– А вы соображаете, – похвалил Ромчик.
– Коньяк! – пропел нежненький голосок у них за спиной.
– Хороший. Бесплатно, – тихонько просветила его Татьяна Павловна.
Роман выпил бокал залпом. Спутница взглянула укоризненно. Строго велела официантке:
– Закусить принеси.
Дилер бросил им карту. И снова удача! Было у них семь, восемь, девять, десять, валет – а пришла дама!
– Поздравляю, – не расстроился крупье.
Протянул выигрыш – восемь тысяч долларов. Длинный, на шести картах, стрит оплачивался не один к четырем, как обычный, а один к восьми.
Татьяна Павловна аккуратно отделила свою половину денег и решительно поднялась:
– Я пас.
А Рома – как он потом проклинал это победное, восхитительно пьяное мгновение! – просто не смог себя заставить. После первой же сдачи позорно сбежать, будто он нищий, несмышленый щенок.
Поставил снова. И опять повезло – две пары.
Он отметил выигрыш еще одним коньяком. Вот что значит хороший напиток – никакого опьянения, только приятное, пузырящееся, искристое тепло.
А дальше…
Татьяна Павловна куда-то исчезла. Рома ставил, выигрывал, проигрывал, увеличивал ставку. К тому моменту, когда деньги кончились, он был уже абсолютно пьян. И обрадовался, словно ребенок, когда к нему подошел любезный дядечка и предложил сыграть в долг. Деньги – немедленно, только, будьте добры, подпишите вот здесь.
«Свои верну – и сразу все, домой!» – вертелось в голове.
Но спьяну перепутал фишки. Поставил вместо пятисот – пятитысячную, такого же цвета. Рискнул сыграть с парой валетов – продул. Взялся отыгрываться, и почти получилось. В какой-то момент даже оказался в плюсе, но обидно ведь после столь феерической игры возвращаться домой с жалкой (по меркам заведения) суммой в пять тысяч долларов. Стал играть снова. Дальше – туман.
…Очнулся утром, в своей квартире. Спал одетый, голова нещадно трещала. А на тумбочке, аккуратно расправленная, лежала ксерокопия расписки: что он, Роман Игоревич Черепанов, должен некоему Вахтангу Гивиевичу Абашидзе двести тысяч долларов.
* * *Полгода назад
Поручение Сашкиной мамы – обхаживать девицу с красными волосами – Стиву нравилось чрезвычайно.
– Удивительная у тебя mother! – восхищался американец. – Не то что моя. Максимум, что попросит – газон покосить.
Сашка тоже считал: уж куда лучше, чем мыть посуду или пылесосить, по маминой просьбе девчонку развлекать.
Одно было обидно: красноволосая Хелен явно положила глаз на Стива. Действительно, зачем ей свой-родной, скромно одетый, российский подросток? Куда круче закадрить американца. Как же! Доллары, Голливуд, домик с лужайкой!
Причем лукавила девочка, ох как лукавила! Еще вчера, когда первый раз к ней подошли, предстала пред ними во всей красе: короткая юбка, сапоги на каблуках-копыточках, папироска, пива купить потребовала. Уж точно не из тех, у кого даже поцелуй только по огромной любви можно выпросить. Но едва поняла, какого сорта ребята к ней подошли, тут же начала представление разыгрывать. Типа, она тоже высокодуховная. «Над пропастью во ржи», подумать только, со Стивом взялись обсуждать! Вопросы, хлопая глазками, задавала такие, что закачаешься! «Стив, помоги мне, пожалуйста, разобраться: чем американские республиканцы принципиально отличаются от демократов?» А друг его забугорный, наивный человек, уши развесил! И сам соловьем разливается, Сашке и слова вставить не дает.
…Едва расстались с девицей (проводили, будто культурные, ее до подъезда), Александр цинично хмыкнул:
– Просто смешно! С горяченькими штучками о политике говорить.
– На первом свидании положено, – пожал плечами Стив.
– Да ну! С такими, как эта Хелен, третьего дринка не ждут.
Американец сурово взглянул на него:
– Я даже не думал о сексе. К тому же твоя мама просила: девушке помочь! К нормальной жизни вернуться.
– По-моему, поздно ей уже помогать. Даже в реанимации не спасут, – авторитетно заключил Сашка.
Однако американец упрямо добавил:
– Хелен… Альйона только хочет казаться такой. А на самом деле у нее очень ранимая, трепетная душа… Давай завтра опять с ней встретимся!
– Нет уж, я пас, – решительно отказался Александр. – Красотка не в моем вкусе. Если хочешь, воркуй с ней сам.
А вечером отчитался матери:
– Прогуляли мы твою Алену.
– И как она вам? – мамин голос дрогнул.
– Жуть. Шала… – Сашка опасливо покосился на родительницу, заменил ругательство эвфемизмом: – …то есть полное отсутствие моральных устоев. – Добавил презрительно: – Но Стиву понравилась. Ты же знаешь этих американцев: хлебом не корми, дай кого-нибудь спасти. Завтра снова хочет с ней душещипательные разговоры вести.
– Ты с ним пойдешь?
– Да что я, больной?
– Саша! – сдвинула брови маман. – Я не могу, конечно, тебя заставить. Но Стива одного отпускать нельзя! Мы ведь с тобой обсуждали: он – наш гость, и мы несем за него полную ответственность! Как твой друг поедет один – в чужом городе, на метро? Ты же знаешь: к иностранцам в Москве вечно цепляются.
– Ну и езжай с ним сама, – буркнул сын.
Мама окинула его внимательным взглядом:
– Тебе обидно, что Алена на Стива запала?
– Да плевать мне, на кого она запала! – фыркнул подросток. И отыграл: – Просто ничего не могу с собой поделать. Твое воспитание сказывается: девочка должна быть хорошо воспитанной, не курить, юбочки носить хотя бы до колена.
– Она совсем недавно и была именно такой, – задумчиво произнесла маман. И мягко добавила: – Саша, пожалуйста. Я не прошу тебя Алену понять, подружиться с ней. Но раз Стив берется ей помочь, я ему очень благодарна. А ты, пожалуйста, не отпускай его одного.
– А что я с этого буду иметь? Кроме партии в блэк-джек?
– Я тебе всегда помогаю – безо всяких условий, – довольно холодно отозвалась родительница.
– А я, если завтра со Стивом пойду, не буду мыть посуду. Минимум неделю.
Маме, видно, очень хотелось красивой сказки, в хеппи-энде которой красноволосая Алена превращается в чинную американскую миссис.
– Хорошо, – вздохнула она. – Раз ты такой корыстный, посуду я помою сама.
Что ж – сделка есть сделка. И назавтра они с американцем снова подкараулили Алену у подъезда.
Сашка ждал очередной мегакороткой юбки, однако сегодня девушка была в джинсах. И без индейской раскраски обошлась (бледное лицо смотрелось странно в сочетании с оранжевыми волосами).
Увидела ребят – неприкрыто обрадовалась. Смущенно пролепетала:
– Хай!
Как подменили ее сегодня. Не курила, про пиво больше не заикалась. И смотрела – артистка! – на Стива совсем робко.
Сашка улучил момент, когда девушка не слышала, толкнул американца в бок:
– Тебе в приюте для плохих девчонок надо работать! Психологом!
Его самого красноволосая Аленка очень настораживала. Слишком уж быстро сбросила она свою прежнюю вульгарную маску. Но пятна-то у леопарда не закрасишь. Ох, не встретить бы сейчас в темном вечернем парке каких-нибудь ее сомнительных дружков!
…И как в воду глядел.
Навстречу им из ранних весенних сумерек выдвинулась компания. Трое парней, по возрасту уже не школьников, не слишком трезвых, прошли было мимо (у Сашки сразу отлегло от сердца). Но вдруг один из них обернулся, молвил удивленно:
– Ленка! Ты, что ли?
– Привет, – холодно бросила Алена.
И ускорила шаг. Саша со Стивом поспешили за ней.
Но не тут-то было.
– Оборзела цыпа! – изумленно констатировал один из парней.
– Стоять! – велел второй.
Третий же – самый старший – в два прыжка догнал, грубо схватил девушку за руку, велел:
– А ну, скажи вежливо! «Добрый вечер, Анатолий Андреевич!»
– Слушай, Толик. Шел бы ты! – сузила глаза Аленка.
Сашка быстро оценил диспозицию. Вечер, совершенно пустой парк, даже собачников не видать. И трое типичных завсегдатаев «качалок». Потягивает от парней вроде бы только пивом, но глаза нехорошие, пустые, зрачки расширены. Похоже, еще «травкой» отлакировали. Если дело дойдет до драки, им со Стивом придется тяжко.
Он поспешно произнес:
– Мужики, нет проблем. Алена с вами поздоровается. Аленка, ну?
– Да, what’s the problem? – подхватил Стив.
Лучше бы американец молчал.
– Ни хрена себе! – выдохнул самый чахленький из парней. – Ленка америкоса сняла!
Толик же выдержал паузу (глаза злющие, желваки бегают) и коротко велел Александру со Стивом:
– Все, малыши, гуляйте! Девочка с нами пойдет.
Но Аленка – артистка! – кинула на Стива с Сашкой столь отчаянный взгляд, что даже скептически настроенный Александр преисполнился сочувствия. Хотя и понимал: красноволосая, абсолютно очевидно, еще недавно охотно уходила с этими парнями. Иначе бы те не обращались к ней столь по-свойски.
– Мужики, – примирительно обратился он к парням, – чего вы завелись? Мы ни на что не претендуем. Пусть Алена сама решает, с кем ей идти.
Толик взглянул на него презрительно. Пригвоздил:
– А нас ее мнение не е…т.
И решительно дернул девушку за руку. Та истерически завизжала.
Сашка думал, что политкорректный Стив приложит все силы, чтобы избежать драки, однако американец не колебался ни секунды: врезал Толику в челюсть. Увы, до Рэмбо ему оказалось далеко – главарь не упал, только отступил, сплюнул кровь…
Сашка (а что оставалось делать?) от друга не отстал: шарахнул второму парню в солнечное сплетение. Аленка тоже попыталась кинуться на третьего. Но не успела.
Тот, самый щупленький, ловко отскочил назад. А уже через долю секунды что-то выхватил из кармана, бросился к американцу, и Стиву в нос ударило плотным, зловонным облаком. Газовый баллончик!
Американец согнулся пополам. Сашка увернулся от оклемавшегося Толяна, закрывая левой рукой рот и нос, бросился на хлюпика, выбил из его рук черно-красный цилиндр.
– Стив! – кинулась к американцу девушка.
Обернулась к Сашке, отчаянно выкрикнула:
– Он задыхается!
Александр бросил быстрый взгляд на друга. Американец реально не мог вздохнуть, глаза налились кровью, выкатились из орбит. Ноги у него подогнулись.
– I have an asthma[7], – прохрипел он.
И упал.
А на Сашку уже надвигался полностью отдышавшийся Толик.
– Прекратите! – надрывалась Алена.
– Он американец, дебилы! – попытался увещать парней Александр. – Нужно врача!
– Сейчас будет вам врач, – мрачно изрек главарь.
Сашка попытался уклониться, но не смог.
Толик обрушил на его голову страшный удар. Перед глазами все завертелось, и школьник провалился в черную пропасть.
* * *Наши дни
Первое время после отпуска в Италии и увольнения из «Молодежных вестей» Полуянов был чрезвычайно мил. Прежде-то вел себя, как Людовик Четырнадцатый. Государство – это он, а Наде милостиво оставлял все заботы о собственном благополучии и процветании. Но тут вдруг стал – не то что, конечно, в квартире убирать, но жизнью Митрофановой, преданного своего вассала, интересоваться. По вечерам, когда она приходила с работы, выключал (пусть со вздохом) телевизор: «Давай, Надюшка, просто поболтаем». Раздобыл контрамарки и сводил подругу в Ленком, однажды (просто так!) подарил цветы.
Неужели чувствует себя виноватым, что остался без работы, семью содержать не может? Но, во-первых, Дима и сейчас на шее не сидел, предложение, что все продукты она будет пока на свои деньги покупать, благородно отверг: «Пусть минимальные, но сбережения у меня имеются!» А во-вторых, Митрофанова не сомневалась: Полуянов сам не сможет долго тунеядствовать, соскучится. И снова ринется в работу. Хоть в какую.
…Или журналист просто ценить ее больше начал? После того, как своими глазами увидел: подруга его – не довесок какой-то, еще вызывает интерес у молодых, симпатичных артистов?!
Во всяком случае, когда Дима полез, в ее отсутствие, в ящик с документами и обнаружил в нем серебряную старинную книжицу – подарок артиста Черепанова, учинил он Митрофановой натуральный допрос: откуда вещь?
Надя запираться не стала, с вызовом вскинула подбородок:
– Это мне Рома подарил.
– Ты с ним встречаешься, что ли? – сузил глаза Полуянов.
– Нет, – пожала плечами она. – Это еще в Италии было.
– Ох, легко же вам, красным девицам, голову задурить, – фыркнул журналист. – Неужели не понимаешь? У Ромочки таких, как ты, поклонниц – две стопки, и еще коробка.
– Понимаю, – спокойно отозвалась Митрофанова. – Но все равно приятно.
– Русский характер, – продолжал издеваться Димка. – Ее бьют, а она в глаза преданно смотрит.
– Рома разве меня бьет? – простодушно улыбнулась Надя.
И не удержалась от упрека:
– А вкус у него хороший. И подарок красивый сделал. Не то что ты! На день рождения мне пароварку вручил!
– А что пароварка? Полезная в хозяйстве вещь, – искренне удивился Полуянов.
Но все ж выводы сделал. На следующий день протянул ей бархатную коробочку:
– Так уж и быть. Вот тебе в дополнение к пароварке!
Надя достала симпатичные сережки, просияла, кинулась к другу сердечному на шею…
…Как Надя и предполагала, Димина невостребованность длилась недолго. Он написал – за гонорар – несколько статей в глянцевые журналы. Пристроил в один из них свой «гвоздь» про аварию в городе К***. Материал имел успех, и Полуянову предложили пойти в штат. Осторожный журналист не стал сразу относить новым работодателям трудовую – пошел пока на контракт. «Чтобы, если не понравится, сразу сбежать».
И, как раньше, начал сутками пропадать на работе.
Галантность Димина тоже быстро пошла на убыль. Цветов больше не покупал, по вечерам плюхался к телевизору. И в консерваторию, когда Надя позвала, идти отказался: «Не люблю. Кого-нибудь из своих дам библиотечных возьми». Однажды она про наследника заикнулась – опять отшил: «Надька, ну куда нам детей? И без того времени ни на что не хватает».
– Но дальше еще сложнее будет! – попыталась поспорить Митрофанова.
Однако Димка был тверд:
– Нет, солнышко. Я пока не созрел.
Ну да. А когда он созреет, ей рожать будет уже поздно.
Все-таки нет у них с Полуяновым перспектив. Разве пара блестящий журналист скромной библиотекарше? Надо ей кого-нибудь по себе искать. Домашнего, уютного. С кем можно ходить в консерваторию, вместе лепить пельмени по выходным, говорить о книгах… Даже начала к читателям присматриваться – вот он, ее контингент. И однажды сходила в библиотечный буфет выпить чаю с немолодым, но чрезвычайно галантным доктором философии.
Увы, их историко-архивная – куда хуже деревни, все на виду. Полчаса вместе в буфете посидели, и на Митрофанову сразу град вопросов: «Ты чего? С журналистом своим поссорилась?»
Не только коллеги заметили – читатели тоже. Одна шустрая кандидатка наук тут же начала требовать у Нади номер Димкиного мобильника:
– У меня для него тема интересная есть.
А Ирина Андреевна (ее мнение для Митрофановой как раз было важным) упрекнула:
– Зря ты мечешься! Вы с Димой, я считаю, прекрасная пара.
– Слишком разные мы, – вздохнула Надежда. – Тяжело с ним.
– А почему ты только о себе думаешь? – неожиданно упрекнула читательница. – Да, тяжело, семейные отношения вообще строить непросто. Но Дима без тебя вообще пропадет! Что бы Лев Николаевич Толстой делал без своей Софьи Андреевны?
– Ну, вы скажете! – рассмеялась Митрофанова.
Полуянов без нее как-нибудь обойдется. В другом было дело. Пусть доктор философии образован, остроумен, глубоко порядочен и серьезен – чувствовала себя с ним Надя, будто нудный урок отбывала. И с облегчением вздохнула, когда их свидание в библиотечном буфете завершилось. А с Димкой, даже когда тот на нее ноль внимания, в телевизор уставился, она действительно ощущала себя единым целым.
«Собака на сене этот Полуянов, – сердито думала девушка. – И жениться не хочет, и к другим меня не отпускает».
Настроение совсем паршивое, погоде под стать – наступил октябрь, зарядили дожди. К тому же помощница заболела, а народу в зале полно – у ученых всегда глубокой осенью самая научная активность. Новые книги из хранилища прими, старые – сбрось, директор требует, чтобы ко Дню согласия и примирения в зале экспозиция была новая. А как ее готовить? Надя до сих пор толком не поняла, что это за праздник такой.
Тут, будто назло, с вахты позвонили:
– К вам посетитель без читательского билета, спуститесь.
Пришлось бежать. Читатели на мраморных ступеньках развели слякоть, Митрофанова поскользнулась, едва не упала и готова была гостя – кто бы он ни был! – разорвать в клочья. Но едва увидела – лицо, само собою, расплылось в глупой улыбке.
Возле вахтерши с огромным букетом белых роз стоял Роман Черепанов.
Бросился к ней, вручил цветы, произнес:
– Прости, Надя, что от работы отрываю. Но ты сама виновата – телефон свой мне не дала!
«Можно подумать, ты просил!»
Вахтерша не сводила с нее любопытного взгляда, а стайка студенток, только что из гардероба, и вовсе в соляные столпы обратились. Митрофанова расслышала: «Черепанов! Точно говорю, тот самый!»
А ей и приятно, и неудобно ужасно. И зал пустым оставлять нельзя, читатели взбесятся.
Черепанов же – в отличие от нее – всеобщим вниманием неприкрыто наслаждался. Рекламно улыбнулся восхищенным студенткам, смиренно обратился к вахтерше:
– Вы не позволите мне пройти?
– На полчаса, я потом его провожу, – подхватила Надя.
– Вечно у тебя, Надежда, какие-то форс-мажоры, – поджала губы женщина.
На ее кислом лице читалось откровенное недоумение: откуда у простушки Митрофановой поклонники – один другого краше?
От возбужденных студенток отделилась самая шустрая, подбежала к Черепанову:
– Простите, пожалуйста. Автограф можно?
Роман с удовольствием расписался на тетрадном листке, а из столовой как раз директор вышел вместе с заместительницей. Морали читать не стал, но взгляд в сторону Митрофановой метнул самый неодобрительный.