– Да, есть. Один из тех молодых людей, что волочатся за моей дочерью, то и дело потчует нас рассказами о том, как ему в очередной раз не повезло. Поначалу я ему сочувствовала, но сейчас он меня только раздражает.
Тут подала голос сидевшая напротив миссис Мэссингем:
– Нет ничего скучнее этих рассказов о невезении.
– Вы говорите, очевидно, о молодом Джеральде Ллойде? – вмешался в разговор полковник Грант. – Этот никогда ничего не достигнет.
– Значит, у вас есть дочь? – негромко спросил Ричард Колдфилд. – И, по-видимому, довольно большая, раз за ней ухаживают молодые люди.
– О да. Сэре девятнадцать лет.
– И вы ее обожаете?
– Естественно.
На миг лицо Ричарда Колдфилда исказила гримаса боли, и Энн вспомнила, что говорил о нем полковник Грант.
Одинокий человек, этот Ричард Колдфилд, подумала она.
– По вашему виду никак не скажешь, что у вас почти взрослая дочь, тихо проговорил Колдфилд.
– О, этот комплимент неизменно делают женщинам моего возраста, рассмеялась Энн.
– Весьма возможно. Но я говорю от чистого сердца.
А ваш муж… – Он замялся. – Ваш муж умер?
– Да, очень давно.
– Что же помешало вам выйти замуж еще раз?
Вопрос этот мог бы показаться бестактным, если бы не звучавшее в голосе Колдфилда живое участие. И Энн снова почувствовала, что ее собеседник – человек бесхитростный, бесхитростный и прямой. Он действительно хотел знать истину.
– Потому что… – Она запнулась. А потом со всей искренностью ответила:
– Потому что я очень любила мужа.
После его смерти я ни разу не влюблялась. Да и потом.
Сэра, конечно…
– Да, да, – с вами иного и не могло быть.
Грант, поднявшись со своего места, предложил гостям перейти в обеденный зал ресторана. За круглым столом Энн оказалась между хозяином вечера и мистером Мэссингемом. Завязавшаяся было задушевная беседа с Колдфилдом оборвалась, он теперь вяло переговаривался со своей соседкой мисс Грэхем.
– Сдается мне, что они подходят друг другу, а? – пробормотал полковник в ухо Энн. – Ему, знаете ли, позарез нужна жена.
Почему-то это замечание неприятно резануло слух Энн. Дженнифер Грэхем с ее резким голосом и лошадиным хохотом! Никак не пара для такого мужчины, как Колдфилд.
Подали устрицы, и общество, не переставая разговаривать, принялось за еду.
– Сэра сегодня утром уехала?
– Да, Джеймс. Надеюсь, там будет достаточно снега.
– В это время года навряд ли. Но, полагаю, так или иначе она хорошо проведет время. Красивая девушка Сэра.
Да, кстати, молодой Ллойд не поехал со всей компанией?
– О нет, он только что поступил на работу в фирму своего дяди. Ему нельзя отлучиться.
– Ну и слава Богу. Вам, Энн, следует задушить все это в зародыше.
– В наши дни, Джеймс, такие вещи не очень-то задушишь.
– Нет, почему же? Да и вы не зря же удалили ее на время из Лондона!
– Да. Я надеялась, это пойдет ей на пользу.
– Ах вот как, Энн! Неглупо! Будем надеяться. Сэра заведет в горах какое-нибудь новое знакомство.
– Сэра еще совсем ребенок, Джеймс. Не думаю, что между Джерри Ллойдом и ею было что-то серьезное.
– Возможно, что и не было. Но последний раз, когда я видел их вдвоем, она проявляла к нему искренний интерес.
– Проявлять интерес к своим друзьям – совершенно в характере Сэры. Она точно знает, как с каждым из них себя вести, и добивается, чтобы они неукоснительно следовали ее советам. Она предана им всей душой.
– Прелестная девочка. И очень привлекательная. Но никогда ей не стать такой обаятельной, как вы, Энн. Ей не хватает вашей мягкости. Она – как это сейчас принято говорить? – она «крутая».
Энн улыбнулась.
– Мне Сэра не кажется «крутой». Это просто такой стиль – у нынешних молодых людей.
– Может быть, может быть… Но некоторым из этих девочек не мешало бы кое-чему поучиться у своих матерей.
Он посмотрел на нее с такой нежностью, что Энн физически ощутила волну теплоты. «Бедный Джеймс, – подумала она. – Как хорошо он ко мне относится. Кто-кто, а он-то считает меня идеалом. Ну не глупо ли, что я отвергаю его предложения? Он бы окружил меня любовью и заботой».
К сожалению, в этот самый миг полковник Грант принялся рассказывать одну из своих историй. Была она длинная, в ней участвовал один из его подчиненных и жена майора, происходило дело в Индии, а слышала ее Энн, по крайней мере, уже раза три.
И тепло так же неожиданно отхлынуло. Она принялась разглядывать своего визави – Ричарда Колдфилда, пытаясь разгадать, что он за человек. Пожалуй, чересчур самоуверен, не говорит, а изрекает, показалось ей. Нет, нет, тут же поправила она себя, на самом деле он не такой.
Подобная манера держать себя – просто защитная броня, в которую он облачается в этом чужом и, возможно, враждебном мире.
Если всмотреться повнимательнее, лицо у него грустное. Лицо одинокого человека.
У него скорее всего масса достоинств. Должно быть, добрый, честный, справедливый человек. Но в то же время упрямый и, возможно, не чуждый предрассудков. Не любит насмешек – ни над другими, ни над собой. Из тех людей, которые, почувствовав себя любимыми, расцветают.
– ..и верите ли? – Полковник приблизился к концу своего повествования, и в голосе его зазвучали торжествующие нотки. – Все это время Сейс был в курсе происходящего!
Энн вздрогнула, вернувшись к действительности, вспомнила, что ей надлежит делать, и – как и ожидал полковник – весело рассмеялась.
Глава 3
Открыв глаза на следующее утро, Энн не сразу поняла, где она. Едва просматривающееся в затемненной спальне окно должно находиться не справа, а слева… Да и дверь и платяной шкаф совсем не там, где им положено быть.
Придя немного в себя, она сообразила, что видела сон.
В этом сновидении она, еще совсем девчонка, приезжает в родной дом на Эпплстрим. Мать и молодая еще Эдит встречают ее с распростертыми объятиями, сама она, взволнованная чрезвычайно, бегает по саду, восторгаясь то одним, то другим, затем входит в дом. Там все по-прежнему – довольно темный коридор ведет в гостиную, обитую ситцем. И вдруг мать говорит: «Чай мы будем пить сегодня здесь» – и через другую дверь выводит ее в новую, незнакомую комнату. Веселенькая комната, залитая солнцем, уставлена мебелью в ярких ситцевых чехлах и полна цветов. «Ты ведь и не подозревала о существовании этих комнат в доме, не так ли? – произносит кто-то над ее ухом, – мы и сами обнаружили их лишь в прошлом году».
Они минуют еще несколько новых для нее комнат и по небольшой лесенке поднимаются наверх, где оказывается несколько спален, тоже совершенно восхитительных.
И, пробудившись, Энн какой-то частью своего существа продолжала жить во сне. Она ощущала себя девочкой, стоящей на пороге самостоятельной жизни. Эти никому не ведомые комнаты! Как странно, что все эти годы никто о них не знал! Когда их обнаружили? Совсем недавно? Или несколько лет назад?
Но вот сквозь приятную полудрему начала пробиваться реальность. Это всего-навсего сон, такой прекрасный сон!
И сердце ее чуть сжалось от печали о безвозвратно миновавшем. Ибо вернуться назад невозможно. И как странно, что сновидение об открытии в доме еще нескольких самых заурядных комнат пробудило в ее душе такой восторг! Она даже по-настоящему огорчилась оттого, что на самом деле этих комнат нет и не было никогда.
Энн продолжала лежать в постели, наблюдая за тем, как очертания окна вырисовываются все отчетливее. Сейчас, должно быть, довольно поздно, уж никак не меньше девяти утра. В это время года светает не рано. Слава Богу, что Сэра в Швейцарии, наслаждается солнцем и снегом.
Но в этот миг даже Сэра не была для Энн вполне реальной. Расплывчатый образ – где-то там, вдалеке…
Зато вполне реальным казался дом в Кемберленде, ситцевые чехлы, солнечное сияние, цветы и.., ее мать. И стоящая рядом Эдит с почтительным и в то же время осуждающим выражением на молодом, гладком лице, еще не тронутом морщинами.
Энн улыбнулась и позвала:
– Эдит!
Войдя, Эдит отдернула шторы.
– Вот и хорошо! – произнесла она одобрительно. – Поспали на славу. Мне не хотелось вас будить. Денек-то выдался не ахти какой. Вроде бы туман подымается.
Вид из окна был действительно невеселый, воздух казался темно-желтым. Но ничто не могло поколебать хорошего настроения Энн. Она продолжала, лежа, улыбаться своим воспоминаниям.
– Завтрак готов. Сейчас принесу.
Стоя уже на пороге, Эдит с любопытством обернулась на свою госпожу.
– Чтой-то вы больно довольные нонче. Никак, хорошо повеселились вчера вечером.
– Вчера вечером? – Энн на секунду растерялась. – Да-да, конечно, было очень приятно. А перед самым пробуждением, Эдит, мне снилось, будто я снова у мамы. Дело происходит летом, ты тоже там, и мы вместе осматриваем новые комнаты, о которых прежде ничего не знали.
– И хорошо, что не знали, сказала бы я, – откликнулась Эдит. Помещения и так хватало. Развалюха старая, но огромная. Одна кухня чего стоит! Как вспомню, сколько угля пожирало отопление, аж оторопь берет! Слава Богу, он в ту пору был недорог.
– Ты, Эдит, приснилась мне совсем молодой, да и я тоже.
– Да ведь часы назад не поворотишь, как ни старайся… Хоть из кожи вон вылезь, не получится. То времечко миновало, ушло навсегда.
– Миновало и ушло навсегда, – тихонько повторила Энн.
– Но я и так довольная тем, что есть. Силы мне не занимать, здоровье в порядке, хоть врачи и говорят, что как раз посереди жизни у человека внутри появляются опухоли. Мне и то уже раз или два померещилось, что и у меня такая выросла.
– Я уверена, Эдит, что ничего подобного у тебя нет.
– Да кто ж это может знать наперед? Ничегошеньки не известно, пока тебя не отвезут в больницу и там взрежут, ан смотришь – уже поздно. – И Эдит с мрачным удовлетворением на лице вышла наконец из комнаты.
Несколько минут спустя она возвратилась с завтраком на подносе чашечкой кофе и тостом на тарелочке.
– Пожалуйста, мэм. Садитесь, а я подоткну вам подушки под спину поудобнее.
Энн взглянула на Эдит и с чувством воскликнула:
– Как ты добра ко мне!
Эдит смутилась так, что покраснела до ушей.
– Я просто знаю, что к чему, вот и вся недолга. Да и надо ж кому-то присматривать за вами. Вы не то что эти железные дамы. Взять, к примеру леди Лору. Да рядом с ней и самому Папе Римскому делать нечего!
– Леди Лора замечательный человек, Эдит.
– Знаю. Слыхала ее выступления по радио. Да и без того – стоит лишь взглянуть на нее и сразу понимаешь, она персона важная. Даже, я слышала, умудрилась замуж выйти. А где ж теперь ее муж, развелись или помер?
– О да, он умер.
– Оно и к лучшему, должно быть. Она не из тех женщин, с которыми джентльмену уютно жить, хотя, что и говорить, среди мужиков найдутся и такие, что рады бы собственную жену нарядить в мужские брюки.
И Эдит направилась к двери, приговаривая:
– А вы, голубушка, не спешите. Отдохните как следует, понежьтесь в постельке-то, вспомните что-нибудь хорошее, уж отдыхать так отдыхать.
«Отдыхать! – с иронией подумала Энн. – Какой же это отдых?»
И все же, конечно, отдых. Уже одно изменение привычного ритма жизни само по себе есть отдых. Когда рядом дочь, которую обожаешь, где-то в глубине души тебя постоянно точит червь сомнения: «А хорошо ли ей?» и «Подходят ли ей ее подруги X, У, Z?», «Вчера на танцах произошло что-то неладное. Что бы это могло быть?».
Энн никогда ни во что не вмешивалась, не задавала вопросов. Сэре, считала она, самой решать, что рассказать матери, а о чем промолчать, самой усваивать уроки, преподаваемые ей жизнью, и делать из них выводы и самой выбирать себе друзей. Но все равно – любя свое дитя, как забыть о его проблемах? К тому же в любой момент может понадобиться помощь. Если Сэре захочется обратиться к маме за сочувствием или даже за практической помощью, та должна быть тут как тут.
Иногда Энн говорила себе: «Может настать такой день – и мне следует быть к нему готовой, – когда Сэре в чем-то не повезет. Но и видя ее в несчастье, я не вправе первой начинать разговор. Она должна сама меня об этом попросить».
В последнее время ей все большее беспокойство доставляла нарастающая на глазах симпатия Сэры к Джеральду Ллойду, молодому человеку, вечно всем недовольному и ворчащему на все и вся. И отъезд Сэры радовал ее в первую очередь потому, что дочка, по крайней мере, три недели не будет с ним видеться и познакомится с другими молодыми людьми.
А пока Сэра в Швейцарии, можно на время перестать денно и нощно думать о ней и расслабиться. Расслабиться в своей удобной постели и обдумать, как провести наступающий день. Вчера в ресторане было очень приятно. Милый Джеймс – сама доброта, – вот только, бедняга, какой зануда! Эти его бесконечные рассказы!
Нет, мужчинам старше сорока пяти лет положительно следует заречься рассказывать какие-либо истории или анекдоты. Они бы и сами дали обет воздержания, если бы могли представить, какое уныние овладевает окружающими от первой же фразы: «Не помню, рассказывал ли я вам о курьезном случае, который однажды произошел со мной…»
Никто, разумеется, не запрещает заметить в ответ: «Да, Джеймс, вы уже рассказывали мне об этом три раза». Но миляга Джеймс, бедняжка, так расстроится! Нет-нет, нельзя его так огорчать!
А другой мужчина, присутствовавший на обеде? Ричард Колдфилд, конечно, намного моложе, но, кто знает, быть может, и он в свое время начнет пересказывать длинные скучнейшие истории…
«Не исключается, – подумала Энн. – Впрочем, вряд ли.
Он скорее походит на человека властного, склонного к нравоучениям. Полного предрассудков и избитых истин. Таких можно иногда и поддеть слегка… Иногда его, наверное, заносит, но малый он славный и к тому же одинокий… Очень, очень одинокий…» И ей стало жаль его.
Современный Лондон разочаровал его и огорошил. Интересно, какую работу он сможет найти? В наши дни это совсем не просто… Скорее всего придется ему купить ферму или просто участок земли, годной для огорода, и обосноваться где-нибудь в сельской глубинке.
Доведется ли им встретиться еще раз? Надо будет в ближайшее время пригласить Джеймса на обед. Вместе с Ричардом Колдфилдом. Это будет доброе дело, ведь он так одинок! И пригласить еще какую-нибудь даму. Потом можно поехать в театр…
Какой шум, однако, производит Эдит И в самом деле, из-за стены, за которой находилась гостиная, доносились такие звуки, словно там двигала мебель целая армия рабочих. Грохот, скрежет, изредка пронзительное завывание пылесоса. Эдит, видно, разошлась вовсю.
Но тут приоткрылась дверь и Эдит заглянула в спальню. С головой, повязанной тряпицей, она походила на исступленную жрицу, при исполнении некоего экстатического обряда.
– На ленч небось в город отправитесь? Насчет тумана я дала промашку. День будет на славу. Не подумайте, я не к тому, что забыла про тот кусок рыбы. Не забыла. Но если она долежала до сегодня, то и до вечера не протухнет.
Ничего не скажешь – холодильники и правда продукты сохраняют, хотя вкус потом уж не тот, скажу я вам.
Энн взглянула на Эдит и рассмеялась.
– Договорились – ленч где-нибудь на стороне!
– Да нет, чего там, если желаете, оставайтесь, я не против.
– Ладно, ладно, Эдит, только не убивайся. Если уж ты затеяла генеральную уборку, то почему бы тебе не пригласить в помощь миссис Хоппер?
– Миссис Хоппер, миссис Хоппер! Ей бы прыгать хоп-хоп! на танцульках! Давеча была она у нас, я ей велела отчистить каминную решетку, латунную, еще вашей матушки. Так что вы думаете? Грязь как была, так вся и осталась. Линолеум мыть – больше эти женщины ничего не умеют, а линолеум любой дурак вымоет. Помните каминные решетки из кованого железа у нас на Эпплстрим? Вот их отчистить, это да! Так они у меня блестели как новенькие, скажу я вам. А тут у вас есть хорошая мебель, протереть ее полиролем одно удовольствие. Жаль только, много уж очень всякой встроенной дребедени.
– Но они облегчают тебе работу.
– Зато квартира как гостиница. Значит, вы на завтрак уйдете? Тогда я сверну все ковры.
– А вечером можно мне вернуться? Или чтобы я переночевала в гостинице?
– Все вам хиханьки да хаханьки, миссис Энн. Промежду прочим, двойная кастрюля, что вы купили в Офицерском, никуда не годится. Во-первых, она слишком велика, а потом – в ней неудобно мешать, мне бы вот такую, как прежняя.
– Боюсь, Эдит, таких больше не делают.
– Ох уж это мне правительство, – с отвращением воскликнула Эдит. – А как насчет фарфоровых вазочек для суфле? Мисс Сэра любит, чтобы суфле подавали в таких.
– У меня выскочило из головы, что ты просила их купить. Вазочек в продаже как раз сколько угодно.
– Вот видите! И дело вам нашлось.
– Да что с тобой, Эдит! – не выдержала Энн. – Ты разговариваешь со мной так, словно я маленькая девочка, которую ты посылаешь пойти погулять и покатать свой обруч.
– А когда мисс Сэры нет, вы и впрямь кажетесь мне моложе. Но ведь я, мэм, только предлагаю вам. – Эдит выпрямилась во весь свой рост и заговорила с холодной деловитостью:
– Ежели случится вам быть близ Офицерского универмага или магазина Джона Баркера…
– Ладно, ладно, Эдит, иди в гостиную и катай там свой обруч.
– Будь по-вашему. – Эдит обиженно удалилась.
Грохот и скрежет возобновились, но сейчас к ним добавились новые звуки. Высоким голосом, отчаянно фальшивя и перевирая слова, Эдит пыталась воспроизвести один из самых мрачных псалмов:
* * *В посудном отделе Офицерского универмага Энн испытала истинное удовольствие. В наше время, когда магазины завалены некачественными и некрасивыми вещами, особенно приятно лишний раз убедиться в том, что англичане не разучились делать хорошую посуду, как стеклянную, так и фарфоровую.