— Потрясное нижнее белье! Обожаю бантики на женской попе. И белое кружево смотрится весьма заманчиво... Только хвост рысий, забавно торчащий из трусов, коротковат.
Мгновенно прекратив рычать, я опустила морду вниз и оглядела себя. Красивый лифчик и маленькие симпатичные трусики, которые я с таким восторгом вчера купила на деньги Эрика, до обидного глупо смотрелись на мохнатом теле рыси.
Устыдившись своего прямо-таки циркового наряда, быстро села, прижав попу к полу, потом легла, чтобы не светить лифчиком. И с трудом удержалась, чтобы еще и лапой морду не прикрыть. Вот досада! Рыкнула зло и сконфуженно на озабоченного тигра.
А оборотень, уже не сдерживаясь, хохотал, запрокинув голову, от чего мощный кадык ходил ходуном. Вытерев слезы, он махнул рукой со словами:
— Ладно, прости меня. Думал: ты слабая, ляжешь под любого, кто сильнее. Видимо, ошибся. Но если захочешь спустить пар и мужчину, то... — я вновь зарычала, напрягаясь всем телом. — Нет так нет, — подмигнул мне и, закрывая дверь, добавил, — может, позже...
Даже в ипостаси рыси я всхлипнула от накатившего сумасшедшего облегчения. Глаза опять на мокром месте. С трудом сдержавшись, чтобы не завыть, захватила одежду пастью и потащила в ванную. Там, сменив облик на человеческий, быстро закрыла дверь и, опустившись на пол, разрыдалась. Так и просидела с полчаса, спрятав лицо в ладонях и судорожно всхлипывая. Великовозрастному придурку весело было, а я... я готовилась вновь умереть. А теперь мне до смерти стыдно из-за этого белья, да из-за всего. И сама же виновата: только простили за эмоциональное воздействие, а я — на те же грабли второй раз. Поняла ведь, что в мире серых слабому приходится сдерживать характер. Женщины здесь даже не на вторых ролях — игрушки.
Я привела себя в порядок и посмотрела в зеркало. Глаза и губы чуть припухли от слез. Золотые крапинки заполонили карий цвет радужки и сияли ярче обычного. Кожа, и так бледная, покрылась на скулах едва заметными красными пятнами. Да, хороша Маша, слов нет.
Выйдя из ванной, подняла с ковра амулет и присела на кровать. Покрутила бесполезное теперь средство связи: причину, по которой я добровольно позвоню кому-либо из троих, в страшном сне представить невозможно. Так и сидела, тоскливо глядя на блестящее сердечко и думая, как бы избежать отправки в клан. Зачем им секретарь, когда вон какая дамочка есть?! С весьма примечательным бюстом. А я, к тому же, неблагонадежная. Обмануть совместно с конкурентом пыталась.
Шмыгнув носом, решительно отложила амулет в сторону и в этот момент увидела перед собой золотой набалдашник черной трости в красивых сильных руках. Егор!
— Успокоилась? — тихо прохрипел он, словно наждаком проехавшись по оголенным нервам.
— Д-да, — едва не взвившись с кровати, я вытаращилась на неожиданно появившегося перед носом главу клана.
— Больше Сава тебя не тронет. Обещаю, — бесстрастно уведомил он, затем едва заметно поморщился. — Он иногда хватает через край с проверками и... но ты теперь вне его компетенции.
— А в чьей?
— В моей. Глеб, если что, тоже присмотрит.
У меня, наверное, вся кровь от лица отхлынула.
— Я... я никогда не обману и не предам, и работать буду на совесть... — мой испуганный лепет вызвал у Егора легкое недоумение, хотя внешне у него на лице ни одна мышца не дернулась.
— Он тебя так пугает? Почему?
И что ему ответить? Что видела, как волк казнил вампиров?
Черная трость сместилась чуть в сторону, блеснув золотой головой какого-то животного. А я дернулась назад, отлично запомнив скрытый в ней смертельный клинок.
— Глеб без моего приказа тебя тоже не тронет, не бойся, — не без раздражения произнес Егор. — И успокойся, наконец. Ты под защитой клана и...
Я подалась всем телом к оборотню. Не раздумывая, коснулась его руки лежащей на трости и взмолилась:
— Не отдавайте меня в клан. Я вас очень-очень прошу. Не надо. Пожалуйста... — Но он молчал, изучая меня пронзительным желтым взглядом. Поэтому я продолжила, сжимая его руки все сильнее от внутреннего напряжения и страха. — Я понимаю, что не заслужила снисхождения, пришла сюда с нечестными намерениями. Конечно, вам после предательства любимой женщины идти на уступки очередной обманщице не резон, но поверьте...
— Любимая женщина? — удивление прорвалось не только в его голос, но и в эмоции, обнадежив меня: не бездушный и можно пробить на чувства. — Ты о ком?
Я стушевалась и лепетала с каждым словом все более неуверенно:
— Ну та красивая платиновая блондинка... вампирша... напавшая на вас с бандой наемников. У стены...
Его взгляд заледенел, но в голосе отразилось легкое любопытство:
— А с чего ты решила, что любимая?
Я пожала плечами, щеки вспыхнули от смущения, но нашла в себе силы, не опуская глаз и продолжая согревать прохладные руки Егора своими, запинаясь, пояснить:
— Вы улыбались, разговаривая с ней. И с той стороны казались мне таким... беззаботным, довольным. И она... явно нравилась... я сама любовалась ею, когда она шла вам навстречу...
Трость сдвинулась с места, мои ладони упали с мужских рук на свои колени. Егор, сделав шаг назад, отвернулся. Его эмоции чуть-чуть всколыхнулись злостью, презрением и разочарованием.
— Стена не передает звуков. Та кровососка пыталась шантажировать меня, а мне было просто смешно слушать ее угрозы. Становиться ее мужем в мои планы не входило, но она думала иначе.
— А оборотни и вампиры вступают в полноценный брак? — я даже предположить подобный «мезальянс» не могла.
— Да, но если у нас мужчина доминирует в паре, то метка вампирши привязывает к ней супруга, ставит в зависимое положение. Она решила поставить меня на колени. Дурная кровь, видимо, в голову ударила, — голос Егора звучал бесстрастно, а эмоции так же легко исчезли, как и проявились.
Он снова повернулся ко мне, став вплотную и заставляя задрать голову.
— Простите... со стороны все выглядело иначе, — убито выдавила я.
Не любит, не чувствует, не жалеет, как же он живет?
— Так, а чем же плох клан? Если одно упоминание о нем вызвало у тебя бурные эмоции? — флегматично напомнил он о предмете нашего разговора.
Сжала кулаки, выдав Егору, рассматривавшему меня, словно интересную букашку, слегка наклонив голову, свое нервозное состояние, и поделилась опасениями:
— Мели рассказывала, что в кланах хищников... кошек... старейшины сами выбирают женщине... самке... сильного самца в качестве мужа и будущего отца множества ее детей.
Его привлекательное, с крупными чертами лицо дрогнуло в едва заметной улыбке. Уголки четко очерченного рта поползли вверх, неуверенно, словно Хмурый сомневался, стоит ли улыбаться. А в желтых холодных глазах блеснула насмешка.
— Ты не любишь детей? Поэтому боишься попасть в клан?
Завороженная незначительными, но неожиданными для слишком мрачного типа внешними изменениями, я ответила совершенно честно:
— Детей люблю, но хочу их от любимого мужчины, и сама решать сколько… — и замялась: стоит ли говорить, что не сельский житель, а городской? И жить в клане, где-нибудь на задворках цивилизации — перспектива для меня угнетающая.
Егор помолчал несколько секунд, затем неожиданно присел рядом со мной, почти вплотную. Я почувствовала, насколько он горячий, оказывается. Не зная куда от волнения деть руки, расправила юбку на коленях и снова вздрогнула, услышав режущий слух голос Егора:
— На меня работает очень много народу. Большинство — мужчины, более того, разных видов оборотни и маги тоже. Бизнес — процесс опасный; пришлось объединить их в клан для защиты наших семей. Территория клана большая и включает часть лесного массива рядом с Песочным. В клане хмурых, как правило, не навязывают брак свободным самкам, а количество детей семьи регулируют самостоятельно. Но наши мужчины сильные, зарабатывают неплохо, защиту обеспечивают, поэтому рождаемость у нас высокая, в связи с чем, прием новых членов весьма ограничен. Из соображений пользы в основном...
— Ты сказал, что я под защитой клана? — бросила осторожный взгляд, поймав короткий кивок, уточнила. — А чем могу быть полезной я? Чтобы платить за защиту.
Наши взгляды скрестились, мы так и сидели, вглядываясь, я — в застывшую янтарную смолу его глаз, а он — думая, что мне ответить, наверное.
— Ты помогла, не рассчитывая на что-то. Просто не смогла остаться безучастной... А я таких долгов не оставляю не оплаченными.
Не успела я обрадоваться и облегченно вздохнуть, дверь без стука распахнулась, всколыхнув легкую ткань, и в комнату вошел Глеб. Я судорожно сглотнула, увидев, что он несет в руках. Волк подошел к нам, быстро оглядев и наверняка оценив, как далеко я продвинулась, пытаясь снискать себе послабления, едко хмыкнул и указал на мою одежду, брошенную в переулке после казни вампиров. Глеб демонстративно понюхал темную блузку, которую небрежно сминал в кулаке, наклонился ко мне и вздохнул у шеи, заставив отшатнуться за спину Егору.
Не успела я обрадоваться и облегченно вздохнуть, дверь без стука распахнулась, всколыхнув легкую ткань, и в комнату вошел Глеб. Я судорожно сглотнула, увидев, что он несет в руках. Волк подошел к нам, быстро оглядев и наверняка оценив, как далеко я продвинулась, пытаясь снискать себе послабления, едко хмыкнул и указал на мою одежду, брошенную в переулке после казни вампиров. Глеб демонстративно понюхал темную блузку, которую небрежно сминал в кулаке, наклонился ко мне и вздохнул у шеи, заставив отшатнуться за спину Егору.
Дальше Хмурый, слегка наклонившись, тоже понюхал мою одежду, но продолжал сидеть рядом и молчал. А у меня затряслись все поджилки от его угрожающего молчания и пристального стального волчьего взгляда. Я уткнулась лбом в мощное плечо Егора, собираясь с силами, и протараторила:
— Я из ресторана тем вечером сбежала. От Келя. Он прямо там, в кабинете от слов перешел к делу... Пришлось в него отвращением двинуть, да так, что он теперь даже прикосновение мое с трудом выносит... А когда возвращалась домой пешком, на ночь глядя, на улице вампиров встретила, решила лесом обойти... Выскочила на пустырь, а там... вы. И... они...
— Теперь понятно, почему ты Глеба так боишься, — страшным ровным голосом произнес Егор.
А я плакала с сухими глазами. Беззвучно содрогалась всем телом.
— Я случайно там оказалась. И никому не рассказала. Никому. Даже своим любимым ежам, а ведь они необыкновенно добрые, заботливые. Такое никому нельзя рассказывать. Я видела, как вы дрались у стены с подло напавшими кровососами, поэтому не осуждаю. Просто здесь слишком страшно. Как вы вообще живете? — Отстранилась от его сильного крупного тела. Сразу почувствовав, что замерзаю, обняла себя руками и пожаловалась: — Ведь ни одного спокойного дня не было за три месяца. Сплошное выживание и бег с препятствиями. Я так не умею, меня этому не учили. Не готовили к тому, что за каждым углом смерть поджидает...
— Ну, огрызаться и защищаться ты научилась, — раздался из-за спины Глеба веселый оглушающий бас Савы.
Я вздрогнула и затравленно взглянула на них. Глеб смотрел на меня нечитаемым взглядом, но его эмоции удивили: сочувствует и жалеет. Неожиданно — палач жалеет! А громадный оборотень-тигр, склонив набок лохматую рыжую голову, откровенно ухмылялся, но не зло.
Егор поднялся с кровати, бросил на меня короткий взгляд и спокойно произнес:
— Не болтай о том, что видела. Завтра с утра придешь ко мне в кабинет, начнешь знакомиться со своими непосредственными обязанностями.
— Хорошо, — хлюпнула я.
— Твои шмотки через час привезут, — добавил Сава, следуя за Егором.
Глеб молча разжал пальцы, из которых выскользнули многострадальные «кеды», украшенные серебристыми шнурками. И безмолвной тенью скользнул за остальными, оставляя меня в комнате наедине со своими мыслями и облегчением. Пережила очередной день!
Глава 15
Сжав в зубах небольшой отрезок нитки, а то, бабушка говорила, на себе зашивать одежду — примета плохая, я аккуратно пришила пуговицу к поясу. Снять юбку не решилась: мужчины заходили без стука. Едва отрезала нитку и сложила все обратно в стол, раздался осторожный стук. В первый момент я в недоумении уставилась на дверь, еще не веря, что в этом доме кто-то способен на подобную вежливость, затем, дав петуха, разрешила войти, и сама поторопилась к двери встречать гостя.
В комнату вошла чуть полненькая пожилая женщина в темно-синем платье и белоснежном накрахмаленном фартуке. Оборотень, судя по запаху, — заяц. Странно, пока мне тут одни хищники встречались. Она вкатила невысокую компактную тележку и выставила на столик у дивана большое блюдо с крышкой и набор для чая. Стоило мне уловить умопомрачительный запах горячей еды, желудок одобрительно взвыл. Зайчиха взглянула на меня с любопытством, но я, уловив ее настороженность, первой улыбнулась и поздоровалась:
— Здравствуйте, меня зовут Ксения. Спасибо вам за заботу, я проголодалась как волк… ой!.. С утра ни крошки во рту не было.
Женщина немного расслабилась, но улыбаться не спешила, спокойно, суховатым, официальным тоном представилась:
— И вам доброго дня. Меня Пелагеей Павловной зовут. Я за домом смотрю, да за кухней.
Видно не понравилась я ей, поэтому, приуныв, ответила нейтрально:
— Ну что ж, очень приятно.
Экономка, как я ее обозначила для себя, коротко кивнула и покатила тележку к двери. Обернулась — даже эмпатическим даром обладать не надо, чтобы ощутить ее сильное смятение, — снова посмотрела на меня, и любопытство, наверняка, пересилило сомнения. А может вцепившаяся в подол своего костюма подопечная, растеряно глядевшая ей вслед, показалась не опасной.
Оставив тележку, Пелагея Павловна близко подошла ко мне и сразу окутала домашним уютным теплом и запахом корицы, потянула носом и шумно вдохнула. И сразу ее эмоции словно сорвали плотину, она полностью расслабилась, мягкая улыбка появилась на морщинистом круглом лице, лучистые зеленые глаза подобрели.
— Фу-у-ух, а я-то уж себе понапридумывала. А ты работать? Или еще чего?
— Э-э-э, в каком смысле? — осторожно переспросила я, на шаг отодвинувшись от женщины. — Секретарем взяли… к Хмурому.
Пелагея Павловна весело махнула пухлой ручкой, предлагая забыть о недоразумении:
— По дому шепоток пошел: мальчики какую-то бабу в жилом крыле поселили. Я думала, что очередная, прости меня Ксения, шалава, из-за которой потом одни неприятности будут. Да спеси и гонору вагон. Я тут рядом ковры проверяла, мало ли, моль еще заведется, а они сразу втроем из этой комнаты вышли. Улыбались… Довольные… Тебя покормить велели, а то, мол, слишком много сил на них потратила…
— А-а-а… — протянула я, не зная, как реагировать.
— Я грешным делом решила, что эти молодые похабники одну на троих… по-дружески. Кто их разберет, они же с детства вместе, и дружба у них крепкая, так может и…
— О-о-о… — у меня от возмущения дыхание перехватило.
Пелагея Павловна, чинно похлопав меня по плечу, как ни в чем не бывало, продолжила делиться впечатлениями:
— А ты такая сияющая, чистенькая. Еще ни один кобель пометить не успел. И пахнешь странно, и легко рядом с тобой...
Я устало плюхнулась в кресло и поинтересовалась:
— Выходит, любой оборотень может определить… э-э-э… сколько у женщины… э-э-э… самки было мужчин? До него?
Зайчиха тряхнула седыми кудряшками, улыбнулась, показав наполовину стертые от старости крупные зубы, которые, впрочем, не портили ее. Решительно подошла и уселась рядом.
— Из какой глубинки ты приехала, девочка моя, раз не знаешь прописных истин? Естественно может. У хищных мужики да бабы темпераментные больно, в страсти частенько кусаются. От таких меток долго специфический запах остается. А на тебе ни одного отголоска нет. И вообще, чужих ароматов нет, только собственный, очень легкий и приятный.
Я смутилась от непривычного комплимента, впрочем, почувствовав себя польщенной. И решила воспользоваться неожиданным расположением экономки, вспомнив о своих сомнительных перспективах на чужой территории:
— А мальчиками вы Егора, Саву и Глеба зовете?
Попытка разговорить Пелагею Павловну удалась. Она довольно сложила руки на животе, прикрытом идеально белым фартуком, и начала рассказывать:
— Ну а как же? Я их, почитай, уже пятнадцать лет знаю. С тех пор, когда они двадцатилетними пацанами у меня комнату снимали, да только начинали под себя район подминать. Подкармливала вечно голодных котов да волчонка молчаливого, белье им стирала и раны лечила. Ой как тяжко друзьям приходилось, ведь драли их кто посильнее чуть не каждый день. Это сейчас они большинству не по зубам, а тогда…
— Я не знала, что они с детства знакомы, но выглядят, действительно, сплоченной командой, — подогрела разговорчивость показавшейся мне милой женщины, остановившейся перевести дух или думая, сколько можно сказать незнакомке.
Пелагея Павловна закивала, по-хозяйски подвинула ко мне блюдо, намекая, что она не торопится, и я могу перекусить. Ну а почему бы и нет? Тем более, в хорошей общительной компании.
— Еще какой командой. Друг за друга любому глотку перегрызут. По сути, сиротами рано остались, да хорошо, что встретились на одной дорожке. Савушка — балабол, насмешник, но очень хозяйственный и сметливый. Глебушка — очень добрый мальчик, такой глазастый — иногда жуть берет, откуда что узнает только.
— А Егор? — не утерпела я и спросила.
Зайчиха с хитрющей улыбкой посмотрела на меня, прежде чем ответить:
— Егор сильный, очень сильный, — улыбаться она перестала, пока подбирала слова, описывая оборотня, который мне с первой встречи, по разные стороны стены, почему-то запал в душу. — Он — настоящий глава. Решения-то принимать, ой, как нелегко иногда.