Значит, маленькую Саулину Виолу обманом заманили в таверну, чтобы сделать ее предметом грязных посягательств, ее обокрали, она попала в сети сводни и была продана придворному лекарю Фортунато Сиртори. А потом? Дальше ее следы терялись. Безногий в очередной раз поразился способности Саулины удирать от опасностей.
А почему девочка носила табакерку зашитой в пояс? Подарок Джузеппины Грассини? А может, табакерка была у нее украдена? Табакерка — принадлежность по преимуществу мужская. Скорее всего ее подарил примадонне Наполеон! Вот почему Рибальдо ничего о ней не сказал! Но если табакерка, стоящая целую кучу луидоров, изначально принадлежит Бонапарту, подумал Обрубок из Кандольи, это очень веский аргумент в предстоящем разговоре с Моисеем Формиджине.
— Чем я могу быть вам полезен? — осведомился Моисей, выйдя в вестибюль.
Они не встречались раньше, но были осведомлены о репутации друг друга.
— Ваша жена недавно купила табакерку.
— Моя жена много чего покупает.
Моисей надменно смотрел на своего гостя сверху вниз. Двигаться ему мешало необъятное брюхо, на котором не сходился камзол серебристого шелка.
— Эта табакерка была украдена.
Делец даже глазом не моргнул, он привык и не к таким сюрпризам.
— Не вижу, каким образом это касается меня.
— Она была украдена у Наполеона Бонапарта.
Обрюзгшие щеки хозяина дома приобрели лиловатый оттенок.
— Берегитесь, — пригрозил он гостю с высоты своего могущества. — Если вы лжете… — он не закончил фразы.
— Вам не обо мне следует беспокоиться. В вашем доме находится ворованная вещь, — Обрубок ловко повернул разговор против хозяина. — У меня с собой цехины, уплаченные синьорой — вашей женой, — добавил он, выложив на стол кошелек с золотыми монетами.
— Всему свое время, — перебил его высокомерный хозяин. — Ждите здесь.
Повернувшись вокруг своей оси, как надутый воздухом шар, и покачиваясь на ходу, Моисей удалился во внутренние покои.
Обрубок из Кандольи терпеливо ждал. Он не сомневался, что хозяин, несмотря на все свое могущество, обязательно вернется, потому что успел прочесть промелькнувший в его воловьих глазах навыкате жадный интерес. И в самом деле воздушный шар вскоре приплыл обратно.
— Я полагаю, добрый человек, — сказал Моисей, — что произошло недоразумение. Синьора Формиджине ничего не знает об этой табакерке. Деньги не ее, так что вы можете их забрать. Прошу меня больше не беспокоить.
Стало ясно, что дальнейший разговор ни к чему не приведет.
Обрубок из Кандольи вновь пересек весь город на своей тележке. Странное дело, чертовски странное. Неужели проклятый лекарь солгал?! Нет, скорее солгала прекрасная мадам Формиджине. А может быть, и сам банкир.
Если эта табакерка действительно существует, если она изначально принадлежала Бонапарту, а теперь оказалась в руках Формиджине, банкир использует ее наилучшим образом. Обрубок ворвался в свой дом, намереваясь еще раз подробно обговорить исчезновение табакерки с лекарем.
Тело Анастазио Кальдерини висело на веревке, привязанной к потолочной балке. На столе лежала записка: «Есть только один способ прийти в этот мир, — прочел безногий, — но существует множество способов покинуть его. Надеюсь, я выбрал не худший и тем самым спас свое достоинство. Возможно, бог учтет это».
28
Живя с акробатами, Саулина поняла, что работа может приносить радость. Она охотно бралась даже за тяжелые задания — не то что дома, где все делалось из-под палки.
Закончив работу, Саулина с чистой совестью повторяла вслух и писала на песке то немногое, чему успела научиться. Одним из ее новых кумиров стала Бьянка, самая молодая невестка Джиневры, занимавшаяся акробатическими танцами.
Саулина восхищалась силой ее воли, ее гибким телом, которое, казалось, было легче воздуха.
— Хочешь попробовать? — спросила ее Бьянка в один из перерывов.
Она не собиралась приобщать Саулину к своему ремеслу и не предполагала в ней особой одаренности; ей просто хотелось хоть каким-нибудь образом выразить одинокой и застенчивой девочке свое участие: ведь Саулина не была членом семьи и часто грустила в одиночестве бог весть о чем.
— Хочешь попробовать? — повторила Бьянка.
— Разве я могу об этом мечтать? — смутилась Сау-лина.
Танцовщица улыбнулась. Эта молчаливая чужачка напоминала ей любимую младшую сестру, унесенную лихорадкой.
— Попытка — не пытка, — рассудительно заметила Бьянка. — Представь себе, что это игра. Попробуй, тебе понравится!
— Ой, правда! — воскликнула Саулина. — Что я должна делать?
— Следи за мной.
Бьянка уперлась обеими руками в землю, оттолкнулась ногами, сделала стойку на руках, потом «колесо» и снова легко и грациозно встала на ноги. Саулина попыталась повторить ее движения: уперлась руками в землю, оттолкнулась ногами и неуклюже шлепнулась на траву.
Учительница и ученица дружно рассмеялись.
— Ты должна верить, что сумеешь сделать вольт, — принялась объяснять Бьянка, — и тогда у тебя все получится. Представь, что ты собираешься взлететь.
С этими словами она возобновила свои упражнения.
Саулина попытала счастья еще раз и опять упала, но уже через полчаса упорной тренировки сумела чисто выполнить «колесо», несмотря на длинное платье.
— У тебя есть способности и упорство, — одобрительно заметила Бьянка.
— Спасибо.
— Если будешь много заниматься, может, что и выйдет.
— Я даже надеяться не смею, — потупилась Саулина, втайне уже мечтая о славе.
— На сегодня я закончила, — объявила Бьянка, утирая пот куском полотна. — Но почему бы тебе не присоединиться к другим детям?
— Никто меня не приглашал.
— Предоставь это мне, — пообещала Бьянка, направляясь к фургону, вокруг которого хлопотала Джиневра. — Девочка тоскует, — сказала она свекрови.
— Она здесь совсем недавно, — резонно заметила старуха, собирая хворост небольшими кучками. — Неудивительно, что ей немного не по себе.
— Может, мне не следует вмешиваться, — почтительно продолжала Бьянка, — но не настала ли пора сказать ей, что она может пойти вместе с остальными? — Под «остальными» она подразумевала детей, ушедших в очередное селение объявлять о вечернем представлении. — С вашего разрешения, разумеется, — добавила она.
— Саулина! — позвала старуха.
Прибежала Саулина.
— Я здесь, синьора.
— Ступай вон по той тропе, — велела ей Джиневра. — Поднимись вверх до самого замка. Там все наши дети. Ты можешь к ним присоединиться.
— Большое спасибо, си… — она хотела сказать «синьора», но с ходу передумала и сказала: — Спасибо, бабушка Джиневра.
В эту минуту Саулина почувствовала себя частью новой семьи. Она с проворством горной козы начала взбираться по крутой тропе, словно у нее и впрямь на ногах были крылья.
— Мне хотелось бы кое-чему научить Саулину, — сказала Бьянка. — Похоже, у нее есть природная склонность к танцам.
— Там видно будет, — ответила Джиневра.
Все хотели чему-то научить Саулину, все так или иначе испытывали на себе ее чары. Еще рано было судить, хорошо это или плохо. Это была реальность, с которой приходилось считаться.
* * *На площади, окруженной немногочисленными ремесленными лавками, мужчины, женщины и дети побросали все свои дела, чтобы поглазеть на скоморохов, разыгравших импровизированный спектакль.
Воодушевленная только что закончившейся репетицией с Бьянкой и напутствием бабушки Джиневры, Саулина плясала и кувыркалась вместе с новыми товарищами перед восхищенной публикой.
— Дамы и господа! — звонким певучим голоском объявил Икар. — Сегодня, после вечерней службы, на этой площади отважные акробаты семьи Чампа, снискавшие милостивое внимание королевских особ Сардинии и Пруссии, выступят для вас с невиданным доселе представлением. Будут исполнены рискованные прыжки с шестом, двойные сальто-мортале, акробатические номера, демонстрирующие ловкость и гибкость за гранью человеческих возможностей, пляски на канате. Приходите все! Невиданное зрелище, смертельно опасные номера за умеренную цену!
Свое объявление, давно заученное наизусть, Икар отчеканил под барабанный бой.
— Ты тоже с нами, Саулина? — радостно приветствовал он ее.
— Бабушка Джиневра мне разрешила.
— Ну тогда пошли.
— Куда?
— Будем делать объявление у ворот виллы маркиза, — сказал Икар, таинственно округлив глаза.
— Это далеко?
— Разве ты не видела этой виллы? — удивился мальчик.
— Не помню.
— Мы же мимо проезжали, — укоризненно напомнил Икар.
— Ну, значит, я смотрела не в ту сторону. Что это за маркиз?
— Маркиз Альбериги д'Адда, — объяснил мальчик, пораженный невежеством Саулины. — Ему принадлежит и этот городок, и все земли вокруг. Всякий раз, как мы приезжаем в Кассано, делаем объявление у ворот виллы. Если хозяева дома, нас впускают и дают нам денег.
— А если их нет дома? — охладила его пыл Саулина.
— Тогда дело плохо, — со вздохом признался Икар. — По правде говоря, — добавил он, — хозяева тут почти никогда не бывают. Но бабушка говорит, что все равно надо туда сходить. Она говорит, что надо иметь веру. Но ведь ты, — вдруг спохватился он, — ты была в Милане, неужели ты никогда не слыхала о маркизах Альбериги д'Адда? Они почти все время проводят в городе. Они очень богатые.
— В Милане я жила в доме синьоры Грассини. Она великая певица и знакомство водит только с такими же знаменитостями, как она сама. И еще с генералом Бонапартом. А об этих маркизах она мне никогда не рассказывала.
— Представляешь, Саулина, — Икар возбужденно зашептал ей на ухо, — эти маркизы Альбериги так богаты, что в задней части виллы начинается аллея, идущая до самого Бергамо! Представляешь? Дорога от Кассано до Бергамо, и все земли по пути принадлежат им!
— Так много? — удивилась Саулина.
— И еще у них есть земли и виллы на озере Лаго-Маджоре, на озере Комо и в других местах.
— А ты-то откуда все это знаешь?
— Да уж знаю, — ответил он с важным видом. — Мы туда каждый год ездим. А дедушка Чампа рассказывает нам обо всех местах, где мы бываем.
— А вы когда-нибудь бывали в Корте-Реджине? — спросила она скорее из праздного любопытства, чем из подлинного интереса.
— Что-то не припомню. Где это?
— По дороге в Кассано.
— Ну, значит, мы через это село проезжали.
— Нет, — грустно покачала головой Саулина. — Надо свернуть с большой дороги на лесной проселок. Никто туда не ездит, если только не нарочно.
— Ну, значит, селение маленькое и, уж конечно, бедное.
— Бедности повсюду много, даже в Милане, — сказала умудренная опытом Саулина. Ей хотелось показать этому хвастунишке, что она тоже кое-что знает и понимает.
— А зачем ты расспрашиваешь об этой деревне? Ты ее знаешь? — спросил Икар.
— Я там родилась и жила до недавних пор.
— Ну тогда на будущий год попросим дедушку Чампа поехать в Корте-Реджину, повеселим твоих родных. Ты довольна?
— Нет, — нахмурилась Саулина, — я не хочу туда возвращаться. Там нет никого, кто любил бы меня.
— Разве у тебя нет родных? — недоверчиво спросил мальчик.
— Моя семья давно меня забыла.
— Даже твоя мама?
— Ну, мама, может, и не забыла, — призналась Саулина, — если у меня когда-нибудь будет много денег, я вернусь к ней и обрадую ее.
Впервые в жизни Саулина подумала о деньгах как об источнике счастья, и ей самой эта мысль показалась странной.
Они шли и разговаривали, немного отстав от шумной ватаги остальных детей. Миновали церковь.
— Смотри, Саулина, вот мы и пришли! — воскликнул Икар.
Саулина увидела то, чего не могла вообразить даже в мечтах: подобных зданий не было и в самом Милане. Ослепительное великолепие виллы Альбериги д'Адда обрушилось на нее без предупреждения. Она поняла, что никогда этого не забудет.
Перед виллой раскинулась лужайка с аккуратно подстриженной травой, пересеченная дорожками, усыпанными белоснежным гравием, а вдоль дорожек стояли каменные вазоны с цветущими деревцами и статуи, изображающие молодых девиц. Струи воды били прямо ниоткуда и с нежным журчанием падали в чашу большого фонтана.
На шпиле крыши развевался освещенный послепо-луденным солнцем штандарт с изображением орла, распростершего крылья на белом поле, — символ родовой аристократии, чудом ускользнувший от революционной стихии. В этих местах семейство Альбериги д'Адда пользовалось таким уважением, что никто не посмел донести властям, что они сохранили свой фамильный герб.
Увидев развевающееся знамя, Икар несказанно обрадовался: это означало, что хозяева дома.
— Ура! — закричал мальчик. — Бабушка была права. Хозяева вернулись на виллу!
Саулина заглянула в глубь двора сквозь волнистые прутья высоченных ворот. Через раскрытые окна и распахнутые центральные двери дом просматривался насквозь: можно было видеть расположенный позади него парк с аллеей, которая, если верить словам Икара, тянулась до самого Бергамо. Ничего более прекрасного Саулина в жизни своей не видела.
Икар снова зашептал ей на ухо:
— Ты обо всем позабыла, разглядывая виллу маркиза. Красиво, правда?
— Она прекрасна, — сказала Саулина.
— А ты хотела бы войти внутрь и рассмотреть все получше?
— Я бы хотела, чтобы этот дом был моим, — Саулина больше не улыбалась, в ее голосе послышалась какая-то новая решимость, а в глазах блеснул доселе невиданный огонек.
— Это невозможно! — воскликнул потрясенный Икар.
Саулина перебрала в уме все то необыкновенное, что уже случилось с ней за последнее время.
— Все возможно, — решительно заявила она. — Еще недавно я не сумела бы написать свое имя, а теперь умею. Не умела танцевать, а теперь танцую.
Из боковых дверей слева вышла дородная женщина небольшого роста и направилась к ним.
— Господин маркиз, — объявила она, обращаясь к Икару, — велит вам прийти сегодня вечером после представления на площади.
Мальчик вежливо поблагодарил, а когда женщина скрылась за дверью, из которой вышла, подбросил в воздух свою шапочку, расшитую ленточками и бубенчиками, и закричал:
— Ура! Вот это приключение! Такого раньше никогда не бывало.
— Вот видишь, — рассудительно заметила ничуть не удивленная Саулина, — ничего невозможного нет.
29
Маркиза Дамиана Альбериги прижала ладонь к животу: ей хотелось тихо плакать от счастья и одновременно кричать на весь мир о своей радости. Новая жизнь, зарождавшаяся у нее внутри и до сих пор напоминавшая о себе лишь редкими и слабыми толчками, вдруг проявилась с неслыханной дотоле силой. Ребенок замолотил ножками и даже перекувырнулся несколько раз. Неужели маленькие акробаты, устроившие веселое представление у них на дворе, заразили его своим желанием двигаться? Дамиана улыбнулась, продолжая наблюдать за детьми семьи Чампа и одновременно прислушиваясь всем своим существом к беспокойным толчкам ребенка.
Ей приятно было думать, что это совпадение не случайно, что веселое оживление юных акробатов благотворно подействовало на ее ребенка. Площадные зрелища веселили ее гораздо больше, чем скучнейшие светские приемы, грубые оргии в театре «Ла Скала», приторные салонные беседы и даже концерты, которые не всегда затрагивали струны ее души.
Дети, порхавшие по парадному двору подобно разноцветным блестящим стрекозам, вселяли в нее жажду жизни и желание веселиться. Они появились как раз в тот момент, когда ее муж, маркиз Феб Альбериги, прощался с ней.
— Берегите себя, — заботливо посоветовал он ей. — В вашем положении вам следует быть чрезвычайно осторожной.
— Не тревожьтесь, друг мой, — заверила она его.
Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел: тогда она смогла бы без помех насладиться спектаклем скоморохов, глядя из окна своей спальни на втором этаже виллы.
— Если бы не Пьетро… Он ждет меня, — Феб сожалел, что вынужден покинуть жену.
— Ступайте к вашему брату, — улыбнулась Дамиана. — Поторопитесь, — добавила она, хорошо зная характер своего деверя, — священники терпеливы, но ждать все равно не любят.
Дамиана и Феб прибыли на виллу всего час назад. Они покинули Милан по просьбе Пьетро Альбериги, брата Феба, принявшего священный сан. Возникли какие-то неотложные семейные дела.
Путешествие оказалось приятным: никаких недоразумений в пути не произошло, а превосходные рессоры и новая обивка сидений кареты, специально заказанной маркизом по такому случаю, смягчили неровности дороги. На последнем перегоне Дамиана даже уснула. Муж разбудил ее, когда они уже подъехали к самой вилле.
Карета, запряженная шестеркой великолепных коней светло-золотистой масти, замедлила ход. Дамиана высунулась из окошка, чтобы полюбоваться воздушной красотой виллы, все окна и двери которой были распахнуты, позволяя видеть не только парадный двор и убранство покоев первого этажа, но и раскинувшийся позади дома парк.
Два года назад она, шестнадцати лет от роду, прибыла в Кассано, чтобы во исполнение брачного контракта, заключенного между семьями, сочетаться священными узами с маркизом Фебом, старшим сыном в семействе Альбериги. Дамиану одолевали страхи и сомнения. Она привыкла повиноваться родителям, но ей предстояло выйти замуж за человека незнакомого и намного превосходящего ее годами: когда Феб повел ее к алтарю, ему было двадцать восемь лет. Но еще раньше, чем будущего супруга, Дамиана увидела летнюю резиденцию маркизов Альбериги и тотчас же влюбилась в нее. Следом за этой любовью с первого взгляда пришла нежная привязанность к мужу, на которую он ответил страстным чувством.