– Конечно, неплохо, но это по нашим с тобой меркам, а для Ренаты – копейки.
– И чего ж она две недели за копейки трудиться согласилась?
– Так она здесь себе клиентов подыскивает. Вот поработает неделю, а клиентов наберет сейчас себе на целый месяц, чем плохо? – охотно пояснил Коля.
Акакий внутренне ругнулся. Только что обвалилась такая красивая версия – Коля убивает и травит всех, кто под руки подвернется, чтобы освободить место для родной сестры.
– Слышь, а чего ты спросил-то? – уставился на него Коля, заталкивая в рот сигарету.
– Чего-чего! Я же думал, это ты девчонок истребляешь!
– Я ж тебе говорю, не я, ты уж извини… И не Ренатка, я точно знаю. И уж не Ромка, конечно, он сам боится – а ну как Агафья на тот свет раньше срока соберется, а он еще и на квартиру не накопил. Нет, мужик, ты здесь зря носом землю-то пашешь. Не мы, но если тебе интересно, могу рассказать. Танька Осипова мне десятку задолжала. Получала вроде много, а на сигареты ей всегда десятки не хватало. Я ей давал, она хорошо отдает. А тут, как с ней беда приключилась, думаю, ну, как пить дать, уплыла десятка! Но сам не дурак, пока бабенки наши охали да ахали, я к ней в комнату – мало ли, вдруг где какая копейка затерялась…
– Мародер, значит?
– Не, свое взять хотел. Да и утонула она, ей деньги уже без надобностей. Ну так вот. К ней-то в шкафчик сунулся, а там все чисто. Ничего!..
– Ну?
– Что ну? У Таньки всегда шкафчик был забит, тряпки там женские, мазилки разные, ну, краски эти для глаз и все такое. Она даже просила Агафью нашу Эдуардовну, чтобы хозяйка позволила ей еще один шкаф поставить, а Агафья не согласилась. Тебе, говорит, разреши, так ты из комнаты склад сделаешь. А тут я не вижу ничего. Ни одной тряпочки. У меня промелькнула мысль. У меня вообще мысли редко мелькают, а тут промелькнула. Агафья здоровенную такую книгу завела – в ней все, кто побывал в клубе, свои росписи оставляют, ну и пожелания всякие. А на самом первом листе фотография – весь наш коллектив улыбается. Это так хозяйка ту книгу украсить вздумала. И вот, незадолго до Таньки-то, она меня к себе вызвала, Агафья, и давай отчитывать – что ты, мол, старый хрен, пускаешь в клуб всех кому не лень, вот и книгу испоганили. Я у нее в кабинете-то промолчал, не стал волноваться, а потом ходил смотреть, что там с книгой стало, и точно – первый лист, где красовались все наши рожи, вырван. Одни росписи да пожелания остались. Я еще подумал, может, кому не понравилось, что мы скалимся, вроде как смеемся над ними, что они голышом скачут. А теперь думаю – нет.
– А теперь что думаешь? – затаил дыхание Акакий.
– Мне кажется, что Таньку нашу похитили! – выпалил Коля страшным шепотом.
– Это еще зачем?
– Ну что ты, прямо как идиот какой! Откуда ж я знаю зачем?! По мне, так и не ее похищать надо было, а Вальку. Она куда слаще, вон какая справная, а Танька – кости одни. Но сам знаешь, кому нравится сбруя, а кому и кобыла. А только девку точно украли. И фотокарточку поэтому выдернули. Ведь Танькиной фотки больше нет ни у кого, даже в милиции показать некого. И муж ее испугался, видно, похитителей, да и сбежал от греха подальше. Вот чует мое сердце – так оно и было.
– М-да-а, ну хорошо, спасибо, что помог. Ты, Коля, если что, звони мне. Вот, телефончик запиши.
– Ага… Если убийца этот до меня доберется, так я обязательно звякну, ты не сомневайся.
Поговорив по душам, мужчины разошлись уже друзьями. Коля понесся на пост, потряхивая кургузым задом, а Акакий выжал сцепление – надо было поставить «Волгу» в гараж.
Клавдия Сидоровна ехала к Жоре. Вчера Акакия так удачно не оказалось дома, и Клавдия могла вдоволь крутиться перед зеркалом, выбирая, в каком бы наряде ей сразить своего молодого возлюбленного. Хи-хи! Надо же – возлюбленного! А что себе врать! Это только он – Жора – понимает ее… или хоть делает вид, что понимает… да хоть рот не затыкает! Это только он не говорит, что она в новом наряде смотрится, как бегемот в птичнике, это только он разговаривает с ней, а не пялится в телевизор, только он предоставляет свою машину, когда ей вздумается, и еще тысячи, тысячи «только он»!
Вот поэтому сегодня она только для него нарядилась так, что у мужиков на улице глаза вылезали из очков. Да, на Клавдии Сидоровне был пестрый сарафан, и пусть на улице всего одиннадцать градусов и моросит дождь, зато какое у этого туалета декольте!! Грудь так аппетитно просится наружу, что все остальные огрехи фигуры просто ничто!
Пока женщина добралась до дома Жоры, она продрогла до самых костей. Больше всего ей сейчас хотелось вместительную кружку крепкого чая, она бы не возражала, если бы ей предложили даже чего покрепче. Однако Жора, увидев Клавдию на пороге, просто оторопел. Сначала он по-старушечьи шамкал губами, а потом его лицо стало покрываться молочной белизной. Даже веснушки поблекли.
– Ну? Ты чего испугался? – ласково улыбнулась Клавдия и выставила ножку вперед. Дома она десять минут отрабатывала это движение, но сейчас не устояла в неловкой позе и неудачно подвернула каблук.
– Клавдия Сидоровна… Вы? – бормотал насмерть перепуганный парень. – Мы сегодня опять куда-то едем?
Клавдия еще раз выставила ногу вперед. Жора, похоже, был так ошарашен ее приходом, что никак не мог догадаться пригласить даму в комнату.
– Вообще-то мне надо съездить к твоей бабушке, но если ты хочешь угостить меня чаем…
– Желание дамы закон! – кивнул Жора и захлопнул перед Клавдией дверь.
– Не поняла… – уставилась женщина на дерматиновую обивку.
Через минуту Жора снова появился в дверном проеме уже одетый, обутый и пахнущий одеколоном.
Всю дорогу он то и дело поглядывал на Клавдию, и было видно, что парень все еще напуган.
– Если вы хотите к бабушке, отказать не смею, только… Вы уж в следующий раз предупреждайте о своем прибытии, – наконец выговорил он. – А зачем вам моя бабушка?
– Это наша маленькая-маленькая женская тайна, – вовсю кокетничала Клавдия Сидоровна. Произведенный эффект ее порадовал.
Если бы еще не было так холодно. Самое время включить печку, но Жора, по молодости лет, наивно посчитал, что если женщина вырядилась чуть ли не в бикини, значит, ей нестерпимо жарко. А может, решил, что у нее повышенное давление. Короче, когда они заявились к Жориной бабушке, Марии Семеновне, у Клавдии Сидоровны цвет лица удивительно гармонировал с бирюзовой расцветкой ее сарафана.
– Клавочка!! – заверещала старая знакомая, увидев гостей. – Что с тобой случилось? Скажи мне, милая, ты почему в кухонном фартуке? У вас случился пожар? И сгорели все теплые вещи? Вот несчастье! Подожди, я тебе принесу мамину старую кофту, она, правда, вся дырявая, но это лучше, чем ничего.
Старушка шустро забегала по комнатам, умудряясь одновременно что-то греть на кухне, и скоро все трое уже сидели возле пузатого самовара. Плечи Клавдии согревала драная кофтейка, кровь разгоняла четвертая кружечка чая, а сердце таяло от близости этого недотепистого Жоры.
– Ну как, понравился твоей Анюте мой рыжий олух? – усмехнулась старушка лукавыми морщинками.
– Ой, ну почему сразу «рыжий»? – обиделась Клавдия, и Жора подарил ей пламенный взгляд. – И разве он может не понравиться? Такой обходительный, вежливый, такой… большой…
– Да что ты? – всерьез удивилась старушка. – Значит, свадьбу готовить?
– Ну зачем так сразу… куда торопиться… Еще спешить некуда, – заквохтала Клавдия Сидоровна. – Я к вам, Мария Семеновна, по важному делу приехала. Знаю, что вы себя от инфаркта избавили, сами сердце свое подлечили и других научили. Сколько вы людей спасли, наверное, и не считали. Сейчас тоже ваша помощь требуется. Одной женщине очень надо сердечко подлечить.
Мария Семеновна между тем, уставившись в окно, попивала чай да жевала булку с повидлом. Она, казалось, даже не слушала, о чем ей говорила Клавдия. Однако потом вдруг развернулась и ясными глазами впилась в самые зрачки гостьи.
– А почему хочешь помочь?
– Да как же не помочь?! – всплеснула руками Клавдия. – Она такая богатая, клуб свой имеет, а ее кто-то прикончить хочет, ну и рассчитывают на ее слабое сердце. Пугают, как могут, хотят, чтобы она по доброй воле на тот свет отправилась!
– А она не хочет?
– Да кому ж охота! Вот и надо ей сердчишко укрепить, а то ведь срамно смотреть, вся голова седая, а она педали наяривает в одних трусах, прости господи.
– Ну, что в трусах, так это не страшно, – пробормотала старушка и поковыляла куда-то в темнушку.
Что уж она там делала – неизвестно, но отутствовала довольно долго. Внучок уже умял все булочки и хищно поглядывал на кастрюлю со щами. Клавдия Сидоровна успела как следует согреться и скинула кофточку – душа просила простора.
– Вот, заваривать каждый вечер по тридцать минут, пить не спеша, – появилась наконец Мария Семеновна с пучком сена в руках. – И пусть поменьше суетится. Суета, она еще никому не помогала, а сердечной хвори много принесла. Скажи еще дамочке своей, пусть на ночь гуляет больше, лучше по лесу…
– Да что ж вы такое говорите! За ней охотятся, как за осенней уткой, а вы – по лесу, да еще и ночью! То есть прямо в руки убийце бабку подарить советуете, да?
– Ну ежели уж все так серьезно, то пусть хоть рыбок дома заведет, – нахмурилась старушка.
– Во-от, рыбок завести – это хорошая мысль, я даже сама за ними ухаживать буду.
– Ни-ни, – замахала руками Мария Семеновна. – Она сама должна, только сама! Какой смысл корыто с рыбами приобретать, если твоя больная их и не увидит? Она должна сама… она полюбить их должна.
– Я так вот очень рыбу люблю, – проговорил наконец Жора. Он добрался-таки до кастрюли с борщом и теперь выхлебывал уже вторую тарелочку. – Я особенно омуля уважаю, а еще мне щучка фаршированная очень по душе…
– Молчи уже, горе мое. У тебя неизлечимая болезнь – яма желудка. – Любящая бабушка махнула рукой и принялась болтать о чем-то о своем, о девичьем.
Клавдия Сидоровна вышла от старушки окрыленная. Теперь она знала, куда ехать и что делать.
– Жора, в клуб!
Агафья Эдуардовна встретила гостью настороженно. На Клавдию Сидоровну с веником лечебных трав под мышкой она глянула с подозрением, но в кабинет все же пригласила.
– Вы, Агафья Эдуардовна, слышала, сердечком маетесь? – с состраданием спросила Клавдия. – От искренней души помочь хочу. Да и поболтать немного надо, так, по-девичьи.
Вечером того же дня к больнице, где лежала Катя Белкина, подкатила машина. Из салона выскочила женщина в белом халате и, не задерживаясь у главного подъезда, направилась к служебному входу.
Катя сидела на казенной койке, смешно поджав ноги, и вязала на спицах ажурный узор.
– Вот рукодельница! А я и не думала, что ты такую красоту плести умеешь! – защебетала женщина, войдя в палату.
Увидев гостью, Белкина покрылась матовой бледностью и сделалась похожей на мраморную скульптуру «Мыслитель за вязаньем».
– Агафья… Эдуардовна? А вы что здесь делаете? Да еще в белом халате? – еле промямлила она.
– Так надо же мне навестить сотрудницу, а к тебе простых смертных не пускают. На какую хитрость не пойдешь, чтобы с тобой повидаться. Вот я тебе тут фруктиков принесла, только уж ты при мне не ешь, а то кто тебя знает, отравишься прямо на моих глазах. И что у тебя за привычка стала – чуть что, сразу травиться?
– Можно подумать, я специально! – обиделась девчонка и отшвырнула вязанье. – Вы бы сами попробовали в больнице-то, когда на улице жара сорок градусов! Все лето на этой койке!
– Вот и возвращалась бы домой-то, чего ж ты? – наивно спросила Агафья Эдуардовна.
Девчонка уставилась в окно, а потом пожала плечами. Она, может быть, и рассказала бы про свои тревоги, да ее соседки подсели поближе, чтобы не пропустить интересный разговор.
– Пойдем по саду погуляем, у вас ведь не запрещают, – предложила Агафья Эдуардовна.
Катерина нехотя согласилась. В больничном садике они уселись на низенькую скамеечку, и девушка достала сигареты.
– Не могу я в клуб пока… Во-первых, врачи советуют пройти курс лечения у психолога, а во-вторых… Страшно мне там.
– А чего ж ты боишься? Я не кусаюсь, наши вроде тоже не людоеды… Смотри, как ты здесь исхудала, бледная вся, как поганка, одни кости остались… Про тебя уже и посетители спрашивают…
Катерина молчала и только пускала дым колечками.
– Кто-то хотел меня отравить… – наконец проговорила она. – И я даже не знаю чем. Ела вместе со всеми, ни с кем не встречалась, и вот пожалуйста!
– Ну так, может, это случайно?
– И Таню Осипову тоже случайно? Что вы мне говорите? Кто-то упрямо хочет нас или запугать, или вывести из строя. Убить, иными словами. Самое интересное, что даже подумать не на кого…
Агафья Эдуардовна мельком глянула во двор, ее машины отсюда не было видно.
– Ой, какая жалость… Значит, не хочешь на работу выходить… А я, грешным делом, к тебе за помощью шла… Машинка моя… того, в ремонте осела, вот и хотелось твою попросить, ты же знаешь, я без руля, как без рук. Когда еще из сервиса выгоню, а пешком – хоть вой.
Катерина непроизвольно дернулась, а потом изумленно уставилась на хозяйку.
– Это о какой машине вы говорите? Откуда она у меня?
– Ну как же, а которую продали-то тебе Распузоны! Акакий Игоревич сильно волнуется, спрашивает, когда ты ему деньги отдашь. Хорошая еще, говорит, машинка была, бегала, как серна.
– Ваш Акакий Игоревич самый настоящий алкаш, неужели вы не заметили? У него уже белая горячка во всю голову! Это же надо – я у него машину купила! – скривилась Катерина и вдруг придвинулась к самому уху старушки: – Вы знаете, я очень эту семейку подозреваю. Вы не поверите, ко мне приходила жена этого Акакия, толстая такая квашня, сеточку с гостинцами принесла. Ну мне отказываться было неудобно, я съела какое-то яблоко, а потом меня тут же скрутило, еле откачали. Зачем, спрашивается, приходила эта лошадь? А я вам скажу – чтобы меня отравить! Вы бы гнали этого Распузона. Сами вспомните, только он у нас появился – сразу неприятности посыпались одна за другой. Нет, черные они люди. Я их очень боюсь.
Агафья удивленно выпучила глаза и только кивала седой головой. Девчонка прямо вся преобразилась. Она на самом деле боялась, вон и сигарета в пальцах заплясала, и ножка в уродливой тапке трясется. Нет, надо пройти Катерине курс у психиатра.
– Я присмотрюсь к Распузонам. А то вдруг и впрямь с пьяного-то организма Акакий хочет порешить весь наш клуб, – пообещала старушка и, уже попрощавшись, спросила: – Так, значит, нет у тебя машины-то? Не покупала?
Девушка только горестно помотала головой.
– Нет, и никогда не было… к сожалению.
Отъехав от больничных ворот, Агафья притормозила, и в машину к ней тяжело загрузилась Клавдия Сидоровна.
– Ну как самочувствие вашей красавицы?
– Очень плачевное, травите вы ее бедняжку без стыда и совести, – сообщила Агафья, выруливая на главную улицу. – И муж ваш, простите, алкаш конченый, белой горячкой мается, девчонка боится его, мочи нет, поэтому и на работу выходить наотрез отказывается.
– Даже за такие деньги, какие вы платите? – ужаснулась Клавдия.
– Даже за них. А машины-то у Катерины никогда не было. Не покупала она ее у вас, так-то! Забыла, видать, девчонка, как в моем же кабинете обещала Акакию остальной долг вернуть за эту самую машину. Или думает, что я совсем старая, уже не слышу ничего…
Когда Клавдия Сидоровна заявилась домой, она чуть было не поверила Катерине про белую горячку своего мужа – Акакий, опрокидывая мебель, скакал по всей комнате за ночной бабочкой. Его глаза горели азартом, он по-кошачьи вилял задом, а потом прыгал на несчастное насекомое. Только с этой ловлей у него выходило туго – бабочка все время ухитрялась взмывать к потолку. Рядом бесновался Тимка, он пытался у хозяина отобрать дичь, но Акакий был ловчее. Вот толстая бабочка затрепетала возле люстры, и Акакий, приставив стул, накрыл ее ладонью. Лицо его светилось счастьем.
– Кака, у тебя белая горячка, да? – со слезами в голосе спросила жена. – Зачем ты ловишь мух? Над тобой вон даже Тимка смеется!
– Не так страшно, когда над тобой смеются, страшнее, когда плачут! – подарил умную мысль Акакий, аккуратно расправляя насекомому крылья.
Испуганная Клавдия схватила супруга за штаны.
– Кака! Только не ешь ее, скушай лучше блинчик.
– Ты, Клавдия, совсем заработалась, чего это я мерзость такую есть буду? Это Тимка, хищник хренов, ловит бабочек и жрет! А бабочки эти ядовитые, поэтому его потом всю ночь полощет! Думаешь, приятно потом за ним убирать? И ведь что ни делай – ловит и жрет! Вот и скачу кенгурой, выгоняю этих насекомых, чтобы кот не поймал. А ты чего подумала?
Ой, да что ей, думать больше не о чем! Сейчас вот вся голова раскалывается – почему это Катерина упрямо обвиняет ее в травле? Неужели на самом деле так думает?
– А? Клава!
– Чего ты?
– Я спрашиваю, а ты о чем подумала? – допытывался Акакий.
А с другой стороны, что еще девчонке думать, если ее стало выворачивать, едва Клавдия вошла в палату!
– Ну? – снова прицепился Акакий. – Так что ты подумала?
– Господи! Да отцепишься ты когда-нибудь?! То на бабочек наседаешь, то на меня теперь! Иди вон лучше подъезд подмети, грязи – не пролезешь!
– Я?! – задохнулся муж. – Меня в подъезд?! Ты – стерва, Клавдия! Ты старая, мерзкая стерва!
В следующий момент в голову бунтаря полетела настольная ваза.
Поздно ночью, ворочаясь на узкой постели, каждый был занят своими мыслями. Акакий обижался на судьбу – за что она подбросила ему в жены такую черствую, бесчувственную бабу? Нет, надо всерьез подумать о Любочке. Клавдию можно будет переселить в общежитие, на место любимой девушки, а молодую красавицу сюда, в квартиру. Это был бы самый приятный вариант, вот только что-то ему подсказывало, что Клавдия не одобрит его.
Клавдия не могла забыть сегодняшний разговор с Агафьей. Так почему же Белкина упорно утверждает, что никакой машины она не покупала, это же можно проверить. Так нагло врать… Так нагло врать можно, если уже никого не боишься. То есть Катерина уверена, что Агафья и не станет проверять… Странно, отчего у девицы такая уверенность? И опять же, что за странный водяной пытался залезть по лестнице к хозяйке клуба?