– Нет, инспектор. После смерти Стюарта у меня сестра две недели гостила, но потом вернулась домой, в Кингс-Линн. У нее семья… Да, уборщица два раза в неделю приходит. Так что здесь только я, мыши и страхи ночные. – Она нервно дернула уголками губ, изображая улыбку.
Заколыхались высокие стебли пурпурных цветов.
– А собака у вас есть?
– Нет. Собаки очень уж… угодливые.
– Собака будет дом охранять лучше проволочного крючочка. Я бы на вашем месте поставил врезной замок с ригелем и шпингалеты вверху и внизу. А вместо деревянного косяка рекомендую установить стальную раму, для надежности, тогда дверь не вышибут. Дороговато обойдется, конечно, но все лучше, чем ограбление.
– Врезной замок с ригелем… – Хлоя Четвинд закусила губу.
О господи, ну почему все богачи такие беспомощные!
– Послушайте, мы в полицейском управлении пользуемся услугами слесаря. Он, правда, родом из Ньюкасла, так что понимаешь его через слово на пятое, но, если хотите, я попрошу, чтобы он завтра с утра к вам заглянул. Ну что, позвонить ему?
Хлоя Четвинд трагически вздохнула:
– Вы серьезно? Ох, я вам буду так благодарна… Да-да, позвоните ему, пожалуйста. Увы, сама я с этим не справлюсь.
Внезапно откуда-то из-за дома послышался топот. На веранду явно вот-вот выбегут двое мальчишек, и я спустился на нижнюю ступеньку, чтобы не мешать их игре…
…но топот попросту затих вдали. Наверное, в догонялки играли дети в соседнем доме, а слышно было здесь, в саду.
Хлоя Четвинд, странно посмотрев на меня, спросила:
– Вы слышали?
– Соседских детей? Слышал, конечно.
По ее лицу скользнуло неуверенное выражение. Я на секунду растерялся, но потом сообразил, что от горя она разнервничалась, совсем голову потеряла, а тут еще этот древний мавзолей в наследство достался… Надо бы с ней поласковее обходиться, решил я и вручил ей свою визитную карточку:
– Миссис Четвинд, вот, возьмите. Тут мой прямой номер телефона. Звоните, не стесняйтесь, если вдруг что…
Она поглядела на визитную карточку, сунула ее в карман широких штанов. Поближе к крутому бедру.
– Очень мило с вашей стороны. Мне уже совсем не страшно.
Алый плющ затрепетал.
– Горе – оно такое дерьмо, уж простите за грубость. Из-за него вся жизнь дерьмом кажется.
Я не мог разобрать, какого цвета глаза у Хлои Четвинд. Серые. Голубые. Цвета одиночества.
– Кого вы потеряли, инспектор?
– Маму. Она от лейкемии умерла. Давно уже.
– Давно не бывает.
Я почувствовал себя объектом исследования.
– А ваш муж в аварии погиб?
– Нет, от рака поджелудочной железы. Стюарт прожил много дольше, чем сулили врачи, но… под конец, знаете…
Нежный пушок над ее верхней губой золотился в лучах вечернего солнца. Она тяжело сглотнула и посмотрела на запястье, как будто там были часы.
– Ох, время-то уже позднее. Простите, что задержала, инспектор. Давайте я вас провожу до преступной двери.
Мы прошли под деревом, с которого слетали крошечные листья-веера. Я сорвал с края газона высокий стебель какого-то сорняка.
– Ох, стыдоба, – вздохнула миссис Четвинд. – Сад я совсем забросила.
– Ничего страшного. Конечно, попотеть придется…
– Пока эти джунгли расчистишь, реки пота прольешь.
– А садовника у вас нет? – спросил я.
– Был один поляк, но после смерти Стюарта ушел в других краях счастье пытать. Вместе с новехонькой газонокосилкой «Флаймо».
– Надеюсь, вы о краже в полицию сообщили?
– Нет, не было сил этим заниматься, – призналась она, разглядывая ногти. – Столько всего навалилось. И вообще, я такая бестолковая…
– Жаль. Я бы вам помог.
– Очень мило с вашей стороны.
Мы прошли под трельяжной аркой, увитой лозой с висячими гроздьями лиловых и белых цветов.
– Позвольте полюбопытствовать, вы в проулке Слейд в связи с полицейским расследованием оказались? Ну, когда дверь заметили. Или случайно заглянули?
Надо же, Фред Пинк и его показания у меня из головы вылетели, как только я в сад вошел.
– В связи с расследованием.
– Надо же! Надеюсь, ничего ужасного?
– По-моему, дело глухое. Кстати, вам, случайно, имя Нора Грэйер ни о чем не говорит? Или Рита и Нэйтан Бишоп?
– Нора Грэйер? Нет… Странное имя. А Бишопы – это та супружеская пара, которая на Ай-ти-ви утреннюю программу ведет?{14}
– Нет, не они, – ответил я. – Тут совсем другая история.
Мы дошли до конца садовой дорожки, но Хлоя Четвинд не стала со мной прощаться, а присела на бортик у солнечных часов.
– В моей бурной светской жизни случился свободный вечер, – лукаво сказала она, – поэтому, если у вас есть время, я бы с удовольствием выслушала эту историю.
Возвращаться домой, в унылую квартиру, совсем не хотелось. Я достал из кармана кожанки пачку сигарет:
– Вы позволите? Кстати, не желаете ли?
– Позволю. И угощусь с удовольствием. Благодарю вас.
Я присел на бортик рядом с ней, прикурил сигареты – одну для нее, одну для себя.
– Итак, часть первая. Рита и Нэйтан Бишоп, мать с сыном, жили неподалеку от полицейского участка, а в семьдесят девятом пропали. Ну, начали расследование, выяснили, что Рита Бишоп по уши в долгах и что у нее есть родственники в Ванкувере. Решили, что она сбежала, и дело закрыли…
Дымок ее сигареты струился мне в лицо.
– Так вот, часть вторая. Шесть недель тому назад в Королевской больнице Беркшира некий Фред Пинк вышел из комы.
– А, вот о нем я слыхала, – сказала Хлоя Четвинд. – Про него в «Мейл он сандей» писали, мол, мойщик окон вернулся с того света.
– Он самый. – Я стряхнул пепел на муравьев, копошившихся на бортике. – А в перерывах между купаниями в лучах славы Фред Пинк изучал старые газеты в городской библиотеке, наверстывал упущенные события. Там-то он и обнаружил заметку об исчезновении Бишопов. И что вы думаете? Он якобы их узнал. Утверждает, что лично с Ритой Бишоп разговаривал, как раз вон там, – я кивнул на черную железную дверцу, – в проулке Слейд, около трех часов пополудни в субботу, двадцать седьмого октября тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
Хлоя Четвинд с вежливым недоумением поглядела на меня:
– Какая невероятная точность!
– Видите ли, для Фреда Пинка этот день стал незабываемым. После того как Рита Бишоп спросила у него, где здесь резиденция леди Норы Грэйер, Фред поволок свою стремянку по проулку Слейд на Вествуд-роуд, а там его сбило такси, и он на девять лет погрузился в кому.
– Ну и дела! – удивилась Хлоя Четвинд, сбрасывая резиновые сапоги, чтобы ноги не прели. – Но если эта Нора Грэйер и в самом деле из родовитой семьи, то ее легко отыскать.
– Вот и мы так решили, – киваю я. – Только поиски пока ни к чему не привели. Если она, конечно, вообще существует.
Хлоя Четвинд затягивается, набирает дыма в легкие, выдыхает.
– Ну, если бы она существовала, то наверняка жила бы здесь, в Слейд-хаусе – в нашем доме. То есть теперь в моем. Вот только мы со Стюартом дом купили у Питтов, а не у Грэйеров. Питты здесь долго жили.
– До семьдесят девятого?
– По-моему, еще до войны. А я в семьдесят девятом историю искусства изучала, аспирантуру оканчивала, в Люксембурге, писала докторскую по Рёскину{15}. Разумеется, инспектор, если у вас возникнут какие-то подозрения, приводите ищеек или осушите пруд. Я возражать не стану…
По кочковатому газону шмыгнула белка, скрылась в грядках ревеня. «А Рёскин что еще за хер?» – подумал я и сказал:
– Нет, миссис Четвинд, мы вас беспокоить не собираемся. Мой начальник, старший инспектор, из сочувствия к мистеру Пинку решил проверить его сведения, но, честно говоря, строго между нами, на успех мы не надеемся.
Хлоя Четвинд кивнула:
– Разумеется, мистеру Пинку приятно, что к его словам прислушались. А с Бишопами, надеюсь, все в порядке.
– Да они наверняка живут себе припеваючи где-нибудь в Британской Колумбии, горя не знают.
Над каминными трубами и телевизионными антеннами сияла луна. Воображение распахнуло свой засаленный плащ и явило Хлою Четвинд, распростертую подо мной…
– Ну, мне пора. А слесарю я завтра скажу, чтобы к парадному входу подъехал.
– Да-да, конечно.
Она встала, провела меня до самой черной железной дверцы. Я коснулся створки, раздумывая, не попросить ли номер телефона, но тут Хлоя Четвинд сказала:
– Миссис Эдмондс повезло с мужем, инспектор.
Ого! Дамочка-то интересуется…
– Миссис Четвинд, моя супружеская жизнь окончилась полным крахом. Я брошен и одинок. Могу продемонстрировать душевные раны.
– Что ж, у детективов в телесериалах всегда сложная личная жизнь. И прошу вас, зовите меня Хлоей. Если вам позволено, конечно.
– Если не при исполнении служебных обязанностей, то позволено. А не при исполнении меня зовут Гордон.
Хлоя дернула пуговицу на манжете старой рубахи:
– Что ж, договорились. Оревуар, Гордон.
Хлоя дернула пуговицу на манжете старой рубахи:
– Что ж, договорились. Оревуар, Гордон.
Пригнувшись, я просунулся в дверцу, как конверт в щель почтового ящика. Мы пожали руки через порог. За плечом Хлои я заметил какое-то движение, в окне на втором этаже Слейд-хауса мелькнул огонек. Нет, показалось. Вспомнилась моя холостяцкая квартира, грязная посуда в раковине, протекающая батарея, экземпляр «Плейбоя» за туалетным ершиком. Ужасно захотелось остаться в Слейд-хаусе, глядеть из окна на сумеречный сад, дожидаться возвращения Хлои, нежной, белокожей…
– Заведите кота, – неожиданно сказал я.
Она улыбнулась, недоуменно сморщила лоб:
– Кота?
На Вествуд-роуд машины ехали с зажженными фарами и включенными дворниками, капли дождя падали за шиворот и на намечающуюся лысину. Беседа с Хлоей Четвинд прошла не совсем так, как предписывает протокол: я расслабился, ответил на заигрывания, а Тревор Дулан наверняка разозлился бы, узнав, что я рассказал ей о Фреде Пинке, – но иногда встречаются женщины, перед которыми не устоять. Ничего страшного, Хлоя Четвинд попусту болтать не станет, не то что Джулия. Вот кто редкое трепло – с виду напористая, а на самом деле только нюни распускает. А Хлоя, наоборот, с виду надломленная, а закалка у нее – о-го-го! Сильная женщина, умеет держать себя в руках. А в конце, когда она мне улыбнулась… ну, вроде как улыбнулась… Как будто с электричеством перебои, а потом вдруг раз – слава богу! – и свет дали. И сидели мы с ней по-простецки, бок о бок, курили, словно ничего особенного в этом нет. Ну да, у Хлои Четвинд деньжат хватает, и особняк ее стоит целое состояние, а у меня дуля в кармане и дырявый ночной горшок. Зато ей достались только пауки, мыши и воспоминания о болезном муже. В чем в чем, а в женщинах я разбираюсь основательно, получше некоторых. У меня их двадцать две было: от Энджи Баррат по прозвищу Ширнесский Самокат до скучающей жены биржевого трейдера, с которой я в прошлом месяце перепихнулся, она от наручников тащилась. В общем, я точно знал, что Хлоя Четвинд думает обо мне то же самое, что я думаю о ней. Я шел к машине – сильный, стройный и обаятельный, твердо уверенный в том, что меня ждет.
«Добрый вечер! Предлагаем вниманию радиослушателей выпуск новостей в шесть часов вечера, в субботу, двадцать девятого октября. Сегодня Джордж Шульц, государственный секретарь США, на пресс-конференции в Белом доме объявил о предстоящей полной реконструкции американского посольства в Москве в связи с обнаружением в здании подслушивающих устройств. Президент Рейган выразил…»
Тьфу, кому все это интересно?! Я выключил радио, вышел и закрыл машину. Припарковался я в том же месте, что и неделю назад, как раз напротив паба «Лиса и гончие». Денек выдался тот еще. С утра какой-то ссыкун, накачанный спидами, напал на дежурного по отделению, а я как раз мимо проходил. В общем, вчетвером мы этого придурка в камеру отволокли, а он через час и откинулся. Нет, по результатам токсикологической экспертизы нас, конечно же, оправдают, но мы и так под колпаком из-за проклятого дела Малика, а в обед выяснилось, что кто-то слил в «Гардиан» выдержки из отчета следственного комитета. Тут-то дерьмо и полилось рекой. Дулан пообещал, что «постарается выгородить». Постарается он, как же. Говнюк. Ну а к этой смазочке для полного счастья добавилась еще горсть песочку: пришло требование об оплате просроченного счета за пребывание папаши в доме престарелых и требование об оплате просроченного счета за кредитку. В понедельник придется в банк тащиться, в очередной раз перерасход согласовывать. Если получится. Единственным лучом света в этом темном царстве был звонок Хлои Четвинд. Начала она робко, видно, нервничала, но я ей сказал, что с прошлой субботы о ней думал, а она и говорит: «А я тоже». Тут я и сделал стойку. И стояк. После работы зашел в пидорскую цирюльню, постригся – двадцать фунтов содрали, гады! – потом проехал через заправку «Тексако», там в ларьке гвоздики прикупил и упаковку презервативов. Сами понимаете, будь готов и все такое прочее. В общем, иду себе по тротуару, насвистываю «Если упадет звезда, ты желанье загадай…»{16}, уворачиваюсь от прохожих: сначала от бегуна в черно-оранжевом тренировочном костюме, а потом от какого-то типа с детской коляской. По виду – мой ровесник, а на роже у него вот такущими буквами написано: «И какого хрена я без гондона эту течную суку трахнул!» Поздно спохватился, приятель.
Дорожный инспектор сегодня у проулка Слейд не околачивается. Захожу в холодный проулок, поворачиваю налево, и через двадцать шагов – та самая черная дверца. Толкаю, но сегодня она не поддается, даже не дрогнет: новая рама вставлена, цементом прочно обмазана, кирпичный порожек аккуратно выложен. На совесть сработано, даже ломиком не подцепишь. Делать нечего, надо в конец проулка двигать, к Крэнбери-авеню, искать парадный вход. Только повернулся – в лилипутской дверце замок щелкает. А за дверью – она, в каком-то ацтекском пончо и черных джинсах в облипку. Что-то к груди прижимает. Я подхожу, вгляделся – а на руках у нее рыжий кот.
– Але-але, – говорю. – Это кто такой?
– Гордон, знакомьтесь, это Бержерак. Бержерак, это Гордон.
– Бержерак? Как Джим Бержерак, детектив из телесериала?
– Вот только не притворяйтесь, что вас это удивляет. Вы же сами посоветовали мне котом обзавестись. А как его еще назвать? Коломбо не такой импозантный, Коджак лысый, Кегни и Лейси женского пола. По-моему, Бержерак – самое подходящее имя для кота{17}. Правда очаровательный?
Я смотрю на мохнатую тушку, гляжу в глаза Хлои:
– Совершенно верно.
– А как вам моя новая дверь, Гордон? Как вы думаете, теперь незваные гости в сад не заберутся?
– Ну, тут без миниатюрной гаубицы не обойтись. Можете спать спокойно.
Шею Хлои обвивает черный шнурок, на нем покачивается подвеска – серебряная ракушка.
– Знаете, а хорошо, что вы ко мне зашли. Очень любезно с вашей стороны. Я вам позвонила, а потом весь день терзалась, что напрасно отнимаю драгоценное рабочее время у сотрудника полиции.
– Я сейчас не на службе, а на отдыхе. И в свободное время делаю что хочу.
Хлоя Четвинд прижимает Бержерака к нежной шее. От нее пахнет лавандой и табачным дымом, и я шалею от мысли, что произойдет дальше. Видно, что прическу ей сегодня в парикмахерской делали.
– В таком случае, Гордон, окажите мне еще одну любезность. Осмотрите дверь с внутренней стороны – на всякий случай. Проверите, соответствует ли врезной замок требованиям техники безопасности…
Хлоя опускает на кухонный стол противень с запеченной грудинкой. Я вдыхаю густой солоноватый аромат говядины. Стол огромный, солидный, как все в кухне. Джули обожала разглядывать фотографии таких кухонь в своем любимом журнале «Кантри ливинг»{18}. Дубовые балки на потолке, терракотовая плитка на полу, точечное освещение, из окон с изящными шторками открывается вид на сад, на буфетных полках – коллекция чайников, в громадной духовке можно ребенка зажарить, шведский холодильник, массивный, как в американском кино; встроенный посудомоечный комбайн. А еще – камин с медным колпаком вытяжки.
– Нарезайте мясо, – говорит Хлоя. – Это мужское дело.
Я берусь за нож:
– Пахнет изумительно.
Она приносит глубокое блюдо с запеченными овощами:
– По маминому рецепту: красное вино, розмарин, мята, мускатный орех, корица, соевый соус и еще кое-какие ингредиенты. Нет, секрета я вам не выдам, и не просите – иначе мне придется вас убить.
Хлоя снимает крышку с блюда: репа, картофель, морковь, тыква кубиками.
– К мясу со специями нужно особенное вино, с характером. Напористое. Как по-вашему, риоха подойдет?
Со знанием дела киваю, мол, если вас устраивает, то и меня вполне.
– Значит, риоха. Была у меня припрятана бутылочка темпранильи восемьдесят первого года.
Джули, подражая знатокам-дегустаторам, вещала о винах восторженным тоном малограмотной маникюрши. Хлоя говорит прозаично, без малейшего притворства. Возвращается, вручает мне бутылку и штопор. А глаза-то поблескивают. Я вкручиваю штопор в пробку, думаю понятно о чем, мысленно ухмыляюсь. Чпок! – пробка выскакивает из бутылки.
– Восхитительный звук, – говорит Хлоя. – Истинные ценители утверждают, что красному вину надо четверть часа подышать, но, по-моему, жизнь и так коротка. Вот вам бокалы…
Хрустальные донышки скользят по деревянной столешнице.
– Наливайте, Дживс.{19}
Я повинуюсь. Вино льется буль-буль-бульбульбульбульбуль.
Тирамису – зашибись, о чем я и говорю. Хлоя аккуратно вытирает салфеткой капельку сливок в уголке рта.
– Не приторно? Не слишком сладко?
– Само совершенство, как и весь остальной ужин. Вы еще и кулинарную академию окончили?
Хлоя с довольным видом подносит бокал к губам, делает глоток, промокает салфеткой багровое пятнышко.