– Негусто, – хмыкнула Даша.
– Долларов, – уточнил Барвин.
Дверь распахнулась шире.
– Жених, говоришь? Это когда же мы с тобой жениться надумали, что-то я не припомню.
– Сейчас. – Барвин ткнул большим пальцем через плечо. – Я на машине. Загнать во двор можно?
– Можно, – решилась Даша и поспешно добавила: – Учти, я не из-за денег. И не из-за машины твоей.
– Я тоже не из-за молока твоего.
– Кончилось молоко. Корова сдохла.
– Новую купим, – пообещал Барвин и пошел открывать ворота.
Когда Даша, спровадившая сынишку к бабушке, вернулась, сумерки за окнами начали превращаться в ночной мрак. Тикали ходики, отсчитывая секунды и минуты. В доме было просторно, чисто и уютно. Угли в печи переливались бордовым и оранжевым цветами.
Пока Даша возилась у печки и накрывала на стол, Барвин бесцельно прохаживался по комнатам, заглядывая то в зеркала, то в многочисленные тумбочки и комоды.
– Хватит тебе бродить из угла в угол, – прикрикнула Даша, очень скоро вошедшая в роль законной хозяйки. – Если заняться нечем, телевизор посмотри. А то в глазах рябит от твоего мельтешения.
Развалившись на диване, Барвин щелкнул пультом. На включившемся канале транслировалось ток-шоу, дающее возможность участникам высказать свою точку зрения на экономический кризис в мире и в отдельно взятой России.
Выступала какая-то гламурная актрисочка с лакированной желтой гривой и хищно очерченными ноздрями, делающими ее похожей на принюхивающуюся к чему-то выхухоль. Поминутно заправляя мячики грудей в вырез декольте, она призывала население не впадать в панику, не ссориться по пустякам, не поддаваться на провокации и оставаться стильными штучками, несмотря на гиперинфляцию. Чтобы подбодрить телезрителей, актриса привела пример из собственной жизни – вчера, когда ее везли со съемок в клипе Гарика Жемчужного на презентацию весенней коллекции модельера Эдика Дедье, ее лимузин постоянно застревал в пробках, а на презентации у актрисы подломился каблук…
– И это, друзья мои, была реальная катастрофа! Но я же не пала духом, верно? Немедленно отправила шофера за парой новых туфель, он смотался в ближайший бутик и вскоре примчался с покупкой. – Актриса всплеснула руками, как белая лебедь крыльями. – Это были красные туфли, представляете? А я явилась на презентацию в изумрудном платье от Арно. Тем не менее мне хватило силы духа выйти в таком виде на публику, и, смею вас заверить, я была блистательна, как всегда! Так мы учимся преодолевать трудности.
Аплодировали ей бурно. Видать, у зрителей имелись схожие проблемы, и теперь они уяснили, как с ними бороться.
Затем микрофон передали лысому народному целителю, предложившему согражданам снимать стресс путем поедания серы из ушных раковин. Он вызвался тут же продемонстрировать, как это делается и насколько после этого поднимается жизненный тонус. Скривившись, Барвин переключил канал. Кислая мина на его лице тотчас сменилась заинтересованным выражением.
Шла аналитическая передача «Частное мнение», в которой обсуждалось крушение польского самолета под Смоленском 10 апреля. Сидящие в студии ведущая и ее визави поминали незлыми тихими словами президента Стаса Корчиньского, а также его соратников и соотечественников, погибших вместе с ним. Затем тональность передачи резко изменилась. Ведущая зачитала отрывок из польской «Газета Выборча», где говорилось, что экипаж разбившегося президентского «Ту-154» не пытался посадить машину в условиях сильного тумана, а лишь проверялвозможности посадки.
«Это меняет дело, не так ли?» – многозначительно спросила ведущая, интересная брюнетка с капризно оттопыренной нижней губой.
«В корне меняет, – согласился гость передачи, похожий на сердитого растрепанного домового, испортившего зубы постоянным поеданием сладкого из буфета. – Это принципиальная разница. Я читал интервью с польским пилотом Артуром Воштилом, который посадил свой самолет «Як-40» в Смоленске за 79 минут до трагедии. По его словам, лайнер Корчиньского не шел на посадку, а только подходил к ней. Улавливаете?»
«Не совсем», – честно призналась ведущая.
«Но это же элементарно! Из-за сильного тумана экипаж самолета Корчиньского даже не пытался приземлиться под Смоленском. Сесть их убедил российский диспетчер. Фактически они доверили ему свои жизни».
«Но почему? Разве на борту самолета не было… э-э, соответствующих приборов?»
«Приборы-то, вероятно, были, – заявил лохматый гость студии, – да что толку? Если диспетчер передал ошибочные данные, экипаж был введен в заблуждение и…»
Имитируя полет самолета, гость провел ладонью над столом, а потом резко опустил ее и воскликнул: «Паф-ф-ф!» – отчего вздрогнувшая ведущая издала нервный смешок.
«Как сообщает источник в польских ВВС, близкий к расследованию, – оживленно продолжал информированный гость, – речевой самописец зафиксировал слова одного из пилотов. Он сказал, что садиться в этой ситуации невозможно».
«Разве расшифровка черных ящиков не завершена? – несколько наигранно удивилась ведущая. – Я читала доклад межгосударственного комитета. Там сказано, что в кабине «Ту-154» находились два посторонних человека. Непосредственно перед крушением».
Ответная реакция была столь бурной, словно собеседник ведущей был ужален пчелой.
«Да какая разница, кто там находился! – воскликнул он, порывисто налегая грудью на стол. – Подобная информация распространяется специально для того, чтобы отвлечь наше внимание от главного».
«Вот как? И что же, по-вашему, главное в этой истории?»
«Ну хотя бы показания летчика Воштила, на которого я уже ссылался. Он утверждает, что имел возможность слушать разговоры диспетчера с экипажем президентского самолета и что не помнит данных об атмосферном давлении, которые передали летчикам с земли. Но почему?»
«Почему?» – эхом откликнулась ведущая, округляя глаза.
«Потому, – значительно произнес гость, – что без подобных данных экипаж «Ту» не мог правильно оценить ситуацию. Да и вообще команды с земли запаздывали. Польские специалисты отмечают, что фраза диспетчера «Сто первый, горизонт!» прозвучала уже в тот момент, когда самолет опустился ниже стометровой высоты и менять что-либо было поздно. – Гость осуждающе покачал лохматой головой. – И вообще возникают бо-ольшие сомнения насчет тумана над аэродромом «Северный». Некоторые свидетели, пожелавшие остаться неизвестными, рассказывали журналистам, что туман был не таким уж густым».
Ведущая отшатнулась, откинувшись на спинку кресла.
«Вы серьезно? Вы тоже так считаете?»
«Я ничего не утверждаю! – Возглас сопровождался энергичным жестом, как бы отводящим возможные обвинения в клевете. – Пусть в этом разбираются компетентные органы. Правда, я не удивлюсь, если история с туманом уже проясняется для поляков».
«Почему же они молчат об этом?» – спросила заинтригованная ведущая.
«Подобные козыри выкладываются в нужный момент, – тонко улыбнулся гость передачи. – Например, во время предвыборной кампании. Вы же знаете, у кого больше сенсационных разоблачений, тот и имеет электорат».
В том, как было произнесено слово «имеет», Барвину почудился грязный намек, но он лишь бегло зафиксировал этот факт, а сам сосредоточился на совершенно других мыслях. Как бывший пограничник, он проходил службу в ФСБ и получил кое-какое представление о методах работы современных чекистов. Фээсбэшники обожали допускать якобы случайные утечки информации, формируя таким образом сначала противоречивые слухи, а потом и стойкое общественное мнение. Не являются ли разглагольствования лохматого политолога арией из этой оперы? Что ему в действительности известно про туман? Блефует он или же на самом деле знает что-то определенное?
Желание смотреть передачу пропало. Выключив телевизор, Барвин впервые осознал по-настоящему, в какое темное дело впутался и насколько заинтересованы заказчики в устранении всех исполнителей. История с туманом поблизости от аэродрома «Северный» явно предполагала продолжение. И Барвин мог только догадываться, кто и зачем стоит за этим.
– Ужин скоро? – спросил он, войдя то ли в кухню, то ли в столовую, где хозяйничала Даша.
– Скоро, – коротко ответила она.
Баба не из разговорчивых. Впрочем, это даже хорошо, что она молчунья, гораздо хуже иметь дело с женщинами, у которых рот не закрывается ни на минуту. Такое, бывает, ляпнут, хоть стой хоть падай.
– Дождь зарядил, – сказал Барвин, глядя в окно. – Надолго?
– Как синоптики порешат, так и будет, – философски рассудила Даша. – Присаживайся. Угощайся, чем бог послал.
Бог послал много чего. Основательно устроившись на табурете, Барвин вооружился ложкой и принялся накладывать на тарелку все, что попадалось ему на глаза. Утолив первый голод, он принялся расспрашивать Дашу про житье-бытье, словно и в самом деле намеревался повести ее под венец. Она отвечала немногословно, но охотно, особенно когда выпили по две стопки, дружно закусив хрустящими огурчиками. Но после третьей дозы Даша, вместо того чтобы расслабиться и сделаться более раскрепощенной, наоборот, посуровела и заявила:
– Спать тебе отдельно постелю, предупреждаю сразу. У меня под кроватью колун лежит, так что даже не суйся.
Жуя картошку, Барвин пожал плечами и уставился в черное окно, всем своим видом показывая, что готов предаваться этому занятию до тех пор, пока не увидит собственными глазами посадку НЛО. Мол, с космическими пришельцами ему общаться интереснее, чем с некоторыми земными женщинами.
– Наелся? – спросила Даша несвойственным ей заискивающим тоном, когда трапеза была закончена.
– Во как, – ответил Барвин, проведя по горлу ребром ладони с таким видом, будто это был нож. – Теперь остается только выспаться на славу. Стели. И топор себе под кровать положить не забудь.
Изображая всем своим видом обиду, он вышел во двор. Когда, перекурив на крыльце, Аркадий вернулся, Даша указала ему на комнату за ситцевой занавеской. Там его ожидала узкая девичья кровать с никелированными шарами. Прежде чем расположиться на ней, Барвин осмотрелся. На стенах комнаты висели черно-белые фотографии незнакомых людей. Застывшие взгляды, ни тени улыбки на серых лицах. Общество Даши привлекало Барвина сильнее безмолвного присутствия этих унылых портретов. Но она все еще толклась на кухне, бряцая посудой. Ждала, пока Барвин уснет.
Позвать ее? Признаться, что мужчинам бывает одиноко на узких кроватях с дурацкими шарами?
Барвин разделся и улегся на спину, заложив руки за голову. В комнате было холодно, как в склепе. В углу таинственно мерцали кустарные оклады дешевых иконок. Христос выглядел пугающе. Темный лик, пронзительный взгляд, маленький рот, не умеющий складываться в улыбку. От такого Спасителя – сурового и отчужденного – не очень-то дождешься помощи и защиты. Оставалось уповать только на себя самого.
Закрыв глаза, Барвин принялся складывать в уме фрагменты событий сегодняшнего дня. Картинка получилась впечатляющая. Особенно когда в мебельном фургоне, откуда ни возьмись, возник здоровенный черный кот, молвивший человеческим голосом:
– Спишь?
Барвин открыл глаза, и кот сменился белым женским силуэтом в проеме двери. В мешковатой ночной рубахе до пят Даша смахивала на бледное привидение.
– Сплю, – буркнул Барвин. – Когда не будят.
– Ты правда на мне женишься? – спросила Даша.
– Теперь не знаю. А вдруг ты и на первую брачную ночь топор захватишь.
– Вот же дурак!
Бесшумно переступая ногами, Даша приблизилась к кровати. От нее пахло цветочными духами и нафталином. От этого смешения запахов у Барвина голова пошла кругом. Он стиснул зубы так, что они скрипнули, зажмурился и процедил:
– Или уходи, или ложись рядом.
Даша выбрала второй вариант. Но легла она не там, где для нее освободилось место, а просто упала поверх охнувшего Барвина. Как только она задрала рубаху до шеи, давая почувствовать жар своего тела, он понял, что на ближайшее время квартирный вопрос решен.
Часть вторая. Независимые и непримиримые
1
Было слишком рано для цветения знаменитых киевских каштанов, и Киев не радовал глаз постороннего наблюдателя. Всю зиму снег не убирался с городских улиц, и в апреле, когда он, наконец, растаял сам по себе, в центре и на окраинах обнажились невероятно загаженные газоны и дворы. Экскурсоводы и просто патриоты украинской столицы могли сколько угодно расписывать красоты Лавры, Ботанического сада, Гидропарка и Владимирской горки, но слушатели невольно косились на груды неубранного мусора вдоль Крещатика и восторгаться не спешили.
Лишенный зелени, Киев не таил в себе ничего волшебного или хотя бы просто романтического. Вопреки уверению Гоголя, любая птица, за исключением разве что курицы или домашнего гуся, могла запросто долететь не только до середины Днепра, но и дальше, а потом вернуться обратно без малейших признаков усталости. Что касается древнего духа, якобы витающего над «матерью городов русских», то он, этот дух, давно выветрился, сменившись запахами кофеен, бутиков и новостроек. Так же стремительно, как вырастают небоскребы на месте зеленых скверов, Киев менял свой облик, не становясь от этого ни хуже, ни лучше, а просто становясь другим, современным, частично «оевропеизированным», абсолютно непохожим на тот, прежний Киев, воспетый Булгаковым в «Белой гвардии».
Разумеется, персонажи тут действовали тоже иные.
Взять хотя бы молодого человека по имени Андрей, старшего сына своих родителей, который поздней апрельской ночью на всех парах промчался по пустынной улице Лютеранской, резко затормозил и остановился чуть ли не впритык к фонарному столбу. Делал он это настолько регулярно, что обитатели близлежащих домов давно узнавали Андрея, несмотря на то что машины он менял куда чаще, чем его сверстники – мышки для компьютеров.
Так, одно время парня видели за рулем кубического «мерседесовского» джипа, а затем он неожиданно пересел в изящный спортивный «Мерседес», приобретенный за 90 тысяч долларов. Той же ночью, о которой идет речь, Андрей пронесся по Лютеранской улице на черном «БМВ М-6» с государственным номером 2022, нажал на тормоза секундой позже, чем обычно, и, проехавшись по мостовой юзом, остановился у заветного дома № 24.
«Фа-фа-а! – заныл клаксон. – Фа-фа-на-на-а!!!»
Страстный призыв адресовался некой Ане, о которой Андрей все чаще вспоминал в момент подпития. Аня долгое время считалась его невестой, но потом, увлекшись другой девушкой по имени Лиза, он и сам не заметил, как очутился с ней в загсе Печерского района Киева, дорога в который была устелена свадебными рушниками с петухами. Лиза, отбитая Андреем у одесского миллионера Ромы по прозвищу Гурыч, была чудо как хороша собой. Андрей, только-только окончивший Киевский институт международных отношений, сфокусировал на себе восхищенные взгляды всех особ женского пола. Было их не много. Бракосочетание проходило в узком кругу родственников, как настоял на том папа молодожена, Виктор Андреевич, тогда еще президент Украины. На протяжении всей церемонии он с ужасом ожидал, что его старший отпрыск выкинет какой-нибудь фортель, но его плохие предчувствия не оправдались. Совершенно трезвый, вменяемый и тихий Мищенко-младший вел себя на удивление сдержанно, никого не оскорбил, ни с кем не поругался, а просто объявил, что берет Лизу в жены, взял ее под руку и увез в свадебное путешествие на Сейшельские острова.
Однако по истечении медового месяца молодая жена заодно с семейной жизнью потеряла для Андрея Мищенко всяческий интерес. Его опять потянуло к очаровательным девушкам из группы «69», с которыми он скоротал немало долгих ослепительных ночей. Опять стал Андрей ночевать то у распутницы Виолетты, то у шалуньи Дианы, не в силах решить, какая из солисток ему больше нравится. А когда сердце подсказало парню, что ни та, ни другая девушка, ни даже сразу обе не способны подарить ему настоящую большую любовь, он вдруг вспомнил про преданную Аню из дома двадцать четыре по улице Лютеранской.
С тех пор приезды сюда несчастного Андрея сделались хоть и не доброй, а традицией. Погуляв в клубе «Декаденс», где рекой лилось французское шампанское «Кристалл», парень мог заглянуть в ресторан «Феллини» или в элитные ложи «Ибицы», но потом его неудержимо, как магнитом, влекла улица, где проживала прежняя любовь. Аня, оскорбленная в лучших чувствах, видеть изменника не желала, а может, и вовсе проживала по новому адресу, но хмельной Андрей был не в состоянии делать даже самые простые логические умозаключения. С упорством, которому позавидовал бы любой муравей или жук-скарабей, он наведывался к двадцать четвертому дому, жал на клаксон, включал во всю мощь динамиков песню «Аня, Анечка, не плачь» или просто рвал голосовые связки, призывая любимую.
– Он когда-нибудь допросится, – мрачно предположил мужчина, сидящий за рулем неприметного «Пежо», припаркованного таким образом, чтобы было удобно наблюдать за представлением одного актера, устроенным молодым Мищенко на ночной улице. – Папаня-то Андрюшин уже не президент и даже не главный пчеловод всея Украины. Нарвется сынок на кого-нибудь крутого, тут ему и кранты. Гонору у парнишки больше, чем реальной силы. Понты сплошные.
– Не скажи, – возразил второй мужчина, расположившийся рядом с пакетиком леденцов в руке. – Понты, они тоже, знаешь, не дырка от бублика. Вот хотя бы телефон Андрюши. Не «Нокиа», не «Моторола», а «Верту», как записано черным по белому в его досье.
– «Верту»? Впервые слышу.
– А эта фирма не на нас с тобой в качестве клиентов ориентируется. Эксклюзив.
– Сколько трубка стоит?
– Дешевую можно на малолитражку сменять, – ответил информированный мужчина. – А дорогую – на приличный авто. Она на сорок пять штук тянет.
– Гривен? – спросил собеседник.