– Да, – сказал Гриша. – Я вас жду.
Глава 7
– Что же теперь будет? – Гришины круглые карие глаза все же наполнились слезами. Хотя он изо всех сил старался не заплакать. – А если Антона убьют?
– Этого быть не может, – твердо сказала Вера. – Ну сам подумай, Гришенька, ведь Антону всего пятнадцать лет. И его знакомым вряд ли больше.
– Это очень много, – покачал головой Гриша.
– Это, конечно, много, но не очень, – улыбнулась Вера. – И деньги, которые у него требуют, это тоже много, но не очень. Он их отдаст.
– Где же он их возьмет? – тяжело вздохнул Гриша.
Вера так привыкла к тому, что трехлетний ребенок разговаривает как взрослый, что иногда забывала о его возрасте. Поэтому она только теперь сообразила: конечно, Гриша совсем не понимает, большие или не очень деньги пытался украсть его брат.
– Может, Антону надо рассказать обо всем папе? – сказала она. – Позвонить и рассказать.
– Он не расскажет.
Гриша вздохнул еще тяжелее.
– Побоится?
– Не побоится, а… Антон никогда ничего папе не рассказывает.
Спрашивать, почему, Вера не стала. Грише сегодня и так уже хватило переживаний. Тоска, которая наполняла его глаза с каждой минутой, тревожила ее. Вера понимала, что ребенка надо поскорее уложить спать, иначе все это может закончиться для него печально.
Но как было это сделать, если нянька ушла со скандалом, потому что Антон пытался украсть у нее деньги, а бабушка выскочила из квартиры в истерике, заявив, что у нее нет больше сил заниматься этими невыносимыми детьми, которые все – одна сплошная проблема, а Миша закрылся у себя в комнате и никого к себе не пускает?
Бабушку Вера встретила в подъезде полчаса назад. Конечно, она не знала, что это Гришина бабушка, – просто удивилась, когда мимо нее пробежала немолодая дама и громко хлопнула дверью подъезда. В третьем часу ночи это в самом деле выглядело странно. Но Вера была так взволнована и напугана Гришиным звонком, что ей было не до чужих странностей.
– Пойдем, я тебя уложу, – сказала она, вставая с кухонной табуретки.
– Уложите и уедете? – чуть слышно спросил Гриша.
– Не уеду. Я сегодня у вас переночую. Если ты не против, конечно.
– Я не против! – воскликнул Гриша. – Я очень-очень не против!
– Ну и хорошо.
Двери во все комнаты, кроме Мишиной, были открыты. Пока Вера шла по узкому коридору, в который все эти открытые двери выходили, она успела почувствовать, каким глубоким неуютом дышит этот дом. Неуют заполнял его от пола до потолка, он был осязаем настолько, что, казалось, въелся в однотонные, по всей квартире одинаковые обои.
В Гришиной комнате неуют не только не ослабевал, но даже, Вере показалось, усиливался. Она не сразу поняла, от чего создается это ощущение, а когда поняла, то спросила:
– Гриша, а эта картина… Она всегда здесь висела?
Картина, висящая на стене напротив его кровати, показалась Вере настолько жуткой в своей хаотичности, нервности и бессмысленности, что ей даже не по себе стало.
– Да, – кивнул Гриша. – Ее сюда мама повесила.
– А где мама сейчас?
Она не собиралась спрашивать об этом ребенка – по всему было понятно, что с мамой связана какая-то непростая история. Вопрос вырвался у Веры сам собою, и она рассердилась на себя за него.
– Мама умерла, – сказал Гриша. – Когда в прошлый раз была зима.
– Ну, давай ложиться, – торопливо сказала Вера. Ее взгляд упал на детские книжки, лежащие на полу возле кровати. – Хочешь, я тебе перед сном почитаю? Тебе, наверное, папа всегда читает перед сном.
– Да, – с обычной своей серьезностью кивнул Гриша. – А когда его нет, то я сам себе читаю. Только вы не говорите папе, что я уже умею, – попросил он.
– Почему? – удивилась Вера.
– Потому что он будет еще больше за меня волноваться. Он же понимает, что я какой-то не такой.
– Почему ты решил, что какой-то не такой? – пожала плечами Вера.
– Это все говорят. Только чтобы я не слышал. Говорят, что я как старик. Даже в садике так говорят, хотя папа меня отдал в специальный садик. У нас там в группе всего пять человек, и никто не дерется, и воспитательница не кричит, а всем помогает. Но все равно все думают, что я не такой.
– Ты самый такой, как надо, – сказала Вера. Гриша посмотрел на нее недоверчиво. – Ведь ты такой, какой нужен папе, правда?
– Правда… – удивленно протянул он. – Я папе нужен.
– Вот видишь! Значит, ты самый такой и есть.
Никогда еще неправильные, неуклюжие фразы не звучали в ее устах так убедительно! Слова приходили сами, настолько к месту и кстати, что она была уверена в их правильности и не искала других.
Уложив Гришу в кровать, Вера села рядом на ковер и взяла книжку, которая лежала верхней в высокой стопке. Это оказался «Маленький принц» Экзюпери. Вера начала читать знакомые с детства – сначала своего и Сашкиного, потом Тимкиного – страницы про слона и удава, про планету и розу.
– Тебе не очень грустно про Маленького принца слушать? – оторвавшись от книги, спросила она.
– Нет, – покачал головой Гриша. – Он ведь тоже был какой-то не такой. А взрослый летчик его все равно полюбил. Как меня папа.
– Конечно, – кивнула Вера. – И вообще, не обращай внимания, если тебе кто-нибудь будет эти глупости говорить – будто бы ты какой-то не такой. Моему сыну знаешь сколько раз это говорили? Тысячу раз! А он никого не слушал.
– И что? – с интересом спросил Гриша.
– И писал стихи. Очень хорошие.
– Самые настоящие стихи? – с изумленным придыханием выговорил он. – Как Сказка о мертвой царевне?
– Самые настоящие, – улыбнулась Вера.
– А вы мне их покажете?
– Обязательно, – кивнула она. – Только потом. А сейчас постарайся заснуть, ладно?
Уснул он быстро – Вера и трех страниц про Маленького принца прочитать не успела. Когда Гриша спал и его глаза с их недетским выражением были закрыты, лицо у него становилось каким-то совсем беспомощным. У Веры сердце сжалось от острой жалости к этому ребенку с его хрупкой взрослостью, и умершей прошлой зимою мамой, и непонятными братьями… Что же должен чувствовать его отец, если при взгляде на Гришу так сжимается сердце у нее?
И что так сильно, так неодолимо притягивает ее к его отцу, которого она совсем ведь не знает?
Вера взглянула на жутковатую картину перед Гришиной кроватью – змеились по холсту темные линии, теснились ослепительные пятна – и на цыпочках вышла из детской.
Из Мишиной комнаты по-прежнему не доносилось ни звука, хотя под дверью лежала на полу полоска света. Вера постояла у двери, надеясь, что хозяин комнаты как-нибудь заявит о своем существовании, но вскоре поняла, что стоит здесь впустую.
Она ничего не знала о Мише, не могла даже вспомнить, как он выглядит. И явно не стоило ожидать, чтобы он подсказал ей, что делать дальше. Оставалось только дождаться Антона – Вера была уверена, что хотя бы к утру он придет домой.
Общей комнаты в квартире не было, а входить в комнату Павла ей было неудобно. Она только заглянула в ее приоткрытую дверь, когда проходила мимо по коридору. Его комната дышала тем же аккуратным неуютом, что и вся квартира.
Вера вернулась в кухню, села к столу, на котором после поспешного ухода бабушки еще не остыл чайник. На другом столе, рядом с плитой, лежала открытая пачка «Макфы». Наверное, бабушка собиралась приготовить ужин. Вид этих макарон, очень домашних, которые и сама она любила, и Тим любил, подействовал на Веру как-то успокаивающе.
Но тут она вдруг осознала, что находится ночью в чужой квартире, прислушивается, не проснется ли от своих ночных страхов маленький мальчишка, и ожидает мальчишку постарше, который влип в неприятную историю, и пытается понять, чем ему можно помочь. И, главное, все это кажется ей таким естественным, словно иначе и быть не может. Хотя каких-нибудь три часа назад она и не думала ни о чем подобном.
При этом у нее не было ощущения, что она делает все это с какой бы то ни было целью, – было лишь ощущение правильности каждого шага. Вся ее интуиция, до сих пор молчавшая, всколыхнулась в ней, встрепенулась, как что-то давно забытое – настолько забытое, что казалось уже и небывшим. Забытость эта тревожила Веру: она не могла понять, когда и из-за чего это ощущение возникло у нее впервые, с чем было связано тогда. Кажется, это было, когда она…
Открылась и осторожно прихлопнулась входная дверь. Свет в прихожей не зажегся. Вера встала с табуретки и бесшумно вышла из кухни. Все посторонние мысли тут же вылетели у нее из головы.
Антон сидел в прихожей на обувной тумбочке и расшнуровывал кроссовки. В том, что он не сбросил их на ходу, даже с неразвязанными шнурками, как обычно делают пятнадцатилетние мальчишки, чувствовалось такое безнадежное уныние, что никакие объяснения в общем-то уже не требовались.
Антон поднял голову и увидел Веру.
– Ого! – Он по-дворовому прищурился и процедил: – Не по-онял… – И тут же его лицо изменилось: по нему пробежал испуг, даже веснушки побледнели, и дворовый прищур сразу исчез бесследно. – Отец приехал? – спросил Антон.
Антон поднял голову и увидел Веру.
– Ого! – Он по-дворовому прищурился и процедил: – Не по-онял… – И тут же его лицо изменилось: по нему пробежал испуг, даже веснушки побледнели, и дворовый прищур сразу исчез бесследно. – Отец приехал? – спросил Антон.
– Нет, – усмехнулась Вера.
По лицу Антона точно так же, как испуг, пробежало облегчение. Веснушки стали яркими снова.
– А чего вы тогда у нас? – спросил он, уже вполне человеческим тоном.
– Тебя жду, – пожала плечами Вера.
– Ну да! – хмыкнул он. И сразу насторожился: – А зачем?
– Чтобы ты мне рассказал подробности.
– С какой это радости я вам буду чего-то рассказывать?
Тон его стал нахальным. Но Веру не сбить было мальчишеским нахальством. Когда Сашке было пятнадцать лет, он разговаривал точно так же. Со всеми, кроме папы. И по тому, как папа относился тогда к Сашкиному тону, Вера на всю жизнь усвоила, как нужно к этому относиться.
– С такой, что, раз влип, все равно придется выпутываться, – с полной невозмутимостью объяснила она. – А две головы лучше, чем одна.
Несмотря на внешнее спокойствие, в душе Вера опасалась, что Антон попросту пошлет ее подальше с ее разумными советами. Разум, тем более взрослый разум, явно был не главное, чем он готов был сейчас руководствоваться.
Но, наверное, он просто устал, и не от событий даже, не от собственных действий – кто устает от этого в пятнадцать лет! – а от того состояния угнетенной растерянности, в котором, Вера поняла, находился уже давно.
Глаза у Антона стали тоскливые, он шмыгнул веснушчатым носом.
– Да тут хоть две головы, хоть сколько, – уныло проговорил он. – Попал на бабки, отдавать нечем.
– А сколько отдавать-то? – поинтересовалась Вера.
– Хотите за меня расплатиться? – сердито прищурился Антон. – Обойдусь!
– И как же, интересно, обойдешься? Гришина няня уже ушла. Теперь к домработнице в сумку полезешь?
Подробности скандала, который устроила няня, застав Антона роющимся в ее сумке, Вера узнала от Гриши. Ребенка так потрясла эта сцена, сразу за которой последовали бабушкины рыдания, валерьянка, угрозы вызвать милицию и, наконец, хлопанье дверью – что он решился позвонить Вере. Ее телефон был написан на визитной карточке, которую она дала ему в школе.
Вера понимала, что говорит с Антоном слишком жестко, хотя он и без того растерян. Но иначе его было не пронять, это она понимала тоже. И, оказалось, понимала правильно.
– Не знаю, – помолчав, ответил Антон.
– Не знаешь, полезешь или нет? – безжалостно уточнила Вера.
– Чего теперь делать, не знаю.
– Отцу, я так понимаю, звонить не собираешься?
– Нет.
– Тогда послушай, что я тебе скажу.
– Ну? – буркнул Антон. – Слушаю.
– Ты мне быстро объясняешь, за что ты должен деньги, кому и сколько. А я тебе объясняю, что делать.
Глаза Антона до сих пор были дерзко прищурены. Но при последних Вериных словах в них мелькнула надежда. В надежде этой не было ни капли мальчишеской дерзости – так совсем маленькие дети надеются на фею, которая придет с волшебной палочкой и поможет во всех их трудностях.
Вера была уверена, что в ситуации, которая видится Антону совершенно безнадежной, на самом деле нет ничего такого, что потребовало бы вмешательства феи. Она сама могла сойти за фею и именно это собиралась сделать. Только без сказочного пафоса.
Как выяснилось, в оценке ситуации Вера не ошибалась.
– Ну, я пообещал хакнуть один сайт, – сказал Антон. – У одного пацана с другим какие-то терки, и он, в общем, захотел того на бабки кинуть. И для этого надо было его сайт хакнуть.
Вера без труда перевела это сообщение на человеческий язык.
– Ты пообещал взломать сайт и не смог? – спросила она.
– Я ж не знал, что у него защита круче, чем Великая Китайская стена, – уныло сказал Антон. И добавил совсем уж безнадежным тоном: – Я вообще-то никогда не пробовал, но думал, что смогу… А вышло, мало что не хакнул – он меня вычислил и такой вирус мне заслал, что комп полетел конкретно. Ну а тот пацан теперь бабки требует.
– Он тебе, что ли, аванс дал? – не поняла Вера.
– Да нет, какой аванс! Говорит, что я за моральный ущерб должен.
– И много требует?
– Пятьсот баков. Завтра…
– И ты решил отдать, – уже не вопросительно, а утвердительно произнесла Вера.
– Но я же правда пообещал и не сделал.
– Резонно, – кивнула она. – А ты хоть где-нибудь пытался деньги достать? Или сразу в чужую сумку полез?
– Я комп продал. – С каждым словом Антон мрачнел все больше. – Но за него только триста дали, потому что продавал срочно, и вообще, в нем наворотов мало. А тут нянька Гришкина по телефону с какой-то подругой болтает. Ну, и говорит, что ей отец на эти две недели лишние деньги оставил, и она их все равно на Гришку не потратит и отцу потом вернет. Ну, я и… Я сам не знаю, как такое получилось!
В его голосе прозвучало такое отчаяние, как будто не было ни крутого мальчишеского прищура, ни других попыток выглядеть неуязвимым. Как он все-таки похож был на своего отца! Вера и не знала-то ничего про его отца, но это почему-то видела ясно.
– Антошка, – сказала она дрогнувшим голосом, – не думай, что ты…
– Я никогда чужого не брал! – с той же отчаянной горячностью перебил он. – Но мне, понимаете, так стыдно стало. Вы говорите, отцу надо позвонить. А что я ему скажу? Что насвистел и ничего не смог? Он и так одной левой то делает, над чем я по три ночи за компом сижу! А тут точно скажет: это потому, что одной головой много не наработаешь, а у меня, типа, ничего за душой нету, и мне «Войну и мир» надо читать, а не в Инете зависать. – Антон точно воспроизвел жесткие интонации Киора. Лицо у него при этом стало расстроенное и сердитое. – А вы говорите, надо ему позвонить! – повторил он.
– Звонить не надо, – сказала Вера. – Надевай обратно кроссовки. Поехали.
– Куда? – удивленно спросил Антон.
Он только теперь заметил, что стоит посреди прихожей и держит в руке одну кроссовку.
– К банкомату. Только в центр придется – здесь я круглосуточных не знаю.
Лицо Антона снова стало упрямым.
– Не надо. Вы тут ни при чем.
Вера поняла, что он уже жалеет о своей откровенности с посторонним человеком. Надо было не дать ему опомниться окончательно.
– Послушай, – сказала она, – благотворительности с моей стороны никакой нет. Но ты же говоришь, тебе деньги уже завтра нужны?
– Ну.
– До завтра ты их заработать не успеешь.
– А до послезавтра, можно подумать, успею! – сердито усмехнулся он.
– Не исключено. Заработать всякими компьютерными штучками – не такое уж хитрое дело. Если знать работодателей.
– Я их не знаю, – упрямо дернул головой Антон.
– А я знаю. Пятьсот долларов ты заработаешь гораздо быстрее, чем тебе кажется. Даже быстрее, чем «Войну и мир» прочитаешь, – улыбнулась Вера. – Все, Антон, поехали. А то мне ночью одной возле банкомата страшно будет.
Конечно, ему нужны были деньги, и нужны были срочно. И все-таки по его лицу она поняла, что главным доводом оказался этот последний – когда она схитрила, сказав про свой ночной страх. Антон в самом деле был похож на своего отца, при полном отсутствии внешнего сходства. Только он еще не научился скрывать мгновенно возникающие чувства – они сразу отражались у него на лице.
Глава 8
Круглосуточный банкомат нашелся не в центре, а неподалеку. Вера сняла деньги и отдала Антону.
– Отцу, мне кажется, вообще рассказывать не надо, – сказала она.
– Ему все равно нянька Гришкина все расскажет, – возразил Антон. – Ладно, чего уж теперь… Получу своих трындюлей. – И проницательно добавил: – А за него вы зря беспокоитесь. Он железобетонный.
«Глупый ты еще ребенок! – подумала Вера. – Много ты понимаешь, кто какой».
Почему сама она понимает про Павла Киора то, чего не понимает его сын, Вера не знала. Но всю бесконечно долгую сегодняшнюю ночь это понимание лишь росло у нее в душе и усиливалось. И ей было жаль, что ночь заканчивается.
Впрочем, как только они вернулись домой, оказалось, что в этом Вера как раз-таки ошибалась. Непредвиденности этой ночи не были завершены.
– У вас диван в кухне раскладывается? – спросила Вера, когда они с Антоном вошли в квартиру. – Я на нем легла бы.
– Не-а, не раскладывается. А вы у отца в комнате ложитесь, – ответил он.
– Нет, это неловко.
– Чего там неловкого? – искренне удивился Антон.
– Комната – это то, как человек живет. Что у него в душе, – объяснила Вера. – И он совсем не обязательно хочет, чтобы кто-нибудь к нему в душу врывался.
– Не парьтесь, – усмехнулся Антон. – Насчет души не знаю, а комната у отца… Ну, типа, вода такая бывает аптечная. Дистиллированная!
– Ладно, – улыбнулась Вера. – Лягу у него.
Но прежде чем укладываться, она заглянула в детскую. Правда, оттуда не доносилось ни звука, но все же…
Ночник, который она не стала выключать, когда Гриша уснул, почти не освещал комнату: он был не ярче светлячка. Гриша не спал. Вера с порога увидела, как тревожно блестят при почти невидимом свете ночника его глаза. Взгляд ребенка был направлен на картину, висящую перед его кроватью.