Геббельс был счастлив. Но X, видимо, желала большего. Она говорила знакомым, что ждала, когда он разведется, чтобы, соответственно, выйти за него замуж. Ее желание было лишено всякой корысти, ей не был нужен муж-министр, ей нужен был он, мужчина, которого она отказывалась делить с другой женщиной.
Если бы в ее поведении была хоть капля расчетливости, крайне недоверчивый Геббельс тут же бы ее учуял. Но она вела себя так по-детски наивно, что он в душе признал ее желание справедливым и решил поговорить с Магдой.
Весь Берлин знал об их романе, одна Магда оставалась в неведении. Может быть, пересуды доходили и до нее, но она отказывалась им верить? Актриса по-прежнему иногда навещала ее, хотя теперь намного реже. Как– то раз Магда заметила у нее на пальце красивое кольцо и спросила, кто его подарил. «Человек, которого я люблю», – вынуждена была ответить X. Позже Магда припомнила ее ответ.
А теперь Геббельс стоял перед женой и пытался с ней объясниться. Он говорил, что их брак распадается, что он полюбил другую и просит Магду предоставить ему свободу. На просьбу о разводе она не ответила ни «да», ни «нет».
Геббельс ушел из дома. Он решил, что Магда согласилась и сама предпримет все нужные шаги, чтобы окончательно оформить развод. Он не возвращался домой неделю и жил в отеле «Кайзерхоф» напротив министерства пропаганды. Не получая известий от Магды, он поехал в Шваненвердер. Вначале на звонок в дверь никто не выходил, потом появилась Магда, спросила, зачем он пожаловал, и добавила, что ему там нечего делать. Геббельс ответил, что хочет повидаться с детьми. Магда исчезла, и через несколько минут вышли дети. После этого случая время от времени Геббельсу разрешали встречаться с детьми снаружи дома, но внутрь путь ему был заказан. Магда объявила детям, что отец, вероятно, никогда не вернется домой.
Первым делом Магда продала землю, прилегавшую к вилле в Шваненвердере. Одновременно она начала еще больше сокращать расходы. Нескольких человек из прислуги уволили, других предупредили, что, возможно, жалованье будет задержано на неопределенный срок. Магда и не думала просить денег у мужа, а сам он не выказывал желания содержать ее.
Магда поговорила откровенно с Карлом Ханке, заместителем министра пропаганды и ближайшим сотрудником Геббельса. Молодой, высокий и стройный, с темными печальными глазами, он уже давно был влюблен в Магду, и она наверняка прекрасно знала о его чувствах.
Зачем она обратилась к нему? Искала совета и утешения или хотела встретить родственную душу?
Она стала его любовницей. Любопытно то, что она не только забыла о своих невзгодах, но и обрела счастье, судя по всему подлинное. Как-то раз она сказала подруге: «Мне кажется, я могу быть счастлива с любым мужчиной». Шли даже толки о том, что они поженятся. Но когда Магда рассказала о своем намерении Герингу, тот позвонил фюреру, и на следующий день она уже вылетела в Берхтесгаден.
Позже Магда рассказала, что просила у фюрера согласия на развод с мужем. По ее словам, Гитлер ответил, что, несомненно, их размолвку еще можно уладить. Но Магда упрямо твердила, что между ней и Геббельсом все кончено.
2
Теперь начал действовать Гитлер. Он немедленно вернулся в Берлин и приказал Геббельсу явиться к нему. Между ними произошел весьма оживленный разговор, который длился более двух часов (об этом позже рассказывал сам Геббельс). Гитлер вел себя так, словно отказывался верить, что дело зашло слишком далеко. Разве фюрер не выучил Геббельса, как самого себя? Разве он не провел в его доме столько счастливых часов? Гитлеру всегда казалось, что брак Геббельса особенно удачен, естественно, и нынешняя размолвка должна разрешиться к всеобщему удовлетворению.
Геббельс отвечал, что поправить ничего нельзя. Всплыло имя X. Геббельс доложил, что любит ее и хочет на ней жениться.
Гитлер встревожился. Он спросил: как же Геббельс предполагает это устроить? Нет, министру пропаганды Германии не к лицу разводиться. Какой пример он подаст немцам? И Гитлер подводит черту: не годится даже разговаривать о разводе.
Геббельс ответил: «Я все продумал, мой фюрер. Я полностью осознаю, что при сложившихся обстоятельствах не могу дольше оставаться на посту министра пропаганды. Поэтому я прошу освободить меня от моих обязанностей. Пожалуйста, позвольте мне получить развод и жениться на X. Я с радостью уеду с ней. Вы как-то говорили, что вам нужен надежный человек в Токио? Так нельзя ли назначить меня послом в Японии?»
Не больше и не меньше. Геббельс был готов бросить все ради любимой женщины. Он уже был готов повторить все, что не так давно сделал король Англии. Как часто он насмехался над политиками, загубившими свое настоящее и будущее ради личной жизни, ради счастья. А теперь сам собирался поставить крест на своей карьере.
Но убедить или растрогать Гитлера было не так просто. С ним случился один из его знаменитых приступов маниакальной ярости. Из всего, что он в возбуждении нечленораздельно выкрикивал, Геббельс понял одно: Гитлер никогда, никогда ему этого не позволит. Фюрер метал громы и молнии, он кричал, что Геббельс просит невозможного. Его истерика достигла кульминации в словах: «Тому, кто вершит историю, не дозволена личная жизнь!»
Но Геббельс устал вершить историю. Он опять и опять приводил свои доводы, и, наконец, Гитлер решил: Геббельс может развестись с Магдой и жениться на X, но только при условии, что по прошествии года его чувства не изменятся. Но тем временем он не должен встречаться со своей актрисой. Геббельсу не оставалось ничего другого, как подчиниться и дать слово чести.
Поздно вечером он вернулся в министерство пропаганды. Он написал записку любимой женщине, где объяснил, что по приказанию Гитлера не может с ней видеться. Записка ее подкосила. Она слегла и несколько последующих дней никуда не выходила, рыдая и отказываясь от пищи. Ее дом находился под постоянным наблюдением гестапо. Гиммлер надеялся, что Геббельс попытается встретиться с ней, и жаждал представить Гитлеру доказательства, что министр пропаганды не сдержал свое слово.
Гиммлер пошел еще дальше. На просмотре фильма с участием X, как только она появилась на экране, в зале послышались смешки и кошачье мяуканье. Полиции было велено не вмешиваться. Скандал, естественно, устроили эсэсовцы в штатском.
Трон Геббельса зашатался. Многие полагали, что его дни сочтены. Не только Гиммлер, но и Гейдрих, и Геринг, и многие другие нацисты калибром помельче бросились собирать на него все, что могло его в той или иной степени скомпрометировать. В то время Гитлер не испытывал к нему особой приязни: подруга актрисы через посредство Евы Браун пыталась замолвить слово за несчастных любовников, и Гитлер решил, что Геббельс взялся за закулисные интриги. В припадке раздражения он приказал держать Геббельса под домашним арестом в министерстве пропаганды. Новость мгновенно облетела всех. Многие уже видели на посту министра Бальдура фон Шираха, некоторые другие ставили на Альфреда Розенберга.
Геббельс знал, как много людей быстро уверовали в то, что его карьере пришел конец. Он также знал, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Поэтому он искренне удивился, когда известная берлинская актриса (известная не только своими ролями, но и антинацистскими взглядами) пришла его навестить. «Ваши коллеги покинули меня», – сказал он с тоской. Затем внезапно уронил голову на стол и разрыдался в отчаянии. Он рыдал долго, не сдерживаясь, а потом рассказал ей о распоряжении фюрера[54].
По личному указанию Гитлера фильмы с участием X изымались из проката и запрещались по всей Германии. Сама X, ослабевшая от постоянных волнений, нуждалась в долгих неделях покоя. За все это время от Геббельса не было ни строчки, ни слова, и она терялась в догадках, пытаясь объяснить себе его молчание. Иногда она ходила под окнами его кабинета в министерстве. Возможно, он стоял там, за шторами, но она не могла знать об этом. Иногда она бывала на премьерах, потому что там должен был присутствовать и он. Она видела его, но не знала, заметил ли он ее.
Ее следующий фильм не вышел на экраны – как объяснили, по техническим причинам. Продюсеры все еще не забывали ее, то один, то другой начинали с ней переговоры, рисовали заманчивые перспективы и вдруг теряли интерес. Так происходило всякий раз, и главное – без объяснений. В лучшем случае говорили, что такой фильм в данной обстановке нежелателен. О запрете не было ни слова – просто нежелателен.
Далеко не сразу она поняла, что стала жертвой планомерного, хладнокровно продуманного бойкота. Она отказывалась этому верить, в ней еще не умерла надежда выйти замуж за Геббельса. Но наконец и эта надежда исчезла. К концу 1938 года она осталась без денег. Она упаковала чемоданы, погрузила их в двухместный автомобиль и покинула Берлин, где менее года тому назад считалась известной актрисой. Никто не заметил ее отъезда.
Ее следующий фильм не вышел на экраны – как объяснили, по техническим причинам. Продюсеры все еще не забывали ее, то один, то другой начинали с ней переговоры, рисовали заманчивые перспективы и вдруг теряли интерес. Так происходило всякий раз, и главное – без объяснений. В лучшем случае говорили, что такой фильм в данной обстановке нежелателен. О запрете не было ни слова – просто нежелателен.
Далеко не сразу она поняла, что стала жертвой планомерного, хладнокровно продуманного бойкота. Она отказывалась этому верить, в ней еще не умерла надежда выйти замуж за Геббельса. Но наконец и эта надежда исчезла. К концу 1938 года она осталась без денег. Она упаковала чемоданы, погрузила их в двухместный автомобиль и покинула Берлин, где менее года тому назад считалась известной актрисой. Никто не заметил ее отъезда.
Шесть месяцев спустя, накануне войны, она еще раз наведалась в Берлин. Директор большой кинокомпании задумал устроить показ старых фильмов с ее участием и даже предложил ей новую роль. Он считал, что прошел уже достаточный срок, и поэтому пригласил ее в Берлин. Магда, узнав о том, что соперница возвращается, продиктовала секретарше анонимное письмо, адресовала его самой себе и подписала: «Женщина из народа». В письме она возмущалась тем, что кинозвезда опять появится на экранах. Письмо она показала Ханке.
Тот приехал к киномагнату с двумя эсэсовцами, представился и ударил его по лицу. Пощечины оказалось достаточно, чтобы пресечь все действия в пользу X.
Примечателен тот факт, что на этот раз Ханке поступил вполне «бескорыстно», так как Магда больше не была его любовницей, она вернулась к Геббельсу. Вначале она отвечала отказом на все мольбы Геббельса и даже Гитлера. Она твердо вознамерилась развестись и выйти замуж за Ханке. В конце концов Гитлер потерял терпение и приказал ей с Геббельсом прибыть в Берхтесгаден. Там и состоялось показное примирение. «Берлинер иллюстрирте цайтунг» поместила на первой полосе фотографию с Геббельсом и Магдой – надутыми и отвернувшимися друг от друга – и сияющим от радости Гитлером в качестве связующего звена между ними. Если и оставался до того времени в Германии хоть один человек, не догадывавшийся о неладах в семействе Геббельс, то теперь о них узнали все. Только Гитлер выглядел очень довольным, словно сваха после сговора.
Престиж Геббельса сильно пошатнулся, и Магда прекрасно знала почему. «После случая с X мой муж потерял свое влияние на людей, – говорила она. – Дети на улицах и то это видят». Но Магда тоже стала другой. Она больше не желала жертвовать собой ради Геббельса. Ей хотелось жить своей собственной жизнью. Она решила одним махом сменить гардероб, прическу, мебель в спальне. Когда мебель привезли, она сказала, что спальня ее больше не заботит, и отослала заказ назад. Геббельс же все больше и больше времени проводил с другими женщинами.
Снаружи все выглядело вполне благопристойно. Няня рассказывала: «Со стороны все выглядело как надо: хороший дом, здоровые и воспитанные дети, любящие родители. Но на самом деле их семья распалась. Обстановка была тяжелая, практически невыносимая. Каждый день мы ждали, что на нас посыплются несчастья».
3
В феврале 1938 года Риббентроп сменил на посту министра иностранных дел престарелого и слишком консервативного для нацистов барона Константина фон Нейрата. Риббентроп был моложе и энергичнее, но именно эти его качества не нравились Геббельсу. Кроме того, он не принадлежал к числу «старой гвардии». Риббентроп примкнул к нацистскому движению всего за несколько лет до прихода нацистов к власти, а ко времени, когда Гитлер стал рейхсканцлером, еще даже не был членом партии. К тому же он происходил из так называемых высших классов. У него было дворянское звание – потому, что его усыновила знатная семья, – и значительное состояние – потому, что он женился на деньгах.
После вступления в должность Риббентроп уведомил Геббельса о своем несогласии с заведенным еще Нейратом порядком оставлять всю зарубежную пропаганду в руках геббельсовского ведомства. Геббельс бросился к фюреру и стал доказывать свое с пеной у рта, но тот не поддержал его. Гитлер сказал, что Риббентроп прав. Он все еще был зол на Геббельса из-за случая с X и не хотел ему покровительствовать.
Это послужило причиной открытой неприязни между Риббентропом и Геббельсом. С тех пор они общались друг с другом исключительно в письменной форме, вплоть до самых последних дней. Их бумаги пестрели плохо завуалированными шпильками вроде «Я вынужден настаивать на том, чтобы мои указания…» или «Такое нарушение моих прерогатив…».
Желая задобрить иностранную прессу, Риббентроп открыл на Фазаненштрассе клуб, где корреспонденты могли вкусно поесть. Там была хорошая выпивка, и желающие могли провести время с приятными девушками. Взбешенный Геббельс тут же в противовес открыл свой клуб иностранной прессы на Лейпцигерплац.
На первом этапе внутренней войны верх одержал Риббентроп. За границей под контролем Геббельса оставались только атташе по пропаганде. Но министр пропаганды опасался министра иностранных дел не только из соображений престижа. На съезде партии в 1938 году Риббентроп собрал всех немецких послов за границей, которых на это время вызвали в Нюрнберг, и объявил им, что не желает получать доклады о протестах против гитлеровской политики, если Германия предпримет военные действия против Чехословакии или Польши.
Геббельсу донесли о странном указании Риббентропа, и он задумался.
4
Геббельс не хотел войны. Это не значит, что он руководствовался моральными соображениями. Просто он не понимал, почему немцы должны подвергать себя ненужному риску. Он всегда придерживался того мнения, что угрозы войны «нет и не будет, пока мы сами того не захотим», как он однажды сказал Герману Раушингу.
Простейшим способом достичь победы без кровопролития была пропаганда. Немцев надо было попеременно то доводить до безумной ярости, то запугивать до состояния полной растерянности и беспомощности. Таким образом, вся остальная часть человечества жила в обстановке постоянной угрозы и в конечном итоге была только рада, когда казавшийся неизбежным вооруженный конфликт проходил стороной. В результате та или иная область или даже целая страна сама падала перезрелым плодом в руки тех, кто развязал пропагандистскую кампанию.
Теперь пришел черед Чехословакии. Геббельс запустил свою пропагандистскую машину и заранее подготовил немецкое радио к «войне нервов». Чтобы подкрепить хоть чем-то требования, которые Германия предъявила Чехословакии, он развязал невиданную прежде откровенно грубую кампанию. Заголовки всех газет Третьего рейха кричали: «Немецкие женщины и дети под гусеницами чешских танков!», «Газовая атака чехов в Ауссиге!». Днем позже появлялись другие: «Чехи мародерствуют!», «Чехи убивают!» и так далее.
13 сентября 1938 года лидер судетских немцев Конрад Хенляйн выступил с обращением и заявил, что жизнь немцев под властью чехов стала невыносимой. Заканчивал он словами: «Мы хотим вернуться в рейх!» Автором воззвания был Геббельс. Он прекрасно понимал, что министр обязан быть сдержан в своих выступлениях, поэтому статьи с самыми резкими своими заявлениями он подписывал псевдонимом Сагакс[55].
Сагакс писал: «Взывать к властям Чехословакии бесполезно. С другой стороны, хотелось бы спросить Лондон и Париж: доколе Прага будет испытывать наше терпение?» Через несколько дней Сагакс снова пишет: «Зов наших судетских братьев «Назад в рейх!» будет звучать до тех пор, пока их чаяния не сбудутся».
Угрозы Геббельса были направлены не столько против Праги, сколько против западных государств. Именно его настойчивая пропаганда вынудила в конечном итоге престарелого Чемберлена посетить Гитлера в Берхтесгадене, а затем в Годесберге. Визит главы правительства Великобритании побудил Геббельса придать своей пропаганде еще более агрессивный характер. Это было похоже на порочный круг, в котором Европу поочередно то манили миром, то пугали войной. Геббельс хотел привлечь в Германию поток иностранных туристов[56], поэтому никогда не пел хвалу доблестной немецкой авиации. Он проливал слезы над ужасной судьбой немцев в Чехословакии, поэтому утверждал, что немецкие танки никому не грозят.
Внешне противоречивая пропаганда Геббельса преследовала весьма недвусмысленные цели, и ее успехи были немалыми. Геббельс гипнотизировал мир. В Париже и Лондоне людям уже явственно слышались разрывы бомб, и государственные деятели готовы были пойти на что угодно, лишь бы предотвратить катастрофу. В результате всех охватил страх перед войной, из-за чего на свет появился Мюнхенский пакт, предавший Чехословакию. Подписание пакта было в значительной степени ускорено усилиями геббельсовской пропаганды.