– Отпусти меня.
Он тряхнул ее так, что куртка затрещала. Надо было ни в коем случае не думать о тех парнях, что издевались над Аленой в подъезде; наоборот – следовало вспомнить сейчас все самое гадкое, что было с ней связано. Ее угрозы… «заставлял раздеваться догола»… Поддельная фотография, сбившая с толку Вискаса…
– Ты будешь говорить или нет?!
Молчание. В одно безумное мгновение Аспирину подумалось: а если в самом деле оставить ее здесь, под листьями, навсегда?!
– Я тебя заставлю говорить, – прорычал он, поднося фонарь к самому ее лицу. – Кто ты такая?
– Я тебе говорила.
– Ты врала!
– Нет.
– Ты врала! – он тряхнул ее изо всех сил. – Не прикидывайся блаженненькой – ты прекрасно соображаешь! Кто тебя подослал?
– Никто! Ты сам меня привел к себе домой! Сам!
Она была права. Аспирину хотелось изо всех сил вмазать фонарем по этой наглой роже.
– И ты меня не захотел отдавать – сам!
Аспирин ошибся – она вовсе не была спокойной. Она тоже кричала, ей тоже хотелось сейчас его убить.
– Я тебя пожалел, дрянь! – он припечатал ее к стволу ближайшей сосны. – А теперь себя жалею! Да будь она проклята, моя доброта. Что мне, всю жизнь расплачиваться?!
– Отпусти, больно, идиот!
Левой рукой он взялся за тощее горло, правой поднес поближе фонарь.
– Значит, так, – сказал почти шепотом. – Говори, как от тебя избавиться. Что сделать, чтобы ты убралась? Что сделать, чтобы ты отцепилась от меня, малявка?
– Ты трус и предатель, – ответила она тоже шепотом, уже не щурясь от света, глядя ему прямо в глаза. – Трус и предатель. Ты врешь, что пожалел меня. И ты никогда не был добрым. Ты…
Она замолчала. Аспирин увидел, как расширяются ее зрачки. И секундой спустя услышал треск веток, все ближе и громче. Земля ритмично содрогалась…
Он отпустил девчонку и выхватил пистолет. Руки тряслись; прыгающий фонарь осветил стволы по обе стороны дороги, низко нависшие ветки и темную размытую тень, несущуюся на Аспирина со скоростью экспресса.
Он закричал и выстрелил. Еще раз. Еще.
* * *Он открыл глаза в полной темноте.
Кажется, у него не было правого уха.
Он поднял руку, с трудом дотянулся до головы. Ухо все-таки было, но слишком большое, покрытое густой и липкой жижей.
Пистолет!
Он завозился, зашлепал руками по земле, пытаясь подняться – и сам себе напоминая перевернувшегося на спинку жука.
Белый круг ослепил. Аспирин зажмурился, но круг не пропал, только сделался темно-красным, как остывающая звезда.
– Вставай, – сказал тонкий дрожащий голос. – Вставай… А ну вставай!
Пистолета не было. Аспирин напрасно шарил руками по мокрой траве.
– Вставай, а то застрелю! Сейчас охотничий сезон… И никто ничего не подумает!
В голосе девчонки была такая ненависть, что Аспирин содрогнулся.
Он поднялся на четвереньки. Кружилась голова, и он по-прежнему ничего не видел. Перед глазами плыли красные пятна. Девчонка, кажется, стояла рядом, светила в глаза фонарем.
– Ты стрелял в Мишутку.
Аспирин, кряхтя, привалился к стволу сосны. Ухо горело, мозжило плечо. И оставалось непонятным, сможет ли он встать.
– Поднимайся!
Он вспомнил тень, несущуюся в просвете между стволами. И понял – все, пропали отговорки. Не задурить себе голову Первомайском, легкими каникулами, странными совпадениями и совпавшими странностями, не залить коньяком ту трещину, которая разверзлась сейчас между Аспирином и всем нормальным миром. Миром, где царствует здравый смысл.
– Вставай, – сказала Алена. – Идем к машине.
Он все-таки выпрямился и встал, держась за дерево.
– Если только дернешься, Мишутка тебя убьет.
Он повернулся и пошел по дороге – вслед за своей черной хромоногой тенью. Алена шла сзади и светила ему в спину. Тень Аспирина тянулась головой вперед, загромождала собой обе заросшие колеи, по сторонам высвечивались густо сплетенные ветки.
Иногда он поворачивал голову – ему казалось, что в чаще хрустнул сучок. Он боялся увидеть, как светло-коричневая тень скользит параллельно дороге. И он не видел – в лесу было пусто и тихо, еле слышно шелестел по листьям мелкий дождь. Иногда его капли вспыхивали под лучом фонарика, как метеориты.
Машина стояла там, где ее оставили. Аспирин увидел сперва капот и левое крыло. Боковое стекло растрескалось. Аспирин подошел ближе – и чуть не упал заново.
Багажник был вскрыт изнутри, как консервная банка. Топорщились смятые, кое-где надорванные края.
Аспирин стоял долго, минуты три, и смотрел. Дождь становился сильнее.
– Отпусти меня, – сказал наконец Аспирин.
– Ты стрелял в Мишутку, и я никогда тебе этого не прощу.
Он повернул голову и увидел, что плюшевый медвежонок лежит у нее на руках, и что кое-где из него торчит вата.
– Я ничего тебе не сделал, – сказал Аспирин. – Я… только однажды тебя пожалел. Случайно.
– Случайно, – повторила Алена чужим отстраненным голосом. – Ничего не изменить. Теперь ты будешь делать то, что скажу я, или умрешь.
* * *В половине первого ночи они въехали во двор. Аспирин бросил машину под окнами, чего не позволял себе никогда, ни за какие коврижки. Впрочем, машина с раскуроченным багажником уже не представляла прежней ценности.
Консьержка тетя Света ахнула и отшатнулась.
– Авария? Леша, авария, да?!
– Да, – сказал Аспирин, прикрывая ладонью лицо.
– Занесло и врезались в столб, – ясным голосом сообщила Алена.
В квартире она первым делом выложила на кухонный стол пистолет.
– Спрячь, – сказала с брезгливостью.
Аспирин заперся в ванной. Долго разглядывал себя. На левой щеке кровоточили зарубки-царапины, всего четыре штуки. Еще одна царапина на шее – длинная, но неглубокая. Ухо раздулось. Вокруг глаза наливался синяк. На плече кровоточила ссадина. Все это было сущими пустяками, если вспомнить участь несчастных бомбил…
– Не плачь. Я знаю, тебе больно. Но я с тобой. Все будет хорошо…
Он приоткрыл дверь ванной.
Алена сидела на кухне, на коленях у нее лежал медведь, в руке была иголка с ниткой. Алена шила сосредоточенно, как хирург, ласково приговаривала:
– Потерпи. Ничего не будет заметно. Я хорошо зашью. И следа не останется.
Аспирина передернуло. Он снова заперся и сел на край ванны.
Все равно, кто она такая, ведьма или пришелица из космоса. Все равно, кто онотакое – оборотень или киборг-трансформер. Аспирину теперь надо бежать, бежать во все лопатки, но только неясно, далеко ли он сможет уйти…
Минут через пятнадцать в дверь постучали.
– Чего? – спросил Аспирин.
– Мне надо помыться, – сказала Алена. – Пусти меня, пожалуйста.
– А если не пущу? Он выломает дверь?
– Если не пустишь, я умоюсь на кухне, – сказала Алена после паузы. – Мне не так много от тебя надо. Не трясись.
– Я трясусь?!
Он открыл дверь. Алена стояла перед ним – мокрая, перепачканная землей, жалкая, с неумолимым блеском в голубых глазах. Мишутка покоился у нее на руках, смотрел пластмассовыми зенками.
– Мойся, – сказал Аспирин сквозь зубы. – Чтобы тебя смыло.
Алена не ответила.
Аспирин нашел в баре бутылку армянского коньяка, страшно дорогого, припасенного на праздник. Распечатал и отхлебнул. Показалось мало; он лег, пачкая простыни кровью, которая все сочилась, не переставая. Отхлебнул еще.
Подумалось: а может, сожрать пачку снотворного, заглотать коньяком и – бултых в постельку?
– Чтоб тебя смыло в канализацию к чертям собачьим, – сказал он, слушая шум воды в ванной. – Дождешься, я спалю хату вместе с твоим… Хата застрахована… а он – нет!
Он засмеялся, довольный такой удачной мыслью. Представил, как обливает дом изнутри бензином и бросает спичку, и уходит, заперев снаружи бронированную дверь…
…И как эта дверь сносится с петель – изнутри. Нет, так не пойдет, надо сразу – мощным взрывом…
Вспомнилась мертвая собака в подворотне. Вот именно так – разорвать пополам…
Он поднялся, полез в письменный стол, отыскал свой иностранный паспорт. Визу надо делать заново.
При большом скоплении людей эта тварь не решится на него напасть. А если решится – будут свидетели. Тогда Асперина не упекут в сумасшедший дом, если он расскажет всю правду…
Всю правду?
Морщась, преодолевая боль, он сел к столу и включил ноутбук.
ПятницаОн не знал, спала Алена в эту ночь или нет. В половине четвертого утра, когда он решил выпить кофе, кухня оказалась пустой – и это было как нельзя кстати, потому что находиться в одном помещении с двумя крайне неприятными тварями Аспирин не желал.
Он наполнил термос и унес к себе в спальню-кабинет – чтобы прихлебывать без отрыва от производства. Он наливал в чашку кофе и разбавлял коньяком, отпивал – и разбавлял снова, отпивал еще – доливал коньяком, и так до тех пор, пока в чашке почти не оставалось кофе. Тогда Аспирин начинал доливать из термоса, отхлебывать и доливать, пока процентное содержание коньяка не уменьшалось катастрофически и Аспирин не начинал мерзнуть. Его колотила дрожь – от кофе, или от стресса, а может, от вдохновения. К шести часам текст был готов – огромная, почти на авторский лист, исповедь некоего Алексея Г., преследуемого инфернальной девочкой и медведем-убийцей. Доведенный до отчаяния человек догадывался, что ему никто не поверит, и потому не сообщел в редакцию своего настоящего имени – боялся, что соседи узнают и назовут сумасшедшим…
Аспирин перечитал статью, выправил несколько слов и остался очень доволен собой – профессионализм, мать его, не пропьешь. Выхлебал остатки кофе из термоса; его мутило. Лег на постель, укрылся с головой и на минутку закрыл глаза. Когда он поднял голову, на часах было одиннадцать утра.
На кухне позвякивали посудой.
Аспирин помнил все и ни на секунду не позволил себе надежды на «А вдруг приснилось?». Ухо болело даже сильнее, чем вчера. Голова казалась много тяжелее туловища и норовила перевесить. Аспирин потянулся за телефоном и позвонил в редакцию «Запретной правды».
Авторитет, какой-никакой, у «Доктора Аспирина» был – его сразу соединили с шефом.
– Приноси, – сказал шеф.
– Через час, – сказал Аспирин. – Раньше не выйдет.
Распрощавшись с редактором, он с третьей попытки встал. Посмотрел в зеркало. Вздохнул.
Есть не хотелось. Только пить. Воды, а не кофе. И еще хотелось курить, но пачка была пуста, и тошнотворно воняла пепельница.
Он поставил «письмо» распечатываться и вышел из комнаты, как космонавт на чужую планету. Алена была на кухне – он слышал шаги, тихий шелест газеты, звяканье вилки о тарелку. Со щелчком выключился электрический чайник.
Пахло яичницей.
Аспирин заглянул в гостиную. На диване лежал аккуратно сложенный плед, вокруг на полу стопками помещались диски – как столбики монет на конторке менялы. Аудиоцентр работал – значит, Алена в наушниках…
Мишутки нигде не было видно. Таскает с собой, понял Аспирин. Теперь она не будет такой дурой, не оставит своего телохранителя, не выпустит из рук.
Ну и пусть.
Он побрился, морщась от боли. Оделся, сунул в карман дискету и в кейс – распечатку. Привычно нащупал ключи от машины, и тут же чуть не захныкал в голос, вспомнив, на что похожа теперь его «Шкода»…
Интересно, страховку выплатят? У любого механика, когда он присмотрится, лысина дыбом встанет: что за странный характер повреждения?
– Ты куда? – спросила Алена.
Вопрос застал его, когда Аспирин уже переступал порог.
– На работу, – сообщил он мрачно. – В редакцию. Думаешь, тот хлеб, что ты жрешь, прямо с неба падает?
Она ничего не сказала, и он захлопнул дверь.
* * *– Годится, – сказал редактор. – Даже очень. Ты фантастические романы не пробовал писать?
– Пробовал, – сказал Аспирин. – В детстве. Про космонавтов.
– Про космонавтов теперь не проканает, – сказал редактор.
– Смотря про каких, – резонно возразил Аспирин.
– А что это у тебя с мордой? – осклабился редактор. – Бабы за «Мачо» побили? Прямо когти видны…
– В столб врезался, – сказал Аспирин. – Когда вчера ночью грибы собирал.
Редактор расхохотался.
Через пятнадцать минут Аспирин вышел на улицу, приятно отягощенный пачечкой денег. На носу у него сидели темные очки, опухший глаз почти не раскрывался и ухо саднило, тем не менее Аспирин чувствовал себя куда лучше. Его история разойдется миллионным тиражом. Пусть читают, удивляются либо смеются – пусть; в следующий раз призадумаются, увидев на улице босого человека в камуфляжных штанах и с кожаным футляром на шее. Современный мир – сумасшедший, здесь правда оказывается бредом, бред способен обернуться правдой, и все это – хотя бы на интуитивном уровне – чувствуют…
Правда – это то, во что верят. На этом тезисе стоят столпы замечателных книг, но ему, Аспирину, плевать на высокое искусство. Он журналист, а значит, часть всемирной машины, созидающей правду из пустоты.
Вокруг его машины во дворе стояли мальчишки.
– Дядь-Леша, – спросил тринадцатилетний сосед с седьмого этажа, – а чем это вы, а?
– Это я плюшевого медвежонка посадил в багажник, – сказал Аспирин. – А он разозлился и вылез.
Мальчишки захихикали, переглядываясь.
– Как приятно говорить правду, – пробормотал Аспирин и прошел мимо них в подъезд.
* * *В квартире не оказалось ни Алены, ни ее медведя. На диване валялись наушники и диски. Посуда на кухне была вымыта, стол вытерт до блеска.
Может, она ушла навсегда, спросил себя Аспирин. И сам себе ответил с кривой ухмылочкой: как же. Специальное выражение есть для таких случаев: «Агащазблин»…
Он подумал, что девчонка излишне уверена в себе. Что изнутри можно задвинуть засов. Пусть тогда жалуется консьержу, пусть поднимает на ноги соседей – он хозяин в своем доме. Имеет право посылать гостей подальше.
С другой стороны, не сидеть же вечно под замком? Когда-то придется выйти…
Он не хотел есть, но жажда мучила с самого утра. Он вылакал бутылку минералки и как раз заваривал чай, когда открылась входная дверь.
Откуда у нее второй ключ? Неважно. Совершенно неважно…
Алена вошла. Несмотря на солнечную и почти жаркую погоду, на ней была куртка, застегнутая под самое горло, и надвинутый на ухо берет.
– Была в музыкальной школе, – сказала, едва увидев Апирина. – Принесла тебе бланк заявления. Конкурс проходить не надо – в класс скрипки всех берут, потому что недобор… Это платно. Но не дорого. Ты не разоришься.
Она закашлялась, прикрывая рот рукой. Аспирин заметил, какая она бледная – даже бледнее, чем была перед лицом своего «гуру» в камуфляжных штанах.
Раздеваясь, она посадила медвежонка на низенькую скамейку у входа.
– И еще – надо купить скрипку. Мне по росту надо «половинку». Я там договорилась с одной мамашей. Ее дочка переходит на трехчетвертную. Скрипка плохая. Просто деревянный ящик с грифом. Но для учебы пойдет. Ты меня слышишь?
– Слышу, – после паузы отозвался Аспирин. – Еще чего тебе надо?
– Ничего. Вот, бланк заявления заполни…
Аспирин двумя пальцами взял листок, который она положила посреди кухонного стола. «Я… прошу зачислить моего ребенка…»
Его передернуло.
– Сама заполни, – сказал глухо. – Я подпишусь.
Она не стала спорить.
* * *В клуб он приполз полураздавленной мухой и всерьез задумывался о судьбе вечера; лицо его закрыто было темными очками и облеплено, как штукатуркой, толстым слоем грима. Плечо болело и пульсировала шея – но хлынул адреналин, пришел кураж, и мир почти вернулся к норме.
– Мужик, ты был в ударе, – уважительно сказал Вискас. И вполголоса добавил: – Есть проблемы? Помощь не нужна?
Аспирин поправил очки:
– Витя, знаешь…
Вискас ждал.
Аспирин перевел дыхание:
– Витя… Вызови мне такси.
Вискас был человек железной выдержки, поэтому ничего не сказал в ответ. Через пять минут Аспирин с облегчением опустился на кожаное сиденье, еще через полчаса входил в квартиру – настороженно, как разведчик на чужую территорию.
Свет горел только в прихожей и в кухне. Аспирин стянул обувь; в гостиной включилась настольная лампа.
– У тебя нету чего-то… чтобы сбить температуру? – спросила Алена странным, дребезжащим голосом.
– На кухне в аптечке, – отозвался он, вешая куртку в шкаф.
– Я смотрела. Там только зеленка и кондомы.
«Ну так возьми себе кондом», – хотел сказать Аспирин, но сдержался.
Он закрыл за собой дверь спальни и сразу же, не раздеваясь, повалился на кровать. Боль и усталость вернулись, помноженные на обычный «отходняк» после сета. Надо было принять душ, надо было переодеться – но Аспирин лежал и смотрел в темный потолок. Больше всего на свете ему хотелось сейчас просто исчезнуть из этого мира. Закрыть глаза – и адью.
В соседней комнате закашлялась Алена. Аспирин сквозь стены, сквозь закрытые двери услышал, как внутри у нее что-то клокочет и будто бы рвется. Он поднял голову: может, она нарочно это делает – чтобы привлечь внимание?
Кашель. Пауза. Новый приступ кашля. Жуткого кашля, надо сказать. Может, у нее туберкулез?!
Шипя от боли, он встал. Заглянул в гостиную. Горела настольная лампа; Алена полусидела на диване, скрючившись, завернувшись в тонкий плед, кашляла и тряслась.
– Только не ври, что тяжело заболела. Ты вообще не должна болеть, гостья из будущего, блин.
Она ничего не ответила. Даже не посмотрела в его сторону. Лицо у нее было желтовато-бледное, со слишком яркими пятнами румянца. Нос заострился. А если она помрет, подумал Аспирин, что мне, радоваться?
Взгляд его упал на Мишутку, сидевшего тут же, у Алены под рукой. Плюшевый медведь казался совершенно равнодушным.
Аспирин вернулся к себе. Улегся, глядя в потолок. Алена за стенкой кашляла – глухо, в подушку. А может, в Мишутку.
Тикали часы. Во дворе залаяла собака, включилась и выключилась чья-то сигнализация. Аспирин вспомнил о своей изуродованной машине – сегодня он отвел ее в гараж, но сил на общение с механиками уже не хватило…
Алена кашляла.
Чертыхаясь, он встал, прошел на кухню и выпотрошил аптечку. Несмотря на ворох вредных привычек, Аспирин был на редкость здоровым человеком – в аптечке, кроме упомянутых Аленой кондомов, лежала упаковка «Антиполицая», пачка пластырей и непочатая коробочка снотворного.