Пили допоздна, «девушки» меняли мужиков, а те девушек. Начинали с разрешения Дзюбы. Иногда он оставлял себе одну до утра, но это случалось всё реже.
Проснувшись утром, увидел, что Людка прибирает в комнате и спросил её:
— Похмелиться есть чем?
— Я для тебя сто грамм запрятала от тех алкашей. А то бы всё вылакали.
Дзюба выпил остаток бормотухи, крякнул, помотал головой, взял со стола кусочек лука и хлеба, закусил, сполоснул под умывальником голову и пошёл на работу. В автобусе он видел, что от него отворачиваются не только женщины, но и мужчины, а один сочувствующий мужик лет пятидесяти спросил:
— Что, вчера было?
Дзюба ничего не ответил, только кивнул головой.
Алисов, приехавший на работу раньше обычного, встретил бригадира с тревогой на лице. Он отвёл Дзюбу в сторону и стал сбивчиво рассказывать о вчерашнем происшествии. Дзюба не перебивал и, набычившись, слушал. Алисов закончил свой рассказ вопросом:
— А что с тугриками делать, что я вчера получил?
— Как что? Отдашь с получки.
— А Катьке что я принесу? Она мне уже вчера предложила выбираться с хаты.
— Большая беда! Я к себе тебя возьму, за плату, конечно.
— Не надо, бугор, так шутить. Расплачусь, но не сразу.
— Федька знает об этом всём?
— А как же. Его матка понятой стояла.
— Ладно, давай работать.
— Ты Николай, не обижайся, но я с сегодняшнего дня завязываю пить.
— Чего так?
— Не хочу дочку потерять.
— Катьку, депутатку, ты не хочешь потерять.
— А хоть бы и так, — сказал Петро и полез на крышу работать.
Целый день работали молча. Перебрасывались словами редко и то по работе. У Дзюбы стало складываться ощущение, что он потерял большие деньги. И не просто потерял, а их у него нагло забрали. Кто? Этим вопросом он не интересовался. Сегодня же надо забрать монеты у Васьки-механика. Дзюба считал Ваську простачком и не сомневался, что тот вернёт ему монеты. А если не вернёт? Вернёт, если его придавить.
Вот только где сегодня взять тридцать рублей, чтобы вернуть их Ваське? Целый день его мучила эта тема.
Петру же после обеда нестерпимо захотелось выпить, он клял себя за эту слабость и думал как он сможет вечером увернуться от выпивки.
Но Дзюба не предложил выпить даже после того, как хозяйка вечером дала ему бутылку самогона. Он положил её в котомку, которую носил с собой.
— Я поеду в контору, а вы езжайте домой.
Алисов и обрадовался и сожалел, что бугор не предложил им выпить и зажал бутылку. Он на радость жене поехал домой трезвым.
Дзюба покрутился во дворе участка, дождался пока Млынарь стоял один, остановил его.
— Механик, мне нужно поговорить с тобой.
Вася, как всегда радостно улыбнулся, развёл руками.
— С тобой Николай, всегда — пожалуйста. А в чём разговор?
— Я хочу, чтобы ты вернул мне монеты.
— Что значит вернул? — хмыкнул Млынарь. — Я у тебя их купил.
— Не купил, а выдурил за тридцатку.
— Я-а? Выдурил?
— Не валяй дурочку, если их у тебя нет сейчас, принеси завтра, и я верну тебе твои гроши, — в голосе Дзюбы появилась сталь и слышалась скрытая угроза.
— Да нет их у меня, я в тот же день какому-то интеллигенту продал за сотню. Могу с тобой поделиться. Хочешь двадцатник?
— Нет, мне нужны монеты. А не отдашь, будем говорить в другом месте.
— В каком же?
— В мусорке. Мусора интересуются этими монетами.
— Ах, вот оно что! К мусорам ты не пойдёшь по одной причине, — уже серьёзно, без улыбки говорил Млынарь, — они поинтересуются твоим личным делом и в моё заглянут, и, посмотрим кому они поверят.
— Короче, чтобы монеты завтра были у меня, а не то разговор будет другой, — уже с явной угрозой произнёс Дзюба и пошёл на выход со двора.
«Он ещё узнает, кто такой Дзюба. Я таких мазуриков знаю. Академий не проходил как я, а намёк на мои судимости сделал — щенок!».
Но не мог знать Дзюба того, что развязный, косящий под деревенского шута механик, далеко не мазурик. Прошедший трёхгодичную службу в войсках МВД, он хорошо знал тип людей вроде Дзюбы. Пришлось ему и на вышке стоять, и колоны с заключёнными водить, и беглых ловить, и личные дела их читать. Служил он на севере, в лагере с осуждёнными на максимальные сроки за убийства, грабежи, разбой, многократные изнасилования. Как-то он взялся читать книжку, где заключённых представляют жертвами, а охрану палачами. Бросил читать посредине. Почитал бы тот писатель дела этих «жертв» и приговоры им вынесенные с описанием того, как эта «жертва» изнасиловала трёхлетнюю девочку, а потом засунула ей в половые органы электросварочные электроды. Погонялся бы по зимней тайге за тремя беглыми, вооружёнными автоматом «АК», забранного у убитого ими молодого солдата, а потом выносил бы на себе тяжело раненого этими же «жертвами» товарища. В том деле застрелил Василий Млынарь стрелявшего, а остальных не дал застрелить подоспевший капитан.
Тогда они были враги, которых надо уничтожать. Они убивали до зоны, убивали в зоне и будут убивать на свободе. Млынарь не понимал, почему убийцы выходят на свободу. Их, по его мнению, нужно отстреливать, как бешенных собак. Василий не любил читать детективы, всего прочитанного в зоне ему хватило надолго. И не любил он рассказывать о своей службе. Ведь та его служба, собачья работа, чтобы там замполиты не говорили о долге перед Родиной, священной обязанностью и тому подобное. Но собаку бог создал для такой работы, а он человек. И его дело работать мирно на свою семью. Василий заставлял себя забывать всё связанное с его службой, но это оказалось невозможным. Он выбрал хорошую тактику: на людях быть весёлым, бесшабашным парнем. И только жена его Тая знала, как он мечется и кричит во сне: «Стоять! Стой стрелять буду! Руки за спину!»
Понимал Василий и то, что угрозы такие как Дзюба, на ветер не бросают. А его сведения о том, что монетами заинтересовалась милиция, наверняка не голословны. Значит монеты дорогие и надо их запрятать получше.
Дома Млынарь завернул монеты в тряпку, вложил их в пол-литровую банку, залил её водой, закрутил крышкой для консервирования и смазал её солидолом. Жена и сын уехали к тёще в деревню, и он спокойно раздумывал. Закопать? Найдут миноискателем, он сам когда-то искал пропавший в части пистолет. Василий решил запрятать банку в небольшой пещере, образовавшейся под корнями вербы. Не так давно он вытащил оттуда двух громадных раков.
Дом Млынарей находился на самой окраине города. В конце двора рос сад, а за ним огород, граничащий с искусственным озером. Не так давно это была деревня Чёрногузово, и если перевести её название на русский язык, то получится Аистово. Деревня находилась в верховье небольшой реки и эти места испокон веков зарастали камышом, куда слетались аисты на кормёжку. В нынешние времена их поубавилось, но в некоторых дворах можно увидеть на столбе с колесом эту прекрасную птицу, кормящую птенцов, а на мелководье важно разгуливающих аистов.
Находятся, правда, мерзавцы, стреляющие птиц, но в целом в этих местах аист любимая и почитаемая птица, приносящая радость, особенно детям.
Ещё до революции в городе построили теплоэлектростанцию, требующую много воды, а реку перегородили плотиной и получили водохранилище трёх километров в длину и до восьмисот метров в самом широком месте. В нижней части водохранилища, заросшего лесом, расположен городской пляж, на который в жаркие дни собирается чуть ли не весь город, и тогда вода начинает пахнуть мочой, но это не останавливает любителей поплавать. Верхняя мелководная часть этой большой запруды заросла камышом, а под водой растут густые водоросли, называемые местным населением — куширём. В кушире водится много раков, и любители полакомиться ими, наматывают на весло куширь, вынимают его из воды и за раз вынимают таким образом до пяти раков. За час два человека с лодки могут наловить ведро небольших раков. Но самые большие особи водятся возле берега, в гнёздах и пещерках, откуда их достают руками.
Примечание: Так было во времена описываемых событий. Через несколько лет случилась катастрофа. Когда земля была скована морозом, в колхозе, что находится на правом, высоком берегу реки, высыпали на поля химические удобрения, и весной, во время резкого потепления, они слились в водохранилище. Когда раки начали летом линять, сбрасывая хитиновый покров, новый на них не появился, и они на некоторое время стали мягкими, а затем совсем исчезли.
Василий прошёл к берегу, разделся и полез в воду. Нащупал под вербой пещерку, засунул в неё банку с монетами и вход закрыл камнем.
Солнце уже садилось за бугром на правой стороне реки, Василий окунулся и подумал, что неплохо поужинать раками с пивом остывшим в холодильнике. Он пошёл в сарай, взял ведро, фонарь, кусок брезента, на который будет класть размотанный куширь, и направился к лодке, привязанной к вербе. С северо-запада небо немного потемнело. «Что, дождь собирается? А, не сахарный, не растаю», — сказал сам себе Василий и нагнулся с ключом к замку, запирающему цепь, привязывающую лодку к вербе и увидел уже в сумерках, как по тропинке через огород в его сторону идёт мужчина.
Солнце уже садилось за бугром на правой стороне реки, Василий окунулся и подумал, что неплохо поужинать раками с пивом остывшим в холодильнике. Он пошёл в сарай, взял ведро, фонарь, кусок брезента, на который будет класть размотанный куширь, и направился к лодке, привязанной к вербе. С северо-запада небо немного потемнело. «Что, дождь собирается? А, не сахарный, не растаю», — сказал сам себе Василий и нагнулся с ключом к замку, запирающему цепь, привязывающую лодку к вербе и увидел уже в сумерках, как по тропинке через огород в его сторону идёт мужчина.
«Кого это чёрт несёт, вроде и никого не приглашал? Ну вечно кто-то помешает рыбачить или раков половить» — подумал Василий.
Дзюба не пошёл в этот вечер домой. Он решил побыть один и хорошо поужинать. С бутылкой самогону, что дала хозяйка, направился в столовую у базара, взял себе две порции гуляша, салат чай. Сел в дальнем углу, налил до краёв гранёный стакан бормотухи, вздрогнул, выпил и стал закусывать. Приятное тепло разлилось по организму, хмель чуть-чуть облегчил голову. Дзюба мог хорошо выпить: с бутылки водки не пьянел и, в отличие от многих пьяниц, всегда оставался на ногах и мог прекратить пить до того, как потеряет память. Но во время пьянки у него возникали идеи, которые в тот момент казались ему умными и легко исполнимыми. В столовых запрещалось распивать спиртные напитки, принесенные с собой, но на эти запреты никто не обращал внимания, и только когда мужики напивались в усмерть, их выгоняли, иногда прибегая к помощи милиции.
Дзюба допил самогон, вышел на улицу, но домой идти не хотелось.
Он зашёл в сквер, сел на скамейку. Что-то беспокоило его, и он понял, что монеты не дают ему спокойно жить. У него иногда возникали навязчивые идеи и одна из них появилась и сейчас. Он считал, что Млынарь испугался его угроз, но монеты он, конечно, добровольно не отдаст и нужно его додавить страхом. Васька захочет запрятать монеты, но он, Дзюба, не даст ему этого сделать. Млынарь здоровый мужик, но и не таких Дзюбе приходилось в лагере усмирять кулаками, а то и пускать в ход заточку. Однажды он проиграл в карты стукача, которого братва решила прикончить, и Дзюба это сделал, несмотря на то, что тот отличался недюжинной силой. «Справлюсь и с этим», — подумал Дзюба, сел у сквера на автобус и поехал в Чёрногузово. Он знал, где живёт Млынарь: весной работали у хозяев, живущих через дорогу от дома механика и не раз видели, как тот приезжал домой.
Дзюба посмотрел в свою котомку — небольшую торбочку, которую всегда носил с собой. В ней лежала пустая бутылка и заточка — большое шило, сделанное из трёхгранного напильника, с ручкой от долота и одетая в деревянный чехол. Она являлось его оружием, но в случае задержания и обнаружения заточки милицией, можно сослаться, что это плотницкий инструмент. Один раз такая ссылка его выручила.
Глядя на заточку, Дзюба решил, что если Млынарь не отдаст монеты добром, то он пришьёт его. Но тут же подумал о том, что если кроме него в доме будет жена и пацан, монеты для которого Васька взял, то и с ними будет то же самое. А монеты он найдёт. Ему тут же пришёл в голову вопрос: как он сбудет монеты, ведь они сами по себе ему не нужны? И он вспомнил своего лагерного приятеля Гиви, живущего в Подмосковье, чей адрес у Дзюбы сохранился. Тот сидел за фарцовку и валютные операции и вряд ли завязал. А услужить он своему спасителю обязан. Когда-то к Гиви прицепился ростовчанин по кликухе «Хлыст», и это могло плохо кончится для Гиви, но Дзюба, будучи бригадиром, взял его под своё покровительство, и Гиви всегда говорил, что сделает всё для своего защитника, когда тому будет нужно.
Конечно, будь Дзюба трезв, он бы понимал, что подобное преступление сразу раскроется, да и сумеет ли он его осуществить — тоже вопрос. Но выпитая бутылка бормотухи и жажда больших денег, нарисованных в его преступно-рецидивистском сознании, толкали его на явно необдуманную авантюру.
Через несколько секунд Василий понял, что идёт Дзюба, притом явно нетрезвый. «Да, наверное, сегодня будет весёлый вечерок», пронеслось в голове.
Млынарь разогнулся и встретил непрошеного гостя с усмешкой:
— О! Ты глянь, гость пожаловал. А я подумал, что придётся коротать вечер одному. Жинка с сыном в селе, у тёщи, а я за раками собрался.
— Ты механик, скажи лучше, отдашь ты мне монеты или нет?
— Ну что ты заладил: монеты, монеты? Нет их у меня. Давай лучше сейчас наловим раков, тут их тьма, а потом посидим потолкуем за холодненьким пивком, я приготовил его заранее, и водочка есть.
— Ты мне ответь да или нет!
— Садись в лодку, на воде и поговорим и раков половим.
— Хорошо, сажусь.
— Садись на корму.
Дзюба шагнул в лодку, она качнулась, но не очень, и он, удерживая с трудом равновесие, шагнул на корму и уселся на скамеечку, называемой по-морскому банкой, а котомку поставил между ног.
Млынарь открыл замок, отсоединил от цепи лодку, оттолкнул её от берега, запрыгнул в неё и сел на вёсла. Он грёб в сторону камышей.
— У меня есть одно местечко между зарослями, там большая прогалина, и в кушире водятся классные раки.
Дзюба молча сидел. Ему сейчас не думалось о раках, а сверлила другая мысль. Наступили глубокие сумерки, но ещё было достаточно светло, чтобы различать всё вокруг. Лодка, шурша своими боками по камышам, выплыла на прогалину с чистой водой. Василий остановил лодку.
— Теперь и раков половим.
Василий хотел вынуть весло из уключины, чтобы наматывать на него куширь, но Дзюба положил на него руку, не давая вынуть.
— Подожди со своими раками, ответь мне на мой вопрос.
— Первым делом самолёты, ну а девочки, то бишь монеты потом, — пытался отшутиться Васька, — хотя и понял по тону Дзюбы, что сейчас будет не до шуток.
Дзюба подтвердил его мысль.
— Кончай свои шуточки. Не вернёшь монеты, тебе пиzдец.
— Сказал отец, и дети ложки на стол положили, — ещё по инерции продолжил Васька, а сам настороженно напрягся, ожидая от Дзюбы действий.
Пытаясь предупредить его и предостеречь, Млынарь твёрдым голосом, которым он разговаривал в зоне с преступниками сказал:
— Ты, Дзюба, не дёргайся, а сиди спокойно. Если я тебе кажусь безобидным простачком, то ты ошибаешься. Я таких как ты во время службы повидал и даже пришлось пострелять. А с тобой, да ещё пьяным, я сумею справиться.
Злость от сказанного схватила Дзюбу под грудью, и кровь ударила в голову.
— Ах ты, пидор! Вертухай, сучий потрох! Больше ты стрелять не будешь!
Он полез в котомку, выхватил из неё заточку и хотел снять с неё чехол, но Млынарь, превратившись в пружину, ногой выбил оружие из рук Дзюбы и оно, описав в воздухе дугу, булькнуло в воду. Дзюба схватился правой рукой за левое весло и выдернул его и уключины, но Млынарь взялся обеими руками за скамейку, на которой сидел, подался вперёд и ногой ударил Дзюбу в грудь с такой силой, что тот вылетел из лодки.
— Получай, сволочь, — выдохнул Василий.
Глубина в том месте была Дзюбе по грудь, он встал на ноги, пытаясь взять рукой весло, выпавшее из его рук и, плавающее рядом с ним. Но в этот момент на его голову опустилось другое весло и Дзюба ушёл под воду.
Василий тяжело дышал, несколько секунд сидел опустошённый от напряженной борьбы и решил вытаскивать противника из-под воды, чтобы тот не захлебнулся. Он перегнулся через край лодки так, что вода перелилась через борт, пошарил рукой, но Дзюбу не нашёл. Тогда от слез с лодки и ногами нащупал Дзюбу. Нагнулся, поднял бесчувственного Дзюбу и с трудом уложил его в лодку. Затем, уже почти в темноте, нашарил весло и направил лодку к берегу.
«Нужно скорее сделать ему искусственное дыхание, а то подохнет, сволочь» — думал Василий, уже приходя в себя. Через пять минут Дзюба лежал на берегу, а Василий делал ему искусственное дыхание, предварительно перевернув его, чтобы вылить воду из лёгких. Но Дзюба не подавал признаков жизни. Тогда Млынарь вспомнил, как их учили делать искусственное дыхание рот в рот. Он даже не чувствовал отвращения, вдыхая в лёгкие бездыханного тела воздух из своего рта, и четыре раза с силой нажимал на грудную клетку. Проделав такую манипуляцию много раз, Василий остановился. Пощупал пульс, прислонился ухом к груди и понял, что убил человека.
Ещё не до конца сознавая масштаба случившегося, он бормотал: «Что я наделал? И всё из-за проклятых монет. Лучше бы я ему их отдал и гори они пропадом вместе с ним».
Потом некоторое время сидел безо всяких мыслей, совершенно опустошённый.
Наконец сознание и здравый смысл стали возвращаться к нему.
Василий думал о том, что он не совершил преступления, а убил врага, как это он сделал во время службы. Но тогда он выполнял приказ и за это его ещё наградили отпуском домой. Сейчас он не сможет доказать, что оборонялся и сядет в тюрьму, и будет такой же ЗЭК, как и Дзюба, и как, те которых он охранял. Нет, он не даст возможности уличить себя в преступлении. Их никто не видел, и, главное сделать так, чтобы не было тела и других улик.