Она встала, и ночная рубашка упала на пол, образовав шелковую лужицу у ее ног. Триша положила руки на талию, и Сельвин какое-то время завороженно пожирал глазами ее обнаженное тело, затем привлек ее к себе и поцеловал, зажав в руках копну ее длинных волос.
– Подожди-ка, не так быстро, – легонько оттолкнула она его и кивнула в сторону лестницы. – Сначала пойди и вытащи этого грязного бродягу из моей ванны, потом встань на четвереньки и все там ототри хорошенько с хлоркой.
– Какое у тебя доброе сердце, – сказал он и поцеловал ее в лоб. – Пойду налью Гарри пива, еще и Ниблза надо покормить. Я забыл совсем. Ты ведь вряд ли его кормила?
– А сам как думаешь?
Она всеми способами избегала приближаться к этому гадкому кролику его бывшей жены и подходила, только если предоставлялась возможность «случайно» оставить дверь клетки открытой. С точки зрения Триши, с помощью этого животного Барбс обеспечивала себе повод приходить в паб. После развода ей пришлось съехать из «Тавернерс», и теперь она жила в квартире без сада. По этой причине она решила, что можно оставить кролика Сельвину, чтобы он за ним ухаживал. Ниблз жил в маленькой клетке в саду позади паба. Под садом в данном случае подразумевался небольшой кусочек травы, на котором стоял пластиковый стол с рекламным зонтиком производителя пива, воткнутым в центре.
– Так нечестно, – размышляла Триша, расчесывая волосы и беспощадно раздирая спутавшиеся концы. Сельвин теперь ее муж, и пусть Барбс подавится. С приходами его дочки, Лорейн, она еще худо-бедно могла мириться. В конце концов, здравый смысл у нее есть. Но Барбара вечно ошивалась в баре, смеялась и шутила с постоянными клиентами. Триша была уверена, что она до сих пор считает себя хозяйкой, а любители выпить пива по какой-то непонятной Трише причине явно ей симпатизировали. Ей пришлось сделать насколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы справиться с гневом, который всегда возникал у нее при мыслях о бывшей жене Сельвина.
Когда он вернулся в спальню, она уже сидела на постели.
– Готово, – сказал он, потирая руки. Откинув ее волосы, он начал ласкать ее плечи.
– Я тут подумала, – сбросила она его руки.
– О, нет, – застонал он. – Терпеть не могу, когда ты говоришь эту фразу.
– Я хочу, чтобы твоей бывшей было запрещено появляться в баре, – сказала она, не обращая внимания на его слова.
– На каком основании?
– На основании того, что она меня раздражает.
– Триша, тебя половина моих клиентов раздражает. У меня бы уже не было паба, если бы я следовал этой логике.
Тогда она сменила тактику и стала расстегивать ему пояс.
– Ну, пожалуйста, Сельвин. Ты даже не представляешь, каково это мне – терпеть, что она все время здесь ошивается. У меня такое ощущение, как будто я должна делить тебя с ней, а я хочу, чтобы ты был только мой.
Не сводя с него глаз, она облизала губы, медленно расстегнула ширинку и потянула его к себе за пояс джинсов. И когда кровь стала отливать от его головы и приливать в другое место, он склонился и пробормотал ей куда-то в шею:
– Поговорю с ней завтра.
Она сжала его лицо и заставила посмотреть ей в глаза.
– Обещаешь?
– Обещаю, – вздохнул он. – А теперь иди сюда, моя шалунья.
Она взяла его руку и погладила тыльную сторону. Ее взгляд в который раз упал на татуировку на фалангах пальцев. Почему он не мог просто набить «love» и «hate», как у всех? Почему ему понадобилось написать «Барбс» и ходить теперь с этим вечным напоминанием об их любви? Это ее тоже крайне раздражало, и она пообещала себе, что обязательно займется вопросом выдворения Барбары из жизни Сельвина отовсюду и навсегда.
Глава 8
Было воскресенье, но Барбара встала рано. Не сразу и не без труда ей удалось вспомнить, какой сегодня день недели. Еще не окончательно проснувшись, она раздвинула шторы и посмотрела на голубое небо, которое большинство современных людей воспринимают как данность. Жара уже действовала ей на нервы, и больше всего ей хотелось, чтобы прохладный дождь прибил к земле пыль и оросил засыхающую растительность. Хотя на этот счет ей можно было не волноваться – своего газона она лишилась. В пабе она провела много счастливых часов, пропалывая малюсенький садик, делая подвесные конструкции и облагораживая цветочные клумбы. Все это приносило ей огромную радость и удовлетворение. Посетители нередко делали ей комплименты, отмечая, как ее стараниями красиво расцвела петуния, и как она прекрасно пахнет, и как много цветов распустилось. А однажды она даже вырастила кабачок, за который ей присудили второе место на специальном конкурсе. Пусть она и не удостоилась первого приза, но голубая розетка, которую ей вручили как награду, до сих пор висела над барным инвентарем. Теперь садоводство осталось лишь еще одним приятным занятием, недоступным для нее после развода с Сельвином. Как бы ей хотелось возненавидеть его за то, как он поступил с ней! Жить сразу стало бы намного легче. Но возненавидеть его никак не получалось.
Барбс была влюблена в Сельвина с тринадцати лет. Она впервые увидела его в Сэлфорде, когда он вошел в паб, принадлежавший ее родителям, устраиваться на работу. Она наблюдала за ним с лестницы и видела, как он представлялся отцу. Сельвин выглядел совершенно не так, как остальные мальчики, которых она знала. У него были блестящие темные кудри и озорная улыбка, и она глаз не могла отвести от его высоких скул и оливковой кожи. В отличие от него, у мальчиков из школы цвет лица был нездоровый, кожа – прыщавая, да еще со странным голубоватым отливом, словно они жили в пещерах. А как завораживал его благозвучный уэльский акцент. Когда он заметил, что она подглядывает за ним из-за перил, он кивнул ей, еле заметно улыбнулся и подмигнул. Если бы она не сидела в тот момент на ступеньках, схватившись за деревянный столб, то ноги у нее обязательно подкосились бы, и она бы рухнула вниз.
Неудивительно, что ее отец и особенно ее мать были очарованы его любезностью, и уже через неделю он поселился в их пабе. К ее крайнему раздражению, Сельвин относился к Барбс как к маленькой сестре. Он был старше всего на три года, но в юношестве это казалось непреодолимой бездной.
Когда он вернулся после двух лет в армии, мальчик, в которого она влюбилась, стал мужчиной. Он вытянулся по крайней мере на десять сантиметров, и за месяцы тяжелых физических тренировок его тело стало сильным и мускулистым. Милые кудряшки уступили место небрежной курчавости, которая лишь подчеркивала его утонченные черты лица. К счастью для Барбс, она тоже расцвела и превратилась в молодую, уверенную в себе женщину, которая хорошо подготовилась к его возвращению. Умея хорошо шить, она прониклась послевоенным лозунгом «обходись малым и чини все, что подлежит починке» и сшила себе красивое платье с цветочным принтом из старых маминых занавесок. Широкая юбка подчеркивала ее тонкую талию, а красная лента, собранная в огромный бант, придавала ей праздничный вид. Мамина дерзкая красная помада стала последним штрихом ее нового образа, и в тот день, когда Сельвин вошел в паб, он представился ей заново, как будто они не были знакомы. С этого момента он больше не относился к ней как к младшей сестренке.
На первом свидании он пригласил ее в Бельвью-Гарден и уговорил прокатиться на паровозике. Когда машина стала медленно набирать скорость на извилистой железной дороге, Барбс схватила его за руку. Верх их кабины опустился, они оказались в темноте, и тогда Сельвин решился поцеловать ее в губы в первый раз. Они не отрывались друг от друга до тех пор, пока аттракцион не закончился и верх кабины снова не поднялся. У Барбс тогда закружилась голова – то ли от того, что ее укачало, то ли от охватившего ее желания.
Но все это было в прошлом, и думать об этом не имело никакого смысла. Она отвернулась от окна и поплелась в кухню. Сельвин не просто разбил ей сердце. От одной трещины, как ей казалось, она смогла бы оправиться, она дождалась бы, пока она затянется. Но нет, ее сердце развалилось на мелкие кусочки, и она точно знала, что его уже не собрать обратно.
Конечно, Сельвин не виноват в том, что эта надувная кукла начала кидаться на него, осыпать комплиментами и искушать его так, что любому мужчине было бы трудно устоять в аналогичной ситуации. Сельвину, скорее всего, было лестно ее внимание, и он проявил слабость, но виноватым все же был не он. Несмотря на эти соображения, Барбс приняла импульсивное решение подать на развод уже через пять секунд после того, как застала их на чердаке. Она увидела ритмично двигающийся торс Сельвина и прижатую к стене Тришу, обхватившую его ногами. Он стоял спиной и не заметил, как шокированная Барбс медленно спустилась по ступенькам, держась потными ладонями за деревянные перила. Триша, напротив, все прекрасно видела и победно улыбнулась за плечами ничего не подозревающего Сельвина.
Барбс было не свойственно кого-либо ненавидеть, но злоба, которую она чувствовала к Трише, была порой настолько неконтролируемой, что она начинала проклинать молодую соперницу за то, что из-за нее Барбс потеряла возможность быть самой собой. Их сильная, счастливая семейная ячейка была разрушена лишь из-за эгоистичного желания Триши заполучить ее мужа в качестве трофея. Оставалось только догадываться, почему она решила положить глаз именно на Сельвина. У этой нахальной блондинистой девки с большой грудью и без того достаточно воздыхателей, которые спят и видят, как бы облапать ее выдающиеся формы. От вопиющей несправедливости ситуации Барбс хотелось кричать. Сельвин и Триша удобно устроились в «Тавернерс» и жили там, как хозяин и хозяйка, а Барбс и ее дочь Лорейн были вынуждены ютиться в этой малюсенькой квартире на первом этаже, с тончайшими стенами и обшарпанными коврами. Не говоря уже о том, что с местной пивоварни через открытые окна постоянно доносился запах хмеля.
Чтобы свести концы с концами, Барбара была вынуждена выйти на работу на фабрике по производству разносолов. К счастью, ей не пришлось вставать за конвейер, но работать в жарком офисе, где она вела расчет зарплат и отбивалась от назойливых приставаний похотливого босса, мистера Рейнолдса, было для нее невыносимо. Каждое утро начиналось с едкого запаха уксуса, от которого у нее слезились глаза и разъедало ноздри. Любимым занятием мистера Рейнолдса было просить ее достать какой-нибудь документ из нижнего ящика шкафа или уронить ручку на пол и просить поднять ее. Только через неделю она поняла, что все эти хитро спланированные шаги имели целью возможность заглянуть ей под юбку. Барбс испытывала невероятные мучения от одной необходимости сидеть с ним в одном кабинете. От него всегда ужасно пахло, а потел мистер Рейнолдс так обильно, что в подмышках не просыхали огромные круги. Барбс не удивилась бы, если бы там обнаружились целые заросли грибков. А еще у ее босса был огромный живот, безнадежно растягивающий любую одежду, воротники же рубашек полностью скрывались за складками на шее и подбородке. Он был совершенно лыс, с бледной и лоснящейся головой и вечно влажными губами. Восемь часов в день в тесном кабинете с ним были тяжелым испытанием на выносливость. Единственным утешением было то, что эта работа позволяла платить по счетам. И она должна – устало уговаривала Барбс саму себя – быть благодарной за это.
Она прошла по коридору их маленькой квартирки и осторожно постучала в комнату дочери. Лорейн потянулась под одеялом и сказала:
– Входи, мам, я не сплю.
Барбс поставила на тумбочку чашку чая и присела на кровать к дочери.
– Доброе утро. Как прошел вчерашний вечер?
– Нормально. Мы остались дома у Петулы, слушали записи Дэвида Кэссиди, болтали и все такое. Ее папа оставил нам немного вишневого коктейля, и мы его пили на улице у них в саду.
– Ты ведь не слишком много выпила? – Барбс погладила длинные золотисто-каштановые волосы дочери. – У тебя до сих пор губы фиолетовые.
– Мне восемнадцать, мам! – сказав это, Лорейн плюхнулась на подушку и закрыла глаза. – Всего две бутылки, – призналась она. – Но они были маленькие.
– Может, нам попозже пойти к папе? Можем взять Ниблза и погулять с ним в парке, – предложила Барбс, встав с кровати.
– Как хочешь, – Лорейн потянулась и от души зевнула. – Мам, включи, пожалуйста, радио.
Барбс поймала частоту на транзисторе, который Лорейн держала у кровати.
– Пойду готовить завтрак. Ты встаешь или тебе его сюда принести?
– Спасибо, мам, я здесь поем, – улыбнулась Лорейн. – Сделай еще, пожалуйста, апельсиновый коктейль.
Барбс поставила хлеб в печку и уже готова была засыпать оранжевые гранулы в стакан с водой, когда раздался душераздирающий крик. Она понеслась в комнату Лорейн, ожидая увидеть дочь в лапах грабителей, отчаянно сражающуюся за свою жизнь. Та почти свесилась с кровати и прижимала к уху радиоприемник. В ее огромных оленьих глазах читался шок.
– Срочные новости по радио «Пиккадилли», – выдохнула она. – В пабе на Талбот-роуд пожар. Туда едут пожарные.
– Что? Талбот-роуд, ты уверена?
– Да, мам, так сказали, – в панике ответила Лорейн.
Барбс опустилась на пол рядом с кроватью и обняла дочь.
– Боже, только не это. Только не «Тавернерс».
Глава 9
Гарри лежал на крыльце «Тавернерс» и ворочался, пытаясь найти удобное положение. Его щека прижималась к холодной плитке, и эта прохлада была очень приятна. Чесалась борода, и очень нужно было в туалет. Он постарался не думать об этом, закрыл глаза и представил, что лежит на накрахмаленной хлопковой простыне в своем старом доме. На протяжении двадцати трех лет брака его жена Элси меняла постельное белье каждые три дня. Гарри говорил, что в этом нет необходимости, особенно учитывая то, что все стиралось вручную, а затем прокатывалось через пресс. Но Элси была непреклонна. Это был ее пунктик – привычка, которая обострилась пуще прежнего, когда Гарри на серебряную свадьбу подарил ей стиральную машину с функцией отжима.
Иногда, если сильно сконцентрироваться, ему удавалось вспомнить запах стирального порошка жены, и он мысленно переносился в те счастливые времена. Но этим утром, погрузившись в свои мысли, он ощутил совершенно иной запах, незнакомый и странный. Открыв глаза – их уже начало жечь, – он увидел густой серый дым, валящий из-под двери. В ту же секунду он вскочил на ноги и начал колотить по ней.
– Сельвин, Сельвин, – звал он в панике. В надежде получить помощь он обернулся по сторонам, но улица была настолько безлюдной, что для завершенности пейзажа не хватало только катившегося по проезжей части перекати-поля. Он снова закричал:
– Сельвин, Триша, выходите, паб горит!
Найдя в канаве большой камень, он бросил его в окно их спальни. К счастью, окно тут же разбилось, но изнутри на свежий утренний воздух тут же вырвался клуб дыма.
О боже, пожар добрался до их комнаты.
– На помощь, на помощь! – Гарри неуклюже засеменил по улице – так быстро, как только позволяли его старые кости. Он распахнул дверь телефонной будки и набрал 999. Спокойный голос оператора помог ему сосредоточиться и дать всю необходимую информацию. Он умолял пожарных приехать и спасти жизнь единственного друга, который у него остался.
Бригада приехала уже через десять минут. За это время Гарри до синяков разбил себе плечо, снова и снова пытаясь выбить дверь. Он знал, что у него нет шансов. Последнее, что Сельвин делал перед сном, – закрывал дверь тяжелыми засовами, сверху и снизу. В прошлом его паб много раз обворовывали, и он больше не рисковал. К счастью, для стенобитного тарана пожарных защитные меры Сельвина были сущим пустяком, и дверь вылетела, как пробка из бутылки. Гарри было сказано отойти на другую сторону дороги, где уже собралась небольшая группа зрителей. Молочник смотрел на разворачивающуюся драму, забыв о своем маршруте и доставках. Вскоре к ним подошел глава пожарной бригады.
– Это вы вызвали пожарных, сэр?
Гарри сжимал больное плечо.
– Да, я заметил, как из-под двери идет дым.
– Сколько человек внутри?
– Сельвин, хозяин, и его жена Триша.
– То есть трое? – нахмурился пожарный.
– Двое. Их двое. Сельвин и есть хозяин, – начал волноваться Гарри.
Приехали полицейские и стали оттеснять всех подальше от здания. Гарри встал на цыпочки, стараясь рассмотреть хоть что-то за головами зевак, радующихся возможности поглазеть на чужую трагедию и внести некоторое разнообразие в свою никчемную и однообразную жизнь. К окну спальни приставили лестницу, по которой тут же поднялся пожарный – да так быстро, словно на крыльях. Как только он открыл раму, его тут же поглотил черный дым. Гарри услышал звук приближающихся сирен и стал молиться, чтобы это была «скорая помощь». Через несколько мгновений пожарный вновь появился на верхушке лестницы. Через плечо он нес Тришу, свисающую, как безжизненная тряпичная кукла, в задравшейся ночной рубашке. Гарри не подумал бы, что Триша – из тех, кто надевает на себя что-либо на ночь. На этот раз он был рад, что ошибся. Из подъехавшей «скорой» выскочили медики и склонились над Тришей. Ей тут же надели кислородную маску, и Гарри сделал вывод, что она еще дышит. Другой пожарный так же быстро забрался по лестнице и через несколько минут вышел с бездыханным телом Сельвина. Спускаться с ним было тяжелее. Гарри пробрался сквозь толпу собравшихся и пошел по направлению к машине «скорой помощи». Сельвина с закрытыми глазами и почерневшим от копоти лицом положили прямо на дорогу.
– Он жив?
Полицейский взял его за руку и сделал знак отойти.
– Дайте им возможность сделать свое дело. Он в хороших руках.