– Картофельные чипсы, соленые или с сыром и луком, жареный арахис, кешью в медовой глазури. Все.
Ого, прямо пир горой.
– Дайте, пожалуйста, два пакетика кешью и диетический тоник с лимоном. Спасибо.
– Диетического нет, только обычный.
– Значит, выпью обычного. Благодарю вас.
Карга достает пакетики орехов из коробки, берет бутылку тоника с нижней полки, открывает крышку, бросает в стакан заветренную дольку лимона и тычет в кассовый аппарат костлявым пальцем.
– Три фунта сорок пять пенсов.
Протягиваю деньги без сдачи.
– А вы для какой газеты пишете? – спрашивает она.
– «Подзорная труба». Это журнал.
– Никогда о таком не слыхала.
– Он американский.
– Как наш «Сыщик»{41}? Весь такой язвительный?
– Нет, не совсем. Там сатиры почти нет.
– С чего бы вдруг американцам стала интересна судьба шести студентов, пропавших в маленьком английском городке девять лет назад?
– Не знаю. Это главному редактору решать. А мне в самом деле любопытно, – говорю я, подумав, что о Салли упоминать не стоит. – Работа у меня такая – любопытствовать.
– Да кому она интересна, эта старая история?! – Она косится на дверь мужского туалета, наклоняется ко мне поближе; под толстым слоем крем-пудры заметны следы бурно прожитой жизни. – А вы Фреда зря подзуживаете. Он и так считает, будто виноват, что Алан его без вести пропал. Одно слово – ненормальный. Он вам сказал, что его шесть лет в психушке Докинса продержали, с телепузиками?
– Да, мистер Пинк от меня своей истории болезни скрывать не стал.
Старая карга двигает челюстью, пережевывая невидимую жвачку.
– Ага, а теперь он вообразил себя инспектором Морсом, который раскроет тайну исчезновения шестерых пропавших, а может, и их самих отыщет, и Алана своего ненаглядного. Говорю ж, ненормальный. Тоже мне, герой телесериала! Это ведь не кино и не развлечение. Это серьезно. Горе у людей, понимать же надо. Прошлое лучше не ворошить. Вон, Фреда даже жена бросила, а ведь святая женщина была, его Джеки. А как Фреда в Алжир понесло, так она и не выдержала, собрала вещички и умотала к родне, на остров Мэн. Теперь Фред целыми днями только и думает что о своих теориях, об иллюминатах, о святом Граале, об Атлантиде и о прочей чертовщине. А тут еще вы его своими расспросами раззадориваете, масла в огонь подливаете. – Она грозно скрещивает массивные руки на груди, но, заметив, что Фред вышел из туалета, улыбается как ни в чем не бывало: – Эй, Фред! Мне тут твоя новая подруга рассказывает про подлости проклятых журналюг. Эти паразиты ничем не гнушаются, лишь бы статейку сенсационную тиснуть. Вот бы их всех к пираньям отправить, пусть бы друг друга жрали. Ну что, бренди налить?
– Вы уж простите Мэггс, – говорит Фред Пинк, когда мы возвращаемся на второй этаж. – Не надо было мне ей рассказывать, что вы – журналистка. Местные жители не любят о пропавших студентах вспоминать, уж больно все это похоже на какой-нибудь Бермудский треугольник или Амитивилль. Цены на недвижимость падают.
Я разжевываю горсть орехов в медовой глазури. Вкусно-то как!
– Ничего страшного, мистер Пинк, меня и похуже обзывали. Так на чем мы остановились? После долгих лет странствий доктор Кантильон и его подопечные, близнецы Грэйеры, поселились в Бэйзуотере, так?
Фред Пинк крутит в руках бокал бренди.
– Да, верно. Итак, в двадцать пятом году Норе и Ионе было двадцать шесть лет, дядюшке Леону – пятьдесят. Десять лет он был опекуном близнецов, их управляющим, публицистом и казначеем. А потом собрался стать их биографом и даже больше – их Иоанном Крестителем. Он, видите ли, решил: пора объявить во всеуслышание, что спиритуализм не выдумка, а вполне себе научная дисциплина. Доктору Кантильону мало было денег и привольной жизни. Он вообразил себя новым Дарвином, Ньютоном или Фрейдом, основателем новой научной дисциплины, гордо именуемой психозотерикой. Проблема заключалось в том, что Нора и Иона были против. К тому времени они уже сполна насладились миром и теперь хотели уединиться и продолжать исследования тупиковых ветвей на Пути Мрака, в надежде, что таковые окажутся не тупиками. Поэтому близнецы заявили Кантильону, что никакой биографии не будет, так же как не будет ни всеобщего провозглашения нового учения, ни выступлений перед широкой общественностью. Дядюшка Леон, отъявленный лгун, с напускной покорностью произнес: «Слушаю и повинуюсь», а сам потратил два года, создавая свой бессмертный шедевр под названием «Великое откровение». В отличие от нынешних книг об оккультизме, обычно содержащих жизнеописания десятка европейских ведьм и колдунов, творение Леона Кантильона состояло из трех разделов. В первом разделе излагалась история возникновения и развития Пути Мрака, начиная с пятого века и до современности. Второй раздел был посвящен близнецам Грэйерам и повествовал об их жизни в Своффем-маноре и дальнейших приключениях и путешествиях. Третий раздел содержал манифест Международного психозотерического общества, создаваемого в Лондоне под чутким руководством сами понимаете кого.
У меня в сумке снова вибрирует мобильник – Эврил ответила на мое сообщение. Ничего страшного, отвечу позже, сейчас всего без четверти девять.
– А почему Кантильон не счел нужным считаться с желаниями близнецов?
– Кто его знает? По-моему, он надеялся, что как только весь народ, от мала до велика, с восторгом устремится навстречу Эре Психозотерики, то Грэйеры признают его правоту и примкнут к новому учению. Увы, в этом и заключалась ошибка Кантильона. – Фред Пинк снова чешет голову, рассыпая хлопья перхоти. – Трагическая ошибка. Двадцать девятого марта двадцать седьмого года доктору Кантильону доставили из типографии десять коробок с экземплярами «Великого откровения». Тридцатого марта добрый доктор отправил около семи десятков книг английским и зарубежным теософам, философам, оккультистам и филантропам. Одна из этих книг попала ко мне и теперь хранится в надежном месте – нет, я вам не скажу, где именно. На следующее утро, тридцать первого марта, констебль, весьма кстати патрулировавший Квинс-Гарденс, увидел, как Леон Кантильон открыл окно в пятом этаже своего дома, уселся нагишом на подоконник и заорал во все горло: «Мой дух не устрашат ни время, ни пространство. Я в себе обрел свое пространство и создать могу в себе из Рая – Ад и Рай из Ада». Между прочим, это Мильтон написал{42}. А потом Кантильон прыгнул. Нет, может, он и выжил бы, только очень неудачно свалился на острые прутья железной ограды. Ну, вы себе представляете. Хотел всемирной славы, а вышел пшик. Коронер признал, что смерть наступила в результате временного помешательства, в «Вестминстер газетт» опубликовали статью о похоронах. Иона выступил с проникновенной надгробной речью, а Нора, «в элегантном черном креповом платье до щиколоток, являла собой олицетворение безутешной скорби» – ага, я статью наизусть выучил – и оплакивала безвременную гибель опекуна. Иона горестно поведал репортеру, как умолял дядюшку отречься от «опасных заблуждений» и не увлекаться черной магией и колдовством. Настоятель Гримонд гордился бы своим воспитанником. Шли недели, о трагической смерти бывшего врача Иностранного легиона забыли, а неотправленными экземплярами «Великого откровения» долго топили камин в доме Грэйеров на улице Квинс-Гарденс.
Мне не дает покоя фраза о полицейском.
– Констебль, весьма кстати патрулировавший Квинс-Гарденс? – уточняю я.
Фред Пинк делает глоток бренди.
– Ну, профессионального увещевателя злить опасно.
Да уж, чтобы следовать за ходом мысли Фреда Пинка, о здравом рассудке лучше забыть.
– Значит, увещеватель может заставить кого угодно руки на себя наложить?
– Совершенно верно, мисс Тиммс.
– Но ведь вы говорили, что Кантильон был верным другом и защитником близнецов!
– Да, был. А потом стал врагом. Да еще и предателем. Вероотступником. Видите ли, оккультизм ничем не отличается от любого религиозного культа. От экстремистов. Поначалу все прекрасно: солнышко светит, пиво рекой льется, все мы – одна семья, и все такое. Но как только человек перестает исполнять приказы, начинает мыслить самостоятельно и поступать не по уставу, тут-то и жди беды. Как бы то ни было, сам Кантильон из окна выпрыгнул, или его подтолкнули, но после заметки в «Вестминстер газетт» Грэйеры бесследно пропадают на целых четыре года. В мае двадцать седьмого, судя по счетам из прачечной, близнецы покинули дом в Бэйзуотере, и после этого о них ни слуху ни духу. Доступны лишь обрывочные, непроверенные сведения: в двадцать восьмом году некие близнецы посетили деревушку Сент-Аньес в Приморских Альпах, существует рассказ о появлении близнецов-телепатов в Родезии в двадцать девятом году, а в любовном письме, отправленном в тридцатом году с острова Фиджи, говорится о некой мисс Норе и ее брате-близнеце. Однако сопоставить это с… как их там?.. а, с независимыми источниками информации мне не удалось. – Фред Пинк барабанит по пухлому кожаному портфельчику. – Вы очень терпеливы, мисс Тиммс. Спасибо. Ну, пока еще девять часов не пробило, перейду-ка я к описанию роли вашей сестры в этом деле.
– Да-да, мне в девять надо уходить, мистер Пинк.
– Так вот, в августе тридцать первого в местном кадастровом реестре появляется запись о том, что мистер Иона Грэйер и его сестра, мисс Нора Грэйер, приобрели в собственность недвижимость под названием Слейд-хаус – тот самый особняк, который находится в двухстах ярдах от этого паба. Особняк, построенный в восемнадцатом веке для священника прихода Святой Брианны, некогда окружали поля и леса, но к тому времени, как его купили Грэйеры, он превратился в крепость, высившуюся в море кирпичных домишек фабричного поселка, где мало кто задерживался надолго. Здесь жили семьи фабричных работников, ирландцы и нищие скитальцы – люди приезжали и уезжали либо вообще сбегали среди ночи, чтобы аренду не платить. Грэйеров это вполне устраивало.
– Почему это, мистер Пинк?
– Им нужны были подопытные мыши. Для экспериментов, понимаете?
Ага, понимаю. Шизоуловитель зашкаливает.
– Для каких экспериментов?
Стекла очков Фреда Пинка отражают и преломляют тусклый свет засиженной мухами люминесцентной лампы.
– Понимаете, я скоро помру. Семьдесят девять лет уже, дымлю как паровоз, давление ни к черту. И Мэггс когда-нибудь умрет, и тот, кто вам сообщения на телефон посылает, тоже, да и вы не вечная, мисс Тиммс. В жизни гарантированно случается только одно – смерть. Мы все об этом знаем и все же инстинктивно страшимся смерти. Этот страх вызван инстинктом выживания; в молодости он служит нам подспорьем, а вот к старости становится проклятием.
– Да-да, вы правы, мистер Пинк. Ну и что с того?
– А Нора и Иона Грэйер умирать не желали. Никогда.
Как по заказу, телевизор на первом этаже разражается восторженными криками болельщиков – забили гол. Бурный ликующий рев клокочет и бурлит, будто забытый на плите чайник. Я с трудом сохраняю невозмутимое выражение лица.
– Умирать никто не хочет.
– Ну да, ну да. Жизнь вечная и все такое. – Фред Пинк снимает очки, елозит стеклами по несвежей рубахе. – Поэтому религию и выдумали, и до сих пор своим выдумкам верят. Что пересилит смерть? Власть? Золото? Секс? Миллион фунтов денег? Миллиард? Триллион? Нет, лишнюю минутку жизни ни за какие деньги не купишь, как ни старайся. А главный приз в том, чтобы перехитрить смерть, обмануть дряхление, обмишулить дом престарелых, облапошить и зеркало, и вот эту морщинистую физиономию, что из зеркала на меня глядит, и из вашего зеркала тоже вскоре глянет, мисс Тиммс… вы и не представляете, как быстро это произойдет. Вот этого мы и хотим больше всего на свете, вот об этом мы всю жизнь и мечтаем. И мечта эта остается неизменной, лишь антураж со временем меняется: то философский камень, то волшебный источник в далеком Тибете, дарующий вечную молодость, то лишайники, замедляющие распад клеток, то криогенные установки, предлагающие многовековую заморозку, то компьютеры, готовые навечно сохранить нашу личность в виде нулей и единичек. Иначе говоря, бессмертие.
Стрелка шизоуловителя застыла на крайней отметке.
– Ах вот как!
Фред Пинк уныло кривит губы:
– А самое обидное, что бессмертие – тоже выдумка. Верно?
Я отпиваю недиетический тоник.
– Вы спросили, я отвечу. Верно.
Он надевает очки:
– А что, если иногда, очень редко, бессмертие действительно существует?
Итак, в 8 часов 52 минуты Фред Пинк неопровержимо доказывает, что расстался не только с женой, но и с разумным восприятием реальности.
– Если бы изобрели способ избежать смерти, то его вряд ли хранили бы в секрете.
Он сочувственно смотрит на меня:
– А почему вы так считаете, мисс Тиммс?
Подавив раздраженный вздох, я отвечаю:
– Потому что те, кто это изобрел, скрывать его не стали бы. Их ждала бы всемирная известность, слава, Нобелевская премия…
– Нет, вы не поняли. Они ведь хотели НЕ УМИРАТЬ, так? А что будет, если огласить это повсеместно? Подумайте, ради чего люди сейчас убивают друг друга? Ради нефти, ради торговли наркотиками, ради контроля над оккупированными территориями. Ради захвата этих территорий. Ради воды. Ради Господа Бога, Его волей и по Его слову, и ради Его вящей славы. Кому пришла в голову гениальная мысль, что если свергнуть гнусного диктатора и все разбомбить, то Ирак в одночасье превратится в Швецию? А что, по-вашему, предпримут все эти милитаристы, олигархи, правящие элиты и электораты ради того, чтобы заполучить в свои руки весьма ограниченное количество эликсира Жизни Вечной? Да они тут же начнут третью мировую войну, а наших великих изобретателей либо в какой-нибудь бункер поглубже упрячут, либо их маньяки на части разорвут, либо ядерная бомбардировка прикончит. Но допустим, волшебного эликсира на всех хватит, тогда что? Да еще хуже будет, вот что. Люди перестанут умирать, но не прекратят плодиться и размножаться. Вы же знаете, мисс Тиммс, мужики – псы поганые. И спустя двадцать, тридцать, пятьдесят лет население нашей крохотной планеты вырастет до тридцати, сорока, а то и до сотни миллиардов. И будем мы, утопая в собственном дерьме, выдирать друг у друга последнюю упаковку лапши в супермаркете. Как ни кинь, всюду клин, понимаете? Так что если у кого ума хватит бессмертие изобрести, то они волшебным эликсиром в первую очередь сами запасутся и никому об этом не скажут. Вот как Грэйеры на чердаке своего особняка восемьдесят лет назад. – Фред Пинк удовлетворенно откидывается на спинку стула.
Его неколебимая уверенность ужасает.
– А как Грэйерам удалось достичь того, о чем вы говорите? – осторожно спрашиваю я.
– Для этого потребовалось не одно, а четыре психозотерических открытия. Во-первых, они создали лакуну. Что это такое? Лакуна – это полость, неподвластная времени, то есть, например, зажженная в ней свеча никогда не догорит, а человек ни на минуту не постареет. Во-вторых, они усовершенствовали трансверсию, которой их обучил сеид – придурки-ньюэйджеры именуют ее астральной проекцией, – и получили возможность выходить из своих тел куда угодно и на неограниченное время. В-третьих, они развили свои способности к увещеванию, и теперь их души могли вселяться в чужие тела на неопределенно долгий срок. Иначе говоря, Грэйеры получили возможность оставлять свои тела в лакуне на чердаке Слейд-хауса, а свои души внедрять в тела людей за ее пределами. Вам все понятно?
Да уж, понятнее некуда. У Фреда Пинка крышу сорвало.
– Да, конечно. При условии, что души существуют на самом деле.
– Душа такой же орган, как желчный пузырь, мисс Тиммс. Уж вы мне поверьте.
– Но почему же ее до сих пор не обнаружили, даже на рентгеновских снимках?
– А рассудок можно рентгеном просветить? Или голод? Или зависть? Или время?
– По-вашему, души порхают по миру, как фея Динь-Динь?
В стене стонет водопроводная труба.
– Да, души Одаренных на это способны.
– Чьи души?
– Одаренных. Одаренный – это человек, наделенный паранормальными способностями. Экстрасенс или потенциальный экстрасенс. Да, почти как фея Динь-Динь, только они могут невозбранно жить в умах ничего не подозревающих людей, управлять их поступками, подменять воспоминания. Или даже убить.
Мой мобильник опять вибрирует.
– Значит, Грэйеры – парочка вечных скитальцев, непрошеные обитатели чужих тел, в то время как их собственные тела хранятся в некоем анабиозе, в зачарованной комнате на чердаке Слейд-хауса, где вечно длится тысяча девятьсот тридцать первый год.
Фред Пинк залпом допивает бренди.
– Не тридцать первый, а тридцать четвертый. Для того чтобы усовершенствовать метод, потребовалось несколько лет и определенное количество подопытных мышей. Видите ли, тут есть одна закавыка: для работы устройства нужна энергия, но не электрическая, а психическая. Психовольтаж называется. Им обладают только Одаренные. И каждые девять лет устройство приходится подзаряжать. Для этого Грэйерам необходимо заманить нужного человека в особую ловушку… своего рода слепок реальности, ограниченный в пространстве и времени. Грэйеры называют его «оризон». Кстати, это как раз их четвертое изобретение. В оризоне гостя надо напоить или накормить обалдином – специальным препаратом, разрушающим связь между душой и телом. А потом, перед самой смертью, душу извлекают.
Старый маразматик явно надеется, что я по достоинству оценю всю важность его бредовых исторических изысканий.
– Что ж, звучит впечатляюще.
– Понимаете, вот с виду все легко и просто, но на самом деле это непростое искусство, а Грэйеры – его гениальные создатели и творцы.
Не знаю, как Грэйеры, но Фред Пинк точно псих. На часах 8:56.
– А при чем тут моя сестра?
– Так ведь она была Одаренной, мисс Тиммс, потому Грэйеры ее и убили. Ради ее психовольтажа.
Ох, мне будто под дых саданули. Очень хочется пристукнуть Фреда Пинка за то, что еще и Салли в своих дурацких россказнях упомянул.
– Ну, я точно знал, что Алан – не Одаренный, а когда с родственниками остальных четверых встретился, ни в ком искры не заметил. А вот у вас искра есть, поэтому я теперь совершенно уверен, что Грэйеры на Салли позарились.