – подтвердил Александр. – Их раньше только на истребители ставили, а теперь вот и нам разрешили.
У пенсионера загорелись глаза.
Турецкий понял, что перегнул.
– Но с ними просто беда… – покачал он головой.
– Что так? – забеспокоился Николай Степанович.
– Машины взлетать начинают.
– Ой, мамочки… И высоко?
– Ну… Где-то на полметра…
Это не впечатлило Николая Степановича. Очевидно, его движок откалывал и не такие номера.
– Фигня! – сказал он. – Полметра – фигня. Не страшно! – И, потеряв уже всякое чувство приличия, махнул рукой: – Согласен на реактивный! Ставьте!
«Как же мне извернуться, чтобы он отвязался?» – подумал Турецкий. Но тут Николай Степанович сам подал ему идею, спросив:
– А на каком бензине он работает-то?
«Ага! – усмехнулся про себя Александр. – Ну теперь держись у меня!»
– На особом, авиационном! – со значением сказал он.
– И дорогой он? – взволновался Кудряшов.
– Ужасно дорогой! – радостно посмотрел на него Турецкий. – Ужасно!
– Да?… – задумчиво поджал губы пенсионер. С минуту он прикидывал что-то в голове, а потом сказал с сожалением: – Тогда придется вам пока обождать. Вот поднакоплю деньжат, тогда уж и поставите… Идет?
– Идет! – кивнул Турецкий и вильнул рулем, сворачивая на обочину к придорожному кафе «Двадцать пятый километр».
Когда они вылезли из машины, Кудряшов тут же начал объяснять, куда именно подъехала «та девушка на джипе» и где в это время сидел на корточках красно-черный мужик.
– Вот тут? – спросил Турецкий, двигаясь в направлении вытянутой руки пенсионера.
– Ага!
Александр осмотрел место. После того случая прошло уже несколько дней, и искать улики на продуваемой всеми ветрами обочине, исполосованной следами протекторов самых разных автомобилей, было конечно же бесполезно. Как и тогда, кафе сегодня оказалось закрыто, и возле него грелись на солнышке две бродячие собаки.
– А я остановился во-он там! – Крутившийся рядом Николай Степанович указывал на противоположную сторону дороги. – Во-он под тем рекламным щитом
– Угу… угу… – кивал Александр, а сам внимательно всматривался в выцветшую траву обочины.
Ничего.
Ничего, кроме одного застрявшего между листьев подорожника сигаретного фильтра.
– Ну-ка… – проговорил Турецкий и пригнулся пониже. – Любопытно…
Фильтр был не просто примят зубами, как это часто бывает, а разжеван, причем разжеван сильно, в бесформенную бахрому, будто кто-то хотел его съесть и уже почти сделал это, но в последний момент передумал и выплюнул.
Куря, Витя Корнев всегда жевал кончики сигарет. И с фильтром и без фильтра. Причем последние нравились ему даже больше – горечь табака, для многих неприятная, Корневу доставляла удовольствие.
Наблюдающий за ним психиатр из диспансера сказал, что это, мол, ненормально и свидетельствует об ухудшении Витиного состояния. Витя на словах согласился и даже сделал вид, что обеспокоился (как это, мол, ухудшение, вы уж давайте следите, чтоб все выправилось, таблетки выписывайте или еще что, а иначе зачем вы тут в диспансере сидите и меня на учете держите?). Но сам все переданные ему таблетки выбрасывал, а дома повесил на дверь комнаты нарисованный от руки портрет доктора и метал в него ножи. Попадал часто.
Именно этим он и занимался в тот день, когда с улицы раздался властный гудок автомобиля. Корнев сначала подумал, что это не ему, и, не сходя с места, снова замахнулся ножом в рожу доктора, которая и так была уже вся в дырках, но снаружи опять посигналили. Только тут Корнев сообразил, что раз его дом единственный на всем пустыре, то гудки могут быть адресованы лишь ему одному.
Он воткнул нож в стол и двинулся к выходу. Однако по пути все-таки не удержался и плюнул в доктора, пригрозив при этом:
– Вернусь – глаза выколю!
Когда он вышел на улицу, то увидел, что у его калитки стоит черный «форд», очень похожий на тот, к которому его подводили на вокзале милиционеры. Витя немного струхнул, но виду решил не показывать. Наоборот, вальяжной походкой и как бы нехотя подошел к калитке и небрежно, одним пальцем поддел держащий ее металлический крючок. Мол, ну и чего ты приехал? У меня, мол, тут перед калиткой доски настелены для чистоты, а ты их все небось передавил своим «фордом». У меня, мол, кот должен скоро прийти с гулянки, а вот увидит издали твой «форд», испугается и улепетнет. И будет шляться по округе голодный. (Насчет кота все было неправдой. Кота Витя где-то полгода назад повесил на растущей за домом яблоне. Повесил просто так, чтобы посмотреть, сколько тот протянет в петле. Витя думал, что минуту. На деле оказалось меньше.) Тем не менее когда Витя подходил к калитке, то вид у него был именно такой – выражающий возмущение судьбой настеленных у калитки досок и несуществующего кота.
– Ну? – спросил он, шагнув к машине.
Черное стекло водителя опустилось, и в окне показалось знакомое Вите рябое лицо.
– Ты один? – спросил мужчина.
– Ну, – ответил Витя.
– Не нукай! – Щека мужчины раздраженно дернулась, а глаза сверкнули таким особенным образом, что Витя сразу же и понял: да, на этого лучше не нукать, этот не доктор, этот, если что, может кому угодно сигарету в глотку запихнуть вместе со всей пачкой, плевать – мягкой или твердой.
– Да я просто… – пролепетал Витя, с которого сразу же слетел весь «вид». – Я в том смысле, что…
Но мужчина, кажется, не разозлился.
– В гости-то пригласишь? – неожиданно спросил он вполне дружелюбным тоном.
Такого Витя не ожидал.
Гостей у него не было никогда. Когда он был школьником, их отпугивали его родители – алкоголики (вот у них таки да – были гости, только после тех гостей в доме не оставалось даже ложек и кружек, а оставалась несусветная грязь и полный пьяный разгром). После того как родители, прожившие вместе недолгую и несчастливую жизнь, умерли в один день от отравления некачественной водкой, их знакомые еще пытались некоторое время наведываться к Вите, «помянуть стариков», как они говорили, но Витя отказывался пускать их, а одному, самому настырному, даже разбил об голову принесенную им же бутылку.
Сам же к себе он никого не приглашал. Друзей у него не было, «подруги» не желали далеко отходить от вокзала, чтобы не терять времени, которое можно было потратить на следующего клиента, а та единственная полноватая блондинка, о которой Витя так мечтал, все никак не встречалась ему на жизненном пути и он уже и не знал, встретится ли…
– Так пустишь или нет? – так и не дождавшись ответа, переспросил рябой человек.
– Да! – спохватился Витя. – Конечно!
Рябой человек вылез из машины. Роста он оказался невысокого, имел небольшое брюшко и покатые женские плечи.
– Андрей Петрович! – быстро протянул он Вите пухленькую ладонь.
Витя поспешно пожал ее:
– Очень приятно…
Затем он провел гостя в дом. Проходя от калитки до крыльца, Андрей Петрович успел очень внимательно осмотреть двор, на пару секунд задержал взгляд на стоящем в дальнем углу небольшом сарае из потемневших гниловатых досок, потом на полуразвалившейся баньке и, наконец, глянул в сторону яблони, на которой Витя, сняв кота, зачем-то оставил веревку с петлей (для следующего, что ли…).
Витя заметил движение его глаз и испуганно вжал голову в плечи, тут же придумав версию, оправдывающую наличие веревки на дереве: «Скажу, что хотел качели повесить…»
Но Андрей Петрович не задал ему никакого вопроса, только хмыкнул про себя и, как показалось Вите, понимающе усмехнулся.
Зайдя в дом, Андрей Петрович сразу же оценил убогость обстановки и, очень удовлетворенно, как будто до конца убедившись в правильности каких-то своих предположений, спросил:
– Бедствуешь, значит?
Витя молча развел руками: ну да, мол, бедствую, сами, что ли, не видите…
Гость довольно бесцеремонно толкнул дверь Витиной комнаты и шагнул внутрь. Там он увидел старый диван с вылезшими кое-где пружинами, платяной шкаф и покосившийся стол, в центр которого был воткнут здоровенный тесак.
– Из рессоры, что ли, сделал? – кивнул на него Андрей Петрович.
– Угу… – промычал семенящий за ним Витя.
В этот момент дверь комнаты заскрипела и, ведомая сквозняком, снова закрылась, явив взору Андрея Петровича пришпиленный к ней кнопками портрет доктора.
Вите стало не по себе. Продырявленная во многих местах физиономия доктора удивительно напоминала изрытое оспинами лицо Андрея Петровича.
– Это… это… – Витя лихорадочно искал объяснение тому, откуда и зачем тут этот портрет, но придумать ничего не мог и только беспомощно чесал затылок. – Это… это…
Андрей Петрович нахмурился. Он моментально понял, как используется Витей этот тесак из рессоры. На мгновение он задумался о чем-то, и по лицу его пробежала тень не то сомнения, не то какой-то смутной тревоги… Однако он тут же отогнал ее и, выдернув тесак из стола, спросил:
– Все в детские игры играешь?
В его голосе прозвучала нескрываемая насмешка.
Вообще– то Витя не выносил, когда над ним смеялись. В школе он жутко злился, когда одноклассники называли его Мак Дак. (Ребята находили, что внешне он очень смахивает на этого мультипликационного утенка.)
– Мак Дак – му…к! – кричали они, тыча в Витю пальцами и норовя схватить его за длинный, приплюснутый на конце нос. Тогда Витя хватал ближний из этих пальцев и больно заламывал его в суставе.
– Отпусти! – взвывал одноклассник.
А крепкий товарищ этого одноклассника тут же бил Витю кулаком в ухо. Витя отпускал палец и хотел убежать, но его удерживали силой и снова тыкали в него пальцами, и он снова хватал эти пальцы, и его снова били…
– Так, значит, все никак из детства не выйдешь? – повторил вопрос Андрей Петрович.
Витя вскипел и чуть не сказал что-то дерзкое, но гость упредил его: