— Эмка, скажи «синхрофазотрон». И мы станем миллионерами. Ну, давай, дружище, син-хро…
— Бу-бу…
— Ладно, тогда «баба». Поехали: ба-ба! Мама, он тебя уже может называть!
— …Мы освоили цвета! — гордо сообщал Сенька родителям. — Демонстрируем! Только в нашем цирке, уникальное представление, чудо-ребенок! Рассаживайтесь согласно купленным билетам.
Он расставлял на ковре разноцветные кубики — красный, желтый, зеленый и синий. Командовал сыну:
— Эмка, ползи, возьми желтый.
Малыш споро на четвереньках подползал к кубикам. И брал желтый.
Публика аплодировала.
— А теперь зеленый. Эмка, зеленый! Как кузнечик. В траве сидел кузнечик, зелененький такой. Зелененький!
После некоторого раздумья малыш брал красный кубик.
— О! — хватался за голову Сенька. — Позор джунглям!
Подражая отцу, Эмка обхватывал голову ручонками, зажмуривал глаза и качался из стороны в сторону. При этом настолько походил на забавную мартышечку, что все покатывались от смеха.
Когда Эмка сделал первые самостоятельные шаги, Сенька завопил на всю квартиру:
— Он пошел! Сам! Ко мне! Мама, папа, скорей идите, смотрите, он пошел. Ко мне!
«Такой же ребенок», — подумала Полина Сергеевна о ликующем сыне, который видел свою заслугу в том, что Эмка сделал первые шаги ему навстречу.
Окруженный заботой и любовью, живущий по строгому режиму, Эмка окреп, хорошо спал и ел, настроение у него было веселое, он хохотал по каждому поводу и улыбался в ответ каждому, кто улыбался ему. Если Эмка вопил и плакал, то чаще всего это был своего рода актерский плач. Ему не разрешали толкать в розетки острые предметы или кушать землю из цветочных горшков. Уличенный в этих занятиях и наказанный (его оттаскивали, говорили «нельзя!»), Эмка безутешно рыдал, при этом тихо подползал к розетке или к горшку. Замолкал на секунду, вопросительно смотрел на бабушку.
— Нельзя!
Снова плакал и передвигался в сторону заветных предметов.
Опять замолкал, надувал губки и смотрел на бабушку.
— Все равно нельзя! Я прекрасно вижу твои уловки, и твои рыдания на меня не подействуют. Ползи-ка лучше обратно. Хочешь, я тебе дам поиграть кастрюли?
У Эмки было много игрушек, но почему-то он любил играть с кухонной утварью.
Доктор Рубинчик, в котором Юся разочаровалась («Много из себя строит, — говорила она. — Обозвал меня идиоткой. Сам пигмей!»), теперь снова был частым гостем в их доме.
Во время первого посещения он спросил:
— А где мамочка?
— Отсутствует.
— Понятно.
Что ему было понятно, Полина Сергеевна не стала уточнять.
— Теперь вы будете иметь дело со мной. Меня зовут Полина Сергеевна. Доктор, у меня к вам есть ряд вопросов. Уместно их задать сейчас или когда вы осмотрите ребенка?
Полина Сергеевна реанимировала свои прежние знания о детском здоровье и подкрепила их современной информацией. Ее настольными книгами в последнее время были исключительно издания по педиатрии.
С доктором Рубинчиком они нашли общий язык. Не с первого визита, но присмотрелись друг к другу и нашли.
— Семен Семенович, я подозреваю, если ошибаюсь, не судите строго, что у Эмки небольшая дисплазия тазобедренного сустава и гипертонус икроножных мышц. Посмотрите, как он выворачивает левую ножку.
— Его осматривал ортопед?
— Не знаю. К сожалению, на многие ваши вопросы я могу ответить лишь: «Не знаю». Меня долго не было дома.
— В месяц, в три и в полгода ребенок должен был пройти всех специалистов. Гипертонус есть, вы правы. Думаю, массажем и упражнениями можно будет исправить, но точнее скажет ортопед. А что у нас с дерматитиком? А с дерматитиком у нас отлично, щечки чистые и гладкие, что твое яичко. Чего вы смеетесь, Полина Сергеевна? Ну, простите, мы, врачи, — циники… финики… пряники, — бормотал Рубинчик. — В изгибах локтей и под коленками, видите? Самые зловредные места. Попробуем одну хитрую присыпочку. Будете опылять после ванны.
— Ослаблять диету, вводить новые продукты еще рано?
— Рано, потерпите. Иначе картина будет смазана… картина… витрина… малина… В принципе я доволен. Да, доволен! Это видно невооруженным глазом. Отличный малыш.
— Спасибо! Я тоже довольна и хочу вам выразить большую благодарность…
— Зачем большую? Мой гонорар не увеличился.
«Какой он милый! — думала Полина Сергеевна. — Задиристый, но это, наверное, преодоление комплекса коротышки. Отличный врач, нам с ним повезло. Надо позвонить Леночке, которая его рекомендовала. Я выпала из светской жизни, и мне почему-то совсем в нее не хочется».
В первый день рождения малыша Полина Сергеевна хотела напомнить Юсе, когда та уходила из дома, что сегодня Эмке исполняется год и вечером планируется праздничный ужин. Но ничего не стала говорить. В конце концов, мать должна помнить о подобных датах. Полина Сергеевна не могла простить Юсе того, что в положенные сроки ребенка не осмотрели специалисты. Обнаруженные проблемы были не страшными, но все-таки требовали внимания, лечения. Эмке даже не сделали календарных прививок.
— Так он все время диатезом обсыпанный, — оправдывалась Юся. — И потом, есть теория, что прививки вредны.
— Теоретик! — едко цедил Олег Арсеньевич, но, заметив предупреждающий взгляд жены, вспомнив обещание не устраивать ссор, возмущенно шуршал газетой, закрывался ею.
Полина Сергеевна сделала и украсила маленький тортик из галет, пресных и безвкусных, но только их диета позволяла Эмке. Посередине тортика воткнули одну свечу. Эмка сидел в высоком детском стульчике, наряженный в новый комбинезончик, со смешным блестящим конусом на голове. Мужу и сыну, которые намеревались сесть за стол в домашней одежде, Полина Сергеевна велела переодеться.
— Майки, тапки… Что за вольности? У нас торжество. Рубашки… можно без галстуков, но ботинки обязательны!
Сама она надела красивое платье, обулась в туфли на каблуках. Это было маленькое тихое торжество, теплое, семейное и уютное. Когда за столом собираются родные и любимые — те, кто ценит повод торжества, кто понимает, что жизнь состоит из таких вех, из ритуального по дате, но не казенного по чувствам выражения любви и признательности, тогда происходящее и становится праздником.
Эмке очень понравилось задувать свечу. Он требовал ставить ее обратно, чтобы снова задувать и задувать. Потом ему сказали, что тортик разрешается кушать. Вилочкой, а если не получается, бог с ними, с хорошими манерами, можно брать руками.
— Мама и папа, — поднял фужер с шампанским посерьезневший Арсений. — Я вам очень признателен… типа…
— В смысле, — подсказала Полина Сергеевна.
— Да, в смысле — благодарен. За Эмку и вообще. — Он волновался, подбирая слова. — Я вам благодарен, что не упрекаете меня, мол, мы говорили, а ты уперся рогом. Ну, было, уперся. Был не прав. Это очевидно. Если можете… вы и дальше… не надо, ладно? Не надо тыкать меня в старое, пожалуйста. Я ведь не дурак у вас, я сам все понимаю. И обещаю вам! Честно обещаю, такое больше не повторится.
У Полины Сергеевны перехватило горло. Олег Арсеньевич кхыкал, точно сдерживал кашель. Нужно было как-то пошутить, сбить пафос, как обычно они делали в слишком уж патетические моменты. Например, попросить Сеньку вторую жену выбирать не на рынке. Но никто ничего не сказал, молча сдвинули фужеры.
* * *Юся превратилась в приживалку, которая уходит, когда ей вздумается, приходит, когда захочет, а то и вовсе не приходит, где-то ночует. Если не приходит, даже лучше, свободнее. Ее кормят, стирают ее вещи, ни о чем не спрашивают, ни в чем не упрекают. Не любят, но терпят.
— Это ненормально, — говорил муж Полине Сергеевне. — Надо что-то делать.
— Конечно, ненормально, но что мы можем сделать?
— Лишить ее родительских прав?
— За что? Ногти ребенку вовремя не подстригает? Как говорил Базаров, она мать, и она права. Право всегда на стороне матери.
— Твой Базаров чепуху молол, к тому же плохо кончил. Она не мать, а акула — жирная тупая хищница!
— Олег, я тебя прошу! — морщилась Полина Сергеевна, но невольно подключалась к поношению невестки. — Какая же она акула? Она мелкий хищник, вроде пираньи. Если Юся уйдет, то заберет с собой сына. И будет его воспитывать на пару с Клавдией Ивановной. Мы окажемся бессильны. Сенька — студент, его никакой суд в расчет не возьмет. Мы с тобой даже опекунство при живых родителях оформить не сможем. Я тебя умоляю: не нужно никаких резких действий, пусть все идет как идет. Наберись терпения.
— И сколько нам придется терпеть это животное, именуемое матерью?
— Сколько нужно. Терпение — одна из немногих человеческих добродетелей, которая всегда бывает вознаграждена. У Юси в руках оружие, против которого мы бессильны.
— И она может вить из нас веревки?
— И сколько нам придется терпеть это животное, именуемое матерью?
— Сколько нужно. Терпение — одна из немногих человеческих добродетелей, которая всегда бывает вознаграждена. У Юси в руках оружие, против которого мы бессильны.
— И она может вить из нас веревки?
— Увы.
Выход нашла сама Юся. Она вдруг стала покладистой, с ее лица исчезло выражение оскорбленной добродетели — мол, я вам ребенка родила, в котором души не чаете, спасибо скажите! Она смотрела как человек, желающий и не решающийся о чем-то попросить. Полина Сергеевна заподозрила, что у Юси появился любовник, с которым она хотела бы связать жизнь. Но Полина Сергеевна ошибалась. Юся, оказывается, собралась за границу.
— У меня подружка есть, Надька, — начала Юся разговор со свекровью. — Три года назад в Америку уехала, классно там устроилась, вся в шоколаде. Надька в отпуск приехала, рассказывает, как в Штатах клево, не то что у нас — сплошной бардак.
— К чему ты клонишь?
— Надька меня с собой зовет. Съезжу на месяц, а? Я же два года с ребенком безвылазно!
— Год.
— Что?
— Эмке недавно год исполнился.
— А до этого я беременной была, — напомнила Юся. — Полин Сергевна! Меня только вы понимаете… иногда. Я знаю, вы все думаете, что я Сеньку соблазнила, совратила, на себе женила. А между прочим, не так было! Он приклеился как банный лист, не отдерешь. Проходу мне не давал, встречал, караулил. Конечно, в смысле секса он был мальчишка неопытный, но сильно хотел…
— Уволь меня от этих подробностей! Я отношусь к тем людям, которые считают, что родители и дети пола не имеют.
— Как это?
— Их интимная жизнь не обсуждается. Я никогда не интересовалась тем, что происходит за дверью родительской спальни, и половые доблести или проблемы сына — не моего ума дело.
— Я только хотела сказать, что у каждого своя правда.
— Юся! Какая «своя правда»? — нахмурилась Полина Сергеевна, которую неприятно задела попытка невестки втянуть ее в обсуждение гиперсексуальности сына-подростка. — Что значит «своя правда»? Что любые действия и поступки могут быть оправданы? Допустима правда вора, грабителя, насильника, террориста?
— Но я же ничего у вас не своровала!
— Юся, я только хотела сказать, что те или иные хлесткие фразы, так называемые афоризмы под маской народной мудрости, подчас абсурдны и выдают глупость говорящего.
— Конечно, вы все очень умные! Сенька мне тоже мозг проел — иди учись. А я не хочу! Ну, ненавижу я учебу, не идет она в меня! Школа — это был мрак, мучение. И опять? Нет, извините, не надо! Чтобы быть хорошим человеком, не обязательно высшее образование. — Юся с опаской посмотрела на свекровь: не ляпнула ли опять неправильный афоризм?
— Ты совершенно права, — кивнула Полина Сергеевна. — Научить взрослого человека доброте, состраданию и порядочности невозможно, и дипломов за эти качества не выдают. Так что там с Америкой?
— Я жуть загорелась поехать! Такой шанс раз в жизни выпадает. Если получится хорошо устроиться, потом Сеньку и Эмку вызову.
«А вот это — дудки!» — мысленно возразила Полина Сергеевна и спросила:
— Ты говорила с Арсением?
— Не. Вы поговорите, ладно? И с Олегом Арсеньевичем тоже.
Сенька брезгливо пожал плечами:
— Пусть делает что хочет.
У Олега Арсеньевича мысль сразу заработала.
— Так-так! Зови сюда эту эмигрантку.
Юся пришла и встала перед ним робкая, как школьница.
Олег Арсеньевич начал с угроз:
— Юся, ты меня знаешь?!
— Ага! — шумно сглотнула Юся.
Она боялась свекра. Но в то же время считала его рохлей. Другие чиновники из мэрии дворцы в Подмосковье строят, а Олег Арсеньевич сам плиткой дорожки на даче мостит.
— Значит, за границу собралась? — продолжил Олег Арсеньевич. — Ну-ну. Мы не будем возражать, но только при одном условии — ты разводишься с Сенькой и даже не заикаешься о том, чтобы взять с собой Эмку. В противном случае ты не получишь визы, я тебе обещаю. Или тебя с шумом и треском задержат в аэропорту, будет такой скандал и позор, который тебе и не снился. Иди и думай!
— Зачем ты ей дал время на раздумье? — шепотом спросила Полина Сергеевна мужа, когда Юся ушла. — Неизвестно, какие процессы у нее в мозгу происходят и как все может повернуться. Нет, я не могу пустить дело на самотек.
Полина Сергеевна постучала в комнату, где ссорились Юся и Арсений:
— Можно? Я хотела бы поговорить с Юсей, сынок, оставь нас, пожалуйста! Впрочем, оставайся. Дело ведь вас обоих касается. Юся, ни для кого не секрет, что ваш брак трещит по швам и перспективы не имеет.
Лица молодых людей, взгляды, которыми они обменялись, не оставляли сомнения в справедливости этих слов.
— Развод, Юся, вовсе не ущемляет твоих прав. Напротив, открывает для тебя новые возможности.
— Да прям! — капризно надула губы Юся. — Я буду разведенкой.
— Можно сказать и по-другому — свободной женщиной, — миролюбиво продолжила Полина Сергеевна. — Ты поедешь в Америку свободной женщиной, не исключено, что встретишь там достойного мужчину, с которым захочешь узаконить отношения. Кроме того, оформление выездных документов, пока ты замужем, связано с большими бюрократическими препонами. И в Америке с тебя на каждом шагу: при поступлении на работу, получении вида на жительство, съеме квартиры — будут требовать нотариально заверенное, переведенное на английский язык согласие мужа. Все это достаточно хлопотно и ставит тебя в большую зависимость от желаний или нежеланий Арсения, его настроений.
Сенька с удивлением посмотрел на маму: не подозревал, что она умеет врать на чистом глазу.
«Помалкивай! Сотри с физиономии это пуританское возмущение моим лукавством! Сейчас решается твоя судьба!» — взглядом приказала мать сыну.
— Юся, — закончила Полина Сергеевна, — спокойно обдумай все «за» и «против». Оба думайте!
— Фиг ты получишь Америку, если не разведемся! — услышала, выходя из комнаты, Полина Сергеевна угрозу сына.
Их развели, и Юся улетела в Америку. Полина Сергеевна, ее сын и муж ходили по квартире и улыбались каждому углу, точно Юся была сколопендрой, которая прежде пряталась по щелям, а теперь уже не могла вылезти на свет. Полина Сергеевна чувствовала Юсин душок — смесь женского пота и дешевых, фальшиво фирменных томных духов.
— Пока вы такие блаженные, а значит, добрые, — сказала Полина Сергеевна, — воспользуюсь моментом и попрошу вас о подвиге. Мы с Эмкой переедем на дачу, а вы пригласите мастеров и сделайте ремонт в квартире.
— Так точно, мой генерал! — ответил муж.
Часть третья
Их жизнь потекла мирно и счастливо. Ее центром был Эмка. Вокруг — дедушка и бабушка, чей век хоть и не грозил оборваться вскорости, все-таки катился к закату, и Сенька, раненый волк, зализывающий раны. Эмка был отрадой — существом постоянно меняющимся, растущим, каждый день преподносящим что-то новое, не знавшим, что такое дурное настроение, но способным рыдать и плакать из-за ерунды, а через минуту снова смеяться, шалить, проказничать. А когда во время болезни Эмка становился слабеньким, сердце трепетало от жалости, но даже в этой жалости была сладость, потому что никакая другая жалость, ни к кому другому, не могла дарить умиление — ребенком и самим собой — таким, оказывается, нежным и трепетным.
Полина Сергеевна часто думала, что если вести дневник, записывать каждый день за малышом его действия, потешное коверканье обычных слов и изобретение собственных, а потом издать этот дневник, то книга стала бы бестселлером. У нее самой, как у сотен тысяч мам, не оставалось на это времени.
Начав говорить, Эмка все произносил на «ка»: бабушка — бабака, дедушка — дедака, собака — кабака. И только папа был папа.
— Папа прикака! — что означало «папа пришел», вопил Эмка и мчался в прихожую встречать отца.
Лишенный матери, Эмка был окружен любовью, но любовью не безрассудной. Полина Сергеевна не была бабушкой в традиционном амплуа — бабушкой, которая может себе позволить баловать ребенка, потому что есть строгие родители, пресекающие капризы, вздорность и непослушание. Эмку наказывали с той же частотой, с какой наказывают каждого мальчишку. Из мальчиков, не усвоивших понятия «нельзя» и «надо», вырастают лентяи, безответственные личности, не признающие законы нравственные и моральные.
Как-то Олег Арсеньевич, придя домой, потянул носом:
— Чем у нас пахнет? И где внук?
— Стоит в углу, — ответила Полина Сергеевна. — Мы с Верочкой пили чай на кухне, Эмка смотрел мультики в гостиной. Мы заболтались, мультики кончились. Эмка, только представь, вылил в ванну содержимое всех бутылочек и флакончиков. Пену для бритья, кстати, тоже напустил, и ваши лосьоны, и мои кремы! Самое ужасное, Олег! Он еще пробрался в нашу спальню и в добавление к стиральным порошкам и кондиционерам для белья выплеснул мои духи! Все! В том числе те, что ты подарил мне на день рождения! Я была готова его четвертовать!