В тот день – после объяснения в кабинете – больше не было сказано ни слова. Обеим было необходимо время подумать, осознать случившееся. Поговорили позже – неделю спустя – в том же «Красном маке», за маленьким столиком, заставленным приличествующими случаю пирожными.
Инна молчала. Она не произнесла ни слова с того момента, как зашла в Лизин кабинет и предложила тихонько:
– Поехали, поедим пирожных?
Нечего и говорить, что Лиза согласилась. И вот теперь они сидели за столом у окна и не знали, с чего начать разговор. Вернее даже не так… Они не знали, нужно ли говорить вообще.
– Мы могли бы стать друзьями, – первой прервала молчание Инна. Она странно смотрелась в обстановке студенческого кафе – красивая, ухоженная, очень хорошо одетая и… чуточку смущенная.
– Могли бы, – вздохнула Лиза, не отрывая взгляда от чашки с молоком, – Наверное…
– Со временем. Когда это пройдет.
– Когда?
– Если…
Снова замолчали. Инна потянулась и кончиками пальцев коснулась Лизиной ладони.
– Посмотри на меня, – прошептала чуть слышно.
– Я не могу…
– Почему?
– Если я посмотрю – у меня сердце из груди выскочит.
В этот день они так ничего и не решили. Обменивались ничего не значащими фразами, шептали отдельные слова и – словно случайно – встречались ладонями.
Вот и парк. Гостеприимно распахивает ворота и приглашает нырнуть в атмосферу зимней свежести и нетронутого еще случайными прохожими снега. Лиза плотнее запахнулась в огромный шерстяной шарф и шагнула на тропинку.
– Я хотела бы гулять здесь с тобой, – прошептала она, – Держать тебя за руку и сходить с ума. И молчать.
Ты – сильная. Можешь решить любую проблему. Можешь заставлять людей поступать так, как тебе хочется. Можешь одним тоном голоса свести меня с ума. Почему я не встретила тебя раньше? Где ты была всё это время? Почему…
Нет ответа. Да и некому задать этот вопрос – ни души не видно в парке, только хмурое нежное утро и скрип снега под каблуками.
Слёзы на глазах. Да что же это такое – в последнее время они как будто не высыхали, появлялись из ниоткуда и разливались по щекам непреходящей тоской.
Слёзы были везде – в уже не случайных встречах в коридорах офиса, в окошке электронной почты, в долгих вечерних прогулках и ночных молчаниях в трубку. Слёзы появлялись в любом разговоре с Лёшей – даже самом невинном – и ударялись в душу острым чувством вины. Слёзы не давали позвонить родителям или поговорить с друзьями.
И самое ужасное, что рефреном через всё это шло огромное, бесконечное чувство счастья. Украденного. Взятого взаймы. Вырванного кадрами из бесконечной кинопленки жизни.
Вот Инна держит ладони Лизы в своих и просит тихим шепотом:
– Прошу тебя… Просто посмотри на меня. Клянусь, я ничего не буду делать – просто посмотри на меня.
Вот Лиза прячет лицо на теплом мягком плече и спрашивает:
– Когда я снова смогу думать? Скажи мне… Это ведь не будет длиться вечно.
– Нет. Это было бы слишком просто. Но если бы могла – я бы хотела сойти с ума вместе с тобой. Чтобы больше никогда ни о чем не думать.
– Ни о чем?
– Кроме тебя – ни о чем…
Вот они идут по набережной, крепко держась за руки – и даже сквозь тонкую кожу перчаток чувствуется жар. Он разбегается дрожью по телу, и уже не спасает пальто, шарф и теплый свитер. Холодный жар… Сводящий с ума.
– Веди меня, – чуть слышно просит Лиза, – Я закрою глаза, а ты веди меня. Я доверяю тебе так, как никому и никогда еще не доверяла. Веди меня.
Вот ступеньки каменной лестницы. Одинокий тусклый свет фонаря. Лиза смотрит в плечо Инны и чуть шевелит губами.
– Почему ты молчишь?
– Я боюсь сказать тебе то, чего не должна говорить.
– Не должна… кому?
– Не знаю… Себе, наверное.
А вот ночное небо проникает ошметками сумерек сквозь окно кухни. Дверь плотно закрыта, и Лиза сидит на стуле, прижав к уху телефонную трубку, и глотает губами соленые слезы. А в трубке – тихое дыхание.
– Побудь со мной еще немножко…
– Столько, сколько захочешь. Всегда. Обещаю.
«Всегда». Ах, если бы всё в жизни было так просто. Если бы могли люди встречаться и выбрасывать из жизни всё, что было до этой встречи. Бывших друзей, бывших любимых, обиды и разочарования, предательство и горючие слезы. Если бы можно было вдруг откинуть всё это и снова – еще хотя бы раз! – поверить в сказку.
Ах, если бы можно было уходить, не причиняя боли. Или сразу понимать при встрече, навсегда это или всего лишь тонкий перешеек чувств, где можно передохнуть, успокоиться, залатать изношенное сердце и дождаться того – настоящего!
Дождаться… Знать бы еще, придет ли оно – или уже было, но прошло незамеченным, растворилось в недоверии и неверии в сказку.
Лиза не заметила, как дошла до конца аллеи и углубилась в сугроб. Очнулась только от настойчивого звонка мобильного телефона в сумке. Улыбнулась, поправила шарф и быстро выбралась на аллею.
– Да, Лёш, – голос мужа было очень плохо слышно через вязаную шапку, но даже так в нём можно было уловить нотки беспокойства и раздражения, – Я рано проснулась и решила погулять. Нет, одна. Хорошо, я выйду из парка и поймаю такси. Пока.
Телефон скользнул в сумку и ударился обо что-то с легким пластмассовым звуком. Лиза осмотрела измазанное снегом длинное пальто и потихоньку побрела к выходу из парка. Чувство вины снова подняло свою голову и затруднило дыхание.
Бедный Лёшка… Как тяжело ему было. Но лгать было бы подлее.
Лиза вспомнила, как произошел этот разговор. Это было в декабре – когда её чувство к Инне расцвело окончательно и занимало собой всё время и все мысли.
Они возвращались на автомобиле от родителей и в приемнике – вот совпадение – играла та же песня, что и несколько месяцев назад.
«Право выбирать – нам наказанье за мечту, которой не было у нас…»
– Лёш, как ты думаешь, право выбирать – это действительно наказание? – спросила вдруг Лиза.
– Может быть, – кивнул Лёша, – Особенно когда выбор не очевиден.
– А тебе приходилось выбирать между людьми, которые тебе очень дороги?
– Приходилось. До армии у меня была любимая девушка. Я на ней жениться собирался. А в Карелии на втором году службы другую встретил. Пришлось выбирать.
– И кого же ты выбрал? – сердце замерло и запульсировало тяжелыми толчками.
– Ту, которая ждала. Потому что с новой еще неизвестно что бы вышло – да и пацаном я сам с трудом понимал, люблю её или так… влюбился.
– А почему не женился тогда? – удивилась Лиза.
– Она замуж вышла за полгода до того, как я вернулся.
Алексей свернул на улицу Чехова и ласково погладил коленку жены. Улыбнулся.
– Я ни о чем не жалею. Женился бы тогда – тебя бы не встретил. А так – видишь, как удачно сложилось.
– Да, но ты же любил её. Как же так? Её любил, потом меня полюбил? А вдруг после меня еще кто-нибудь появится?
– Не думаю, – засмеялся, – Я теперь уже не пацан и знаю разницу между «люблю» и «хочу». И «люблю» на «хочу» никогда не променяю.
– Ты секс имеешь ввиду? – удивилась Лиза. – Но я же тебя не про секс спрашиваю…
– Да нет, секс – это отдельный разговор. Я говорю о «хочу быть рядом», «хочу целовать», «хочу завтракать вместе», «хочу чтобы вместе» и так далее.
– Так ведь это и есть любовь…
– Может и так. Но это не моя любовь. Моя другая. Моя – это тоже «хочу», но только обратное.
– Как это?
– Хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу, чтобы улыбалась. Хочу, чтобы тебе было хорошо со мной.
– Лёшка…
Не выдержала Лиза, отвернулась к окну и замолчала, тщетно пытаясь скрыть рыдания. Боль и ненависть к самой себе затопила её и мешала дышать. Как можно предать такого человека? Любого нельзя, но будь он подлецом, это было бы не так отвратительно. Можно было бы часть вины на него переложить. Мол, это не я такая, а это потому, что ты такой. Лёшка-Лёшка… Преданный и честный. Как можно тебе врать? Кто сказал, что измена – это только секс? Вот она, измена – когда живешь с одним, а думаешь о другой. Когда с одним просыпаешься, а с другой мечтаешь засыпать.
– Прости меня, Лёшка, – прошептала Лиза сквозь слёзы.
– За что? Лизонька, что с тобой?
Остановил машину, развернулся на сиденье, обнял. Гладит по голове, успокаивает, извиняется – что разволновал, растревожил.
– Лёшка… Прости…
– Да за что простить, родная? Тебе не за что передо мной извиняться.
– Прости за то, что я тебе больно… делаю.
– Но ты не делаешь! – вспыхнул, губами коснулся холодных щек, в глаза заглянул пытливо.
– Значит, сделаю… Я влюбилась. Я предательница, Лёш… Прости меня…
Остановился. Резко вдохнул в себя воздух и ладонью взъерошил собственные волосы. На лице – никаких эмоций, а в глазах – целый ураган.
– Ничего, – кивнул и, сжав губы, коротко рассмеялся, – Ничего, Лизонька. Поехали домой. Там ты мне всё расскажешь. Только не нервничай. Тебе нельзя волноваться.
– Прости за то, что я тебе больно… делаю.
– Но ты не делаешь! – вспыхнул, губами коснулся холодных щек, в глаза заглянул пытливо.
– Значит, сделаю… Я влюбилась. Я предательница, Лёш… Прости меня…
Остановился. Резко вдохнул в себя воздух и ладонью взъерошил собственные волосы. На лице – никаких эмоций, а в глазах – целый ураган.
– Ничего, – кивнул и, сжав губы, коротко рассмеялся, – Ничего, Лизонька. Поехали домой. Там ты мне всё расскажешь. Только не нервничай. Тебе нельзя волноваться.
Оставшуюся дорогу они молчали. Лиза плакала, уткнувшись лбом в холодное стекло автомобиля, а Алексей до боли сжимал руль и смотрел вперед.
Дома он в первую очередь отправил жену в ванную, а сам зашел туда через двадцать минут с чашкой чая.
– Я накапал туда валерьяновых капель, – улыбнулся доверительно, – Хочешь, я принесу табуретку и посижу тут с тобой?
– Хочу, – сквозь слёзы кивнула Лиза, – Очень хочу…
6
Дома было, как обычно, тепло и пахло почему-то елкой – несмотря на то, что новый год давно прошел. Лиза повесила промокшее пальто на вешалку и привычно поцеловала мужа в гладковыбритую щеку.
– Почему ты меня не разбудила? – мрачно спросил Лёша. – Я проснулся, а тебя нет.
– Тебе нужно было отдохнуть. Ты слишком много работаешь в последнее время.
– Знаю. Но, тем не менее, в следующий раз лучше разбуди.
Алексей помог Лизе снять сапоги и примиряющее погладил её по коленке.
– Я сварил на завтрак овсянку, разогрей и поешь.
– А ты?
– Я уже ухожу. Ты на работу пойдешь сегодня?
– Конечно, – вспыхнула, – А как же иначе?
– Ну да. Замерзла? Давай я тебе ванну наберу.
– Нет, Лёшик, я сама. Ты… Собирайся.
Под пристальным взглядом мужа Лиза прошла на кухню и присела на табуретку. На неё внезапно накатила усталость. И на минутку захотелось, чтобы все вокруг исчезли – и Лёша, и Инна, и всё остальные. Слишком всё это было тяжело. Непосильная ноша.
Через двадцать минут Алексей убежал на работу, а Лиза забралась-таки в ванную. И, расслабившись в теплой воде, снова погрузилась в воспоминания.
Как же тяжело было Лёшке слушать её признания… И сбивчивый рассказ, и невольные слёзы – всё это заставляло его мрачнеть всё сильнее и сильнее.
– Ничего, – сказал он, когда Лиза наконец исчерпала весь запас больных и тяжелых слов, – Я предполагал, что когда-нибудь такое может случиться. Всё-таки когда-то ты любила женщину. Скажи, ты… хочешь уйти от меня?
– Нет! – вскинулась, расплескивая воду и взмахнув руками. – Конечно, нет, Лёшка! Просто помоги мне… Я не справлюсь с этим одна. Мне, наверное, надо перестать с ней видеться, да? И тогда… это пройдет… наверное.
– Не думаю, – Лёша сжал губы и задумчиво покачал головой, – Лизонька, если ты перестанешь её видеть – то будешь мучиться еще сильнее. А нервничать тебе сейчас совсем нельзя. Может быть, тебе наоборот стоит узнать её получше?
Лиза замерла. Она видела, как тяжело дались мужу эти слова, и физически почувствовала его боль.
– Лёшка, нет… – начала, было.
– Постой, – перебил Алексей, – Дело в том, что сейчас ты же её совсем не знаешь. И твои чувства основаны только на визуальном каком-то контакте. Может быть, если ты узнаешь её как человека – тогда это очарование развеется…
– А если нет?
Лёша снова сжал губы. Опустил глаза. Судорожно сглотнул и наконец ответил:
– А если нет – значит, нам нужно будет просто ждать. Возможно, это пройдет со временем.
– А если нет?
Снова задумался. Губы задрожали едва заметно. Моргнул раз, другой. И решился.
– А если нет – значит, это любовь. И тогда я отпущу тебя.
Лиза вздохнула, и начала потихоньку намыливать мочалку. Ах, Лёшка-Лёшка, если бы ты знал, во что выльется твое предложение узнать Инну получше – вряд ли ты бы стал предлагать. Наверное, нужно было найти другое решение. Но кто же знал… Но кто же мог подумать, что всё так выйдет.
***
Они не играли в романтику. Не писали друг другу стихотворений, не отправляли тайно букетов цветов и даже – о ужас! – не завели одинаковых кулонов в форме сердца. Обменивались письмами по е-мэйлу и избегали смайликов и даже банальных «целую». Не рассказывали друг другу собственных автобиографий, но говорили о том, что действительно волновало и тревожило.
И каждый день, после работы, встречались на пороге офиса, улыбались друг другу и шли гулять. Набережная, солнечные часы, Петровская улица, улица Чехова и Главпочтамт – все эти места очень быстро стали знаковыми и любимыми.
– Я бы хотела повстречать тебя тридцать лет назад, – сказала однажды Инна, – Мы бы назначали друг другу свидания у солнечных часов, и по очереди опаздывали.
– Тебе нравится опаздывать? – улыбнулась Лиза, по обыкновению глядя куда-то вдаль.
– Нет. Но мне бы понравилось тебя ждать. Волноваться, зная, что причин для волнения нет и будучи уверенной, что ты всё равно придешь.
Они шли по узкой улице, взявшись за руки и тихонько беседуя. Лиза старательно сдерживала дрожь в голосе – от прикосновения пальцев Инны всё её тело как будто вибрировало и стремилось остановиться, развернуться, посмотреть в глаза и…
– Как ты думаешь, если бы мы жили тридцать лет назад – что бы изменилось? – спросила быстро, прогоняя наваждение.
– Ничего, – ответила Инна, – И даже если бы триста лет назад – всё равно ничего.
– Почему? – Лиза физически почувствовала на себе внимательный взгляд и испуганно прикрыла глаза.
– Потому что чувства не зависят от эпохи.
– Как возвышенно…
– Ты против? – Инна смутилась немного. – Я слишком высокопарна, да?
– Не знаю, – Лиза большим пальцем погладила теплую ладонь и вздрогнула, почувствовав ответное поглаживание, – Я не слышу высокопарности. Даже если ты начнешь рассказывать сейчас анекдоты – я услышу в них только то, что хочу слышать.
– А что ты хочешь слышать?
– Тебя…
Слово «любовь» налипало на язык и растекалось по горлу мучительной сладостью. Но было еще одно слово, которое не давало ему пролиться и получить свободу.
Нельзя.
Это слово было во всем: в осторожных прикосновениях, в полускрытых вздохах, в запретных темах для разговора, в долгом молчании у подъезда.
Нельзя говорить. Нельзя трогать. Нельзя даже думать о том, а если бы…
Ох уж это «если бы»… Сколько судеб оно разбило, скольких людей сделало несчастными и заставило жить одними мечтами о том, как бы всё могло сложиться иначе. Если бы не было мужа, если бы не было жены и детей, если бы начальник назначил своим заместителем, если бы мать и отец были богатыми и успешными, если бы старший сын выбрал себе другую жену, если бы сигареты и алкоголь никогда бы не изобрели…
Но так не бывает. И однажды доверившись этому сакраментальному «если бы», мы погружаемся в сожаления о бездарно потраченном времени и тратим впустую уже новое время – вместо того, чтобы двигаться дальше и не повторять своих – и чужих – ошибок.
***
В декабре они приняли решение больше никогда не общаться друг с другом. Это произошло после одного – особенно трепетного – прощания у Лизиного подъезда. Инна тогда всего лишь протянула ладонь и погладила Лизу по щеке. И от этого невинного прикосновения обе словно сошли с ума. Тяжело дышали, глядя в пол, и сжимали руки друг друга. Боялись поднять глаза, боялись сказать хоть слово, и нежно, исступленно, яростно сплетали ладони.
До этого ни одна, ни другая не подозревали, что такие касания по силе эмоций и ярости желания могут превзойти поцелуи, ласки, секс – их руки на безумно долгие минуты зажили отдельно от хозяек. Играли в свою – бесконечно эротическую – игру, сплетались и сжимались порывами, гладили, впивались до легкой боли и отступали назад.
Позже – много позже – Лиза призналась себе, что это было самое эротическое чувство в её жизни. Но тогда это означало конец. Обе понимали, что еще немного – и сдержать себя будет просто невозможно. А этого никак нельзя было допустить.
***
Вода в ванне давно остыла, когда Лиза наконец нашла в себе силы подняться и потянуться за халатом. Пора было собираться и ехать на работу. Мысль об этом приводила её одновременно в восторг и боязливый трепет.
В последние дни между ней и Инной черным флагом витала обреченность. Всего пять недель на долгие прогулки, всего пять недель на молчание в телефонную трубку, всего пять недель на бесконечные разговоры, всего пять недель, после которых они расстанутся навсегда.
В пятый – но на этот раз точно последний – раз.
***
То, первое расставание, Лиза всегда вспоминала с горькой улыбкой. Она не помнила, как нашла в себе силы расцепить ладони и почти бегом рвануться вверх по лестнице. Не помнила, как прямо в одежде упала на диван в гостиной и закрыла глаза, не в силах видеть удивленный Лёшин взгляд. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, а теплая нежность растекалась по телу порывами страстными и неконтролируемыми.